«Настоящее бывает следствием прошедшего»

«Записка о древней и новой России» Николая Карамзина – один из наиболее глубоких и содержательных документов зародившейся русской консервативной мысли, своего рода классический манифест русского консерватизма.

Великая княгиня Екатерина Павловна была при дворе лидером так называемой «русской партии» (Фото предоставлено М. Золотаревым)

«Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» (таково полное название трактата Карамзина) предназначалась для Александра I и была написана историографом по просьбе великой княгини Екатерины Павловны – родной сестры императора. Умная и красивая Екатерина, будучи при дворе лидером так называемой «русской партии», в годы, предшествующие Отечественной войне, вовлекла в близкий круг царя ряд крупных фигур из консервативно-патриотического стана, включая Карамзина.

Анти-Сперанский

В начале 1810 года Карамзин, активно работавший над «Историей государства Российского», познакомился в Москве с Екатериной Павловной и стал часто бывать в ее резиденции в Твери. Время их сближения было определено некоторыми обстоятельствами внутриполитической борьбы того времени. В октябре 1809 года Михаил Сперанский представил Александру I либеральный план государственных преобразований – «Введение к уложению государственных законов», составленный им по поручению самого императора. Этот проект, который мог привести к ограничению власти самодержца, вызвал активное противодействие «русской партии».

Вероятно, Екатерина Павловна решила использовать в своих целях Карамзина как мощную идейную силу, фигуру, равную со Сперанским по интеллекту и возможностям влияния на широкую публику. Она даже предлагала Карамзину пост губернатора Твери, на что тот отвечал, что будет или «дурным историком, или дурным губернатором».

Разговоры в салоне великой княгини велись о реформах, связываемых с именем Сперанского, и историограф высказывал о них свое крайне критическое мнение. По всей видимости, Екатерина Павловна попросила его изложить свои суждения отдельной запиской. В начале февраля 1811 года Карамзин подготовил текст, и его трактат Россию в ее гражданском и политическом отношении» «О древней и новой России» получил одобрение. «"Записка" ваша очень сильна!» – сказала великая княгиня.

«Россия основалась победами и единоначалием»

В середине марта 1811 года произошла встреча Александра I и Карамзина в тверском салоне, после которой Екатерина Павловна отдала «Записку» на прочтение царю. Первоначальная реакция Александра на трактат была негативной, он демонстративно вел себя с Карамзиным равнодушно и холодно. Однако через некоторое время отношение царя к историку резко изменилось в лучшую сторону. Через пять лет, в 1816 году, император, награждая Карамзина Аннинской лентой, подчеркнул, что орден ему вручается не столько за «Историю государства Российского», сколько за «Записку о древней и новой России».

Общее принципиальное положение, из которого исходил автор «Записки», было сформулировано так: «Настоящее бывает следствием прошедшего. Чтобы судить о первом, надлежит вспомнить последнее». Карамзин подвергал анализу русское историческое прошлое, чтобы осветить настоящее и найти в прошлом идеал будущего. И этим идеалом, по его мнению, являлось самодержавие: «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спаслась мудрым самодержавием». Ослабление «единоначалия» привело к раздробленности, обессиливанию государства и к татарскому игу. Московский период русской истории Карамзин оценивал чрезвычайно высоко, поскольку именно Москва возродила принцип единовластия. «Хитрый Иоанн Калита, заслужив имя Собирателя земли Русской, есть первоначальник ее славного воскресения, беспримерного в летописях мира», – отмечал историограф.

В «Записке» Карамзин изложил цельную, оригинальную и весьма сложную по своему теоретическому содержанию концепцию самодержавия как особого, самобытно-русского типа власти, тесно связанного с православием и православной церковью. С точки зрения историка, самодержавие представляло собой «умную политическую систему», прошедшую длительную эволюцию и сыгравшую уникальную роль в истории России. Эта система, ставшая «великим творением князей московских» – начиная с Ивана Калиты, в основных своих элементах слабо зависела от личных свойств, ума и воли отдельных правителей, поскольку не была продуктом личной власти, а являлась довольно сложной конструкцией, опирающейся на определенные традиции и государственные и общественные институты. Она возникла в результате синтеза автохтонной политической традиции «единовластия», восходящей к Киевской Руси, и некоторых традиций татаро-монгольской ханской власти. Большую роль в ее формировании сыграло также сознательное подражание политическим идеалам Византийской империи.

Самодержавие, возникшее в условиях тяжелейшей борьбы с татаро-монгольским игом, как отмечал Карамзин, было безоговорочно принято русским народом, поскольку оно ликвидировало не только иноземную власть, но и внутренние междоусобицы. «Рабство политическое» не казалось в этих обстоятельствах чрезмерной платой за национальную безопасность и единство.

«Спасительная царская власть»

Выражение воли народа явно не предусматривалось этой системой власти – скорее оно даже было опасно для государства. «Самовольные управы народа бывают для гражданских обществ вреднее личных несправедливостей или заблуждений государя, – писал Карамзин. – Мудрость целых веков нужна для утверждения власти: один час народного исступления разрушает основу ее, которая есть уважение нравственное к сану властителей».

Вся система государственных и общественных институтов была, по Карамзину, «излиянием монаршей власти», монархический стержень пронизывал всю политическую систему сверху донизу. При этом самодержавие зиждилось на общепризнанных традициях, народных обычаях и привычках, на том, что историк обозначил как «древние навыки» и, шире, «дух народный», «привязанность к нашему особенному».

Император Александр I наградил Н.М. Карамзина орденом Святой Анны первой степени не столько за «Историю государства Российского», сколько за «Записку о древней и новой России». Портрет Александра I. Худ. Т. Лоуренс

«Тиран может иногда безопасно господствовать после тирана, но после государя мудрого – никогда!»

Карамзин категорически отказывался отождествлять «истинное самодержавие» с деспотизмом, тиранией и произволом. Он считал, что подобные отклонения от норм самодержавия были обусловлены делом случая (Иван Грозный, Павел I) и быстро ликвидировались инерцией традиции «мудрого» и «добродетельного» монархического правления. «Государь имеет только один верный способ обуздать своих наследников в злоупотреблениях власти: да царствует благодетельно! да приучит подданных ко благу!.. Тогда родятся обычаи спасительные, правила, мысли народные, которые лучше всех бренных форм удержат будущих государей в пределах законной власти; чем страхом возбудить всеобщую ненависть в случае противной системы царствования. Тиран может иногда безопасно господствовать после тирана, но после государя мудрого – никогда!» – утверждал историограф.

Только добродетель может оправдать самодержавную власть. Эта традиция, по мнению Карамзина, была столь мощной и эффективной, что даже в случае резкого ослабления или полного отсутствия верховной государственной и церковной власти (как, например, во время Смуты) она в течение короткого исторического срока приводила к восстановлению самодержавия. Ввиду всего вышеперечисленного самодержавие явилось «палладиумом России», залогом ее могущества и процветания. С точки зрения историка, основные принципы монархического правления необходимо было сохранять и впредь, лишь дополняя их должной политикой в области просвещения и законодательства, которая вела бы не к подрыву самодержавия, а к максимальному его усилению.

Всякая же попытка ограничить самодержавную власть грозила гибелью. «Можно ли и какими способами ограничить самовластие в России, не ослабив спасительной царской власти? <…> Самодержавие основало и воскресило Россию: с переменою государственного устава она гибла и должна погибнуть, составленная из частей столь многих и разных, из коих всякая имеет свои особенные гражданские пользы. Что, кроме единовластия неограниченного, может в сей махине производить единство действия?» – вопрошал автор «Записки».

«Вера есть особенная сила государственная»

Исключительную роль в общей системе государственного устройства, подчеркивал Карамзин, играла православная церковь. Она являлась своего рода совестью самодержавной системы, задавала нравственные координаты для монарха и народа в стабильные времена и в особенности в те моменты, когда происходили «случайные уклонения от добродетели». Вера позволяла самодержцу «владеть сердцами народа в случаях чрезвычайных». В дальнейшем, уже в «Истории государства Российского», Карамзин писал: «История подтверждает истину, что вера есть особенная сила государственная». Самодержавие, отмечал он, руководствуется только лишь законами Божиими и совестью. Хотя могут быть у правителей и мудрые советники, в числе которых, конечно, Карамзин видел и себя.

Н.М. Карамзин считал, что стремление Петра реформировать Россию по образу и подобию Европы подрывало «дух народный». Петр I. Худ. В.А. Серов

В то же время православие, церковь, духовная власть не должны быть подвластны самодержавию. Карамзин был одним из первых светских мыслителей, подвергших критике Петра I за ликвидацию патриаршества. С его точки зрения, это было как минимум лишенной политического смысла акцией, поскольку «наше духовенство никогда не противоборствовало мирской власти, ни княжеской, ни царской; служило ей полезным орудием в делах государственных и совестию в ее случайных уклонениях от добродетели». «Первосвятители имели у нас одно право – вещать истину государям, не действовать, не мятежничать; право благословенное не только для народа, но и для монарха, коего счастие состоит в справедливости», – утверждал Карамзин.

Впрочем, совершенно очевидно, что петровское правление историк считал как раз «уклонением от добродетели». Ликвидация патриаршества привела к тому, что «упало духовенство в России». После этого церковные иерархи «были уже только угодниками царей и на кафедрах языком библейским произносили им слова похвальные». Синодальная система, по мнению Карамзина, оказалась изначально порочной, поскольку полностью подчиняла церковь государству: «Если государь председательствует там, где заседают главные сановники церкви; если он судит их или награждает мирскими почестями и выгодами, то церковь подчиняется мирской власти и теряет свой характер священный, усердие к ней слабеет, а с ним и вера, а с ослаблением веры государь лишается способа владеть сердцами народа в случаях чрезвычайных, где нужно все забыть, все оставить для отечества и где Пастырь душ может обещать в награду один венец мученический».

«Пылкий монарх с разгоряченным воображением»

Если говорить о «Записке», то отношение Карамзина к первому российскому императору было в целом негативным. С точки зрения историографа, в правление Петра I был искажен органический ход русской истории: Россия пошла путем Запада, «предписанным ей рукою Петра, более и более удаляясь от своих древних нравов и сообразуясь с европейскими».

Между тем в «Письмах русского путешественника», прославивших молодого литератора, мы видим Карамзина безусловным поклонником Петра. Для начинающего писателя он был «лучезарным богом», «великим мужем», указавшим стране на путь европейского просвещения. Как большинство западников, Карамзин считал, что целью царя было «не только новое величие России, но совершенное присвоение обычаев европейских»: создание флота, законодательства, развитие торговли, образование мануфактур, училищ, академий и т. д. Словом, делал вывод Карамзин, Петр «поставил Россию на знаменитую степень в политической системе Европы».

Однако со временем (по мере формирования консервативных убеждений) историк изменил свой взгляд на петровские реформы, и наиболее глубокой критике деятельность Петра он подверг именно в «Записке о древней и новой России». Карамзин заговорил о том, что стремление императора реформировать Россию по образу и подобию Европы подрывало «дух народный», то есть самые основы самодержавия, «нравственное могущество государства».

Как писал историограф, страсть Петра I «к новым для нас обычаям преступила в нем границы благоразумия». Главными же причинами петровского подражательства и космополитизма Карамзин считал отсутствие национального воспитания и влияние иностранного окружения: «Пылкий монарх с разгоряченным воображением, увидев Европу, захотел делать Россию – Голландиею».

Петр привил русским космополитизм, который ослабил чувство патриотизма и национальное начало. «Мы с приобретением добродетелей человеческих утратили гражданские. Имя русское имеет ли теперь для нас ту силу неисповедимую, какую оно имело прежде? <…> Некогда называли мы всех иных европейцев неверными, теперь называем братьями; спрашиваю: кому бы легче было покорить Россию – неверным или братьям? То есть кому бы она, по вероятности, долженствовала более противиться? <…> Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Петр», – утверждал Карамзин.

Разрушение древних «навыков», традиций и обычаев, изображение их смешными и глупыми означало, что государь «унижал россиян в собственном их сердце». Историк замечал, что государство «может заимствовать от другого полезные сведения, не следуя ему в обычаях». Русская одежда, пища и бороды не мешали заведению школ. Обычаи должны изменяться естественным образом, но «предписывать им уставы есть насилие беззаконное и для монарха самодержавного». «В сем отношении государь по справедливости может действовать только примером, а не указом», – считал Карамзин.

Петр же предпочитал действовать именно указами. Его нововведения привели, в частности, к ослаблению семейных и родственных связей. «Семейственные нравы не укрылись от влияния царской деятельности. Вельможи стали жить открытым домом, их супруги и дочери вышли из непроницаемых теремов своих; россиянки перестали краснеть от нескромного взора мужчин, и европейская вольность заступила место азиатского принуждения, – перечислял историк. – Чем более мы успевали в людскости, в обходительности, тем более слабели связи родственные; имея множество приятелей, чувствуем менее нужды в друзьях и жертвуем свету союзом единокровия».

«Рабство политическое» не казалось в условиях монгольского ига чрезмерной платой за национальную безопасность и единство

Карамзин фактически обвинил Петра в роковом расколе народа на высший, «онемеченный» слой и низший, «простонародье»: «Со времен Петровых высшие степени отделились от нижних, и русский земледелец, мещанин, купец увидели немцев в русских дворянах, ко вреду братского, народного единодушия государственных состояний».

Таким образом, Карамзин одним из первых аргументированно раскрывал вопрос об отношении к наследию Петра в консервативном ключе.

«Советники захотели новостей»

Вторая часть «Записки» содержала критику внешней и внутренней политики Александра I, в особенности либеральных начинаний. Историограф обвинял советников царя в реформаторском зуде, в стремлении к реформам ради реформ, в предложении непродуманных, поспешных, непоследовательных преобразований: «…вместо того, чтобы отменить единственно излишнее, прибавить нужное, одним словом, исправлять по основательному рассмотрению, советники Александровы захотели новостей [новшеств, новаций. – А. М.] в главных способах монаршего действия, оставив без внимания правило мудрых, что всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему надобно прибегать только в необходимости».

Общая позиция Карамзина отражалась в блестящих афоризмах в духе его европейских единомышленников Эдмунда Бёрка или Жозефа де Местра: «…к древним государственным зданиям прикасаться опасно. Россия же существует около тысячи лет, и не в образе дикой Орды, но в виде государства великого. А нам все твердят о новых образованиях, о новых уставах, как будто бы мы недавно вышли из темных лесов американских! Требуем более мудрости хранительной, нежели творческой».

Карамзин считал, что на момент написания «Записки» отмена крепостного права была невозможна. Это представление подкреплялось аргументами правового, экономического и морально-нравственного характера. В своих рассуждениях историк исходил исключительно из возможности безземельного варианта освобождения крестьян: земля – «в чем не может быть и спора – есть собственность дворянская». В целом крестьянство, по его мнению, было морально не готово к освобождению: «…для твердости бытия государственного безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу, для которой надобно готовить человека исправлением нравственным».

В течение длительного времени «Записка о древней и новой России» была известна лишь очень узкому кругу лиц, хотя, несомненно, идеи, которые развивал в ней Карамзин, что называется, витали в воздухе.

Не будет преувеличением сказать, что этот трактат Карамзина стал своеобразным политическим завещанием эпохи: император Николай Павлович был в известном смысле политическим учеником историка и выдвинутые «Запиской» идеалы самодержавного царства на протяжении последующих десятилетий проводились в народную жизнь.

Аркадий МИНАКОВ, доктор исторических наук