Трагедия забвения

Один из самых выдающихся публицистов дореволюционной России Михаил Катков так и остался непонятым современниками и потомками

Михаил Никифорович Катков (1818–1887) писал статьи, адресуя их в первую очередь своим главным читателям – императорам всероссийским. Именно на них он хотел подействовать мыслью, в чем-то убедить, что-то подсказать. Но однажды в беседе с сотрудником редактируемых им «Московских ведомостей» Болеславом Маркевичем произнес с горечью: «Для кого писать? Тот, для кого я единственно держал перо в руках, сам отступается от своей власти, удерживая только ее внешность. Все остальное – мираж на болоте».

Антигерманская передовица

Было это сказано в последний год царствования Александра II. Катков тогда вообще хотел уйти из публицистики. Зачем, если все усилия по укреплению России напрасны? Как-то он признался: «Во мне иссяк всякий источник воодушевления. Предо мною прошли представители всех слоев русского общества: нигде не видно крепкой закваски, нет никакого общественного типа, имеющего задатки силы».

Александр II читал «Московские ведомости» Каткова, считал их своей газетой

Но после убийства Александра II, когда царем стал Александр III, Катков вдруг воспрянул духом в надежде, что новый монарх сумеет сделать многое из того, что необходимо для развития и упрочения государства Российского. Впрочем, вскоре снова появилось много поводов для разочарований. И чем дальше, тем больше. В марте 1887 года Катков напечатал антигерманскую передовицу, нацеленную на срыв соглашения между Россией и Германией. В статье он настаивал на союзе России с Францией. Публикация вызвала гнев императора.

«В высшей степени неприличная статья, – писал царь обер-прокурору Священного синода Константину Победоносцеву. – Вообще Катков забывается и играет роль какого-то диктатора, забывая, что внешняя политика зависит от меня и что я отвечаю за последствия, а не господин Катков; приказываю дать Каткову первое предостережение за эту статью и вообще за все последнее направление, чтобы угомонить его безумие».

«Зло исчезнет, как только в Европе выступит во всем величии самостоятельная Россия, независимая от чужой политики, управляемая лишь своими интересами»Победоносцев нашел доводы, чтобы убедить Александра III сделать «Московским ведомостям» лишь внушение. Он отвечал в письме царю: «Телеграф разнесет это известие по всем концам мира. Оно будет истолковано в смысле поворота нашей политики. Внутри России произойдет крайнее недоумение и смущение. Притом, зная настроение и натуру Каткова, я уверен, что он вслед за предостережением прекратит издание «Московских ведомостей»… Стоит ли всего этого статья, правда неприличным и безумным тоном написанная?»

Убийство Александра II. Санкт-Петербург, набережная Екатерининского канала. 1 марта 1881 года

В последующих передовицах Катков смягчил интонации. Но все равно остался при мнении, что наилучший союзник для России – Франция.Интрига ГирсаМинистр иностранных дел Николай Гирс, осуществлявший прогерманский курс, готовя новое русско-германское соглашение, понимал, что Катков своими статьями может его сорвать. И Гирс с помощью своего старшего сына устроил провокацию. Во Франции организовали публикацию заметок о том, что Катков лично ведет тайные переговоры с представителем французского правительства и обещает от имени России всяческую поддержку этой стране. Публикации показали Александру III, тот пришел в ярость. В последние дни жизни, в мае 1887 года, издатель и публицист снова оказался скомпрометирован в глазах императора: ему приписали авторство письма председателю палаты депутатов Шарлю Флоке.

Клевета глубоко потрясла Каткова. Он с горечью объяснял свою позицию Победоносцеву:

«От самого начала моей общественной деятельности я ни к какой партии не принадлежал и никакой партии не формировал, не находился в солидарности ни с кем. Моя газета не была органом так называемого общественного мнения, и я большею частью шел против течения. Ни с кем ни в какой солидарности не находясь, я свято блюл свою независимость. Высказывал только то, что считал по своему убеждению и разумению полезным, безо всякого лицеприятия или пристрастия».

Обер-прокурор Священного синода, защищая известного редактора, убеждал царя: «Катков удостоверяет, что ничто подобное не только не происходило, но и в мысль не входило ему; и весть, о том пущенную, он может приписать только злонамеренной клевете. Каткову можно поверить, что он не стал бы отпираться от своих действий».

Уже после смерти издателя Александр III отметил в письме Победоносцеву: «По поводу клеветы, возведенной на покойного Каткова. <…> Что Катакази [чиновник посольства России в Париже. – В. П.] скот, это я давно знал, но чтобы он был таким мошенником и плутом, я, признаюсь, не ожидал».

Катков пытался сказать царю самое важное. «Зло исчезнет, как только в Европе выступит во всем величии самостоятельная Россия, независимая от чужой политики, управляемая лишь своими интересами. Могущество России, ее величие так всеми чувствуется, что достаточно ей стать во всем самою собой, чтобы смутить и парализовать всякую вражду, ободрить и оживить все дружелюбное, поднять авторитет России. Не потребуется ни напряжений, ни кровавых жертв. Достаточно будет заявления очевидной для всех твердой решимости ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА…» – это слова из записки Каткова Александру III от 11 мая 1887 года.

Кому принадлежала Россия?

Чтобы понять, в каком наисложнейшем политическом контексте приходилось действовать Каткову, надо разбираться, каким государством была Россия на самом деле. Это ведь было государство, фактически принадлежавшее династии Гольштейн-Готторпов, взявших фамилию Романовых.

Знаменитый социолог Питирим Сорокин, уже в ХХ веке анализируя историю России, пришел к такому выводу: «В период между царствованием Петра Великого и правлением Александра I тевтоны буквально наводнили страну. Это в конечном итоге оказалось еще худшим источником угнетения, чем даже татарское иго. Клики из Курляндии, Брансуика, из Гольштейна, состоящие преимущественно из глупых, алчных, жестоких элементов, ненавидящих русских, захватили даже русский трон».

Иностранцы часто имели больше шансов сделать карьеру, чем коренные русаки. Говорят, что, когда царь Николай I спросил Алексея Ермолова, завоевателя, организатора и правителя Кавказа: «Какое вознаграждение хочешь ты за свои услуги?», тот ответил: «Ваше величество, сделайте меня немцем!» Если это и анекдот, то он отражает реальность весьма адекватно.

Известный философ Юрий Самарин, служивший чиновником, в конце 1840-х годов был направлен в Ригу для ревизии городского управления. Изучив дела, он был крайне обескуражен: «Мне кажется, Россия присоединена к Остзейскому краю и постепенно завоевывается остзейцами». За его выводы, опубликованные потом в «Письмах из Риги», Самарина поместили на 10 дней в Петропавловскую крепость. И Николай I объяснил ему его вину: он подрывает доверие к правительству, обвиняя власть в предательстве национальных интересов русского народа.

Старые русские аристократы всегда помнили о немецком происхождении династии. Эмигрант князь Петр Долгоруков говорил об Александре II как об «исполняющем в России должность Романова» и даже писал ему: «Вам известно, государь, что предки мои были великими князьями и управляли Россией в то время, когда предки вашего величества не были еще графами Ольденбургскими». Между собой многие дворяне называли императорское семейство Гольштейн-Готторпским.

Поразительна актуальность публицистики Каткова. Можно печатать целиком большие отрывки из его статей, и многие читатели даже не заметят, что они написаны в XIX векеПри Александре II засилье остзейских немцев сохранялось. Сотрудник Каткова, латыш Кришьянис Валдемар, в статье «Кто правит Россией: сами русские или немцы?» собрал статистические данные: «Среди министров 15% немцев, среди членов Государственного совета – 25%, среди сенаторов – 40%, генералов – 50%, губернаторов – 60%. А поскольку губернаторы управляют Россией, то это и будет ответом на поставленный вопрос. Поскольку все императрицы – немки, естественно, что по их протекции немцы просачиваются в высшую администрацию».

Катков, прочитав с изумлением статью, не поверил в эти цифры. И тут же велел секретарю их проверить. Результаты проверки поразили еще больше: сенаторов-немцев оказалось не 40, а 63%! Но Катков опубликовал статью Валдемара, заменив лишь слова об императрицах на «высшие чиновники».

Любимое слово – «русский»

Надо тщательно прочесть многое из наследия Каткова (что весьма непросто: его тексты составляют десятки томов), чтобы точно понять, какими были его политические взгляды. Ни у одного автора, пожалуй, не встретить так часто слова «русский», как у него. Впечатление такое, будто оно было едва ли не самым приятным для его глаз и слуха.

Николай Карлович Гирс возглавлял, по меткому выражению редактора Каткова, «Мини­стерство иностранных дел в России» с 1882 по 1895 год

Позицию арендованных Катковым в 1863 году «Московских ведомостей» он определил так: «В нашей газете хотят видеть орган партии, которую называют русскою, ультрарусскою, исключительно русскою. Мы предоставляем всякому судить, в какой мере может идти речь о русской партии в России. Принадлежать к русской партии в России не значит ли одно и то же, что быть русским подданным, быть гражданином русского государства? Служить органом для русских интересов – не есть ли это обязанность всякого русского политического органа?»

Ни у одного автора, пожалуй, не встретить так часто слова «русский», как у Михаила Каткова. Впечатление такое, будто оно было едва ли не самым приятным для его глаз и слухаКатков и сражался за русские интересы всю жизнь, словом и делом защищая государство Российское от нападок со всех сторон. Редакторство стало для него важнейшей государственной службой, которой он отдался полностью, забывая обо всем личном.

Мы еще плохо поняли историю России XIX века, то, что тогда было на самом деле. Чуть более 150 лет назад, во время Польского восстания, государству грозил даже распад. Михаил Катков вспоминал потом: «Россия представляла собой вид страны, объятой пожаром страшной революции... Казалось, можно было ожидать с часу на час взрыва, перед которым померкли бы все ужасы Французской революции».

И своими яростными статьями редактор сражался за сохранение единства России, воодушевляя тех, кто защищал его с оружием в руках.

«Удержан был от этого…»

Странно, но полякам тогда сочувствовали в самих верхах. Поэтому для многих Катков стал врагом. Царедворцы (и даже великий князь Константин Николаевич) считали его якобинцем, якобинцы же – царедворцем. Мнимые консерваторы, вместо того чтобы охранять интересы российского государства, в действительности отстаивали интересы польских панов и немецких баронов.

Каткова не только оскорбляли, его грозили даже убить. Однако он не боялся, веря в Промысл Божий, а в ответ на предостережения князя Владимира Мещерского и его дружескую просьбу поберечь себя заметил: если опасаться постоянно, то это уже и не жизнь, а та же смерть, которой все равно не миновать.

Предреволюционной, тяжелой была ситуация и после убийства царя Александра II. Тогда вместе с Победоносцевым Катков сыграл важнейшую роль в решении нового императора отказаться 8 марта 1881 года от преобразований, предложенных либерально настроенными министрами, которых назначил еще его отец. Об этом напомнил философ и литератор Василий Розанов в статье, написанной по случаю открытия в 1909 году памятника Александру III: «Удержан он [царь. – В. П.] был от этого окружающими сановниками, главным образом Победоносцевым и могущественным в то время Катковым. Вдумчиво он как бы сказал им: "Хорошо, отлагается: некоторый срок еще делайте сами и одни, делайте люди мундира и формы. И если будет хорошо – хорошо"».

Отношение Александра III к «Москов­ским ведомо­стям» было непростым.«Катков забывается и играет роль какого-то диктато­ра», – писал император в 1887 году

Но иного решения было и трудно ждать через неделю после гибели Александра II от рук террористов. Какие уж тут реформы либеральные…

Катков постоянно вменял в вину Николаю Гирсу чрезмерную уступчивость под нажимом Германии и Австро-Венгрии и говорил, что благодаря ему существует не русское Министерство иностранных дел, а «Министерство иностранных дел в России».

После провала политики России в Болгарии Михаил Катков требовал отставки этого «иностранного министра» и назначения подлинно «русского министра», в роли которого тогда виделся глава Азиатского департамента Иван Зиновьев.

Министра же финансов Николая Бунге «Московские ведомости» обвиняли в «непонимании условий русской жизни, доктринерстве, увлечении тлетворными западноевропейскими теориями». В 1885–1886 годах Катков развернул кампанию за отставку этого «министра-инородца». И ему удалось: на пост министра финансов был назначен Иван Вышнеградский.

Трибун Страстного бульвара

В каждый номер Катков писал по одной-две (а то и по три!) больших статьи. За год их выходило по 600–700! В 1897–1898 годах яркие передовицы «Московских ведомостей» издали в 25 увесистых томах, насчитывающих по 700–800 страниц, – это более 10 тыс. статей! Авторство не всегда удается определить, но абсолютно точно можно утверждать, что все они прошли редакторскую цензуру Каткова.

«Передовые «Московских ведомостей» читаю с наслаждением, – писал Федор Достоевский. – Они производят глубокое впечатление». «Трибуном Страстного бульвара» назвал Каткова Николай Лесков (редакция газеты, ставшей самым авторитетным изданием в России, размещалась на Страстном бульваре).

Круг интересов редактора «Московских ведомостей» был необычайно широк. Он как специалист писал о государственном строительстве, мировой политике, военном деле, экономике, юриспруденции, науке, образовании, сельском хозяйстве, философии, литературе…

Здание Святейшего синода в Санкт-Петербурге (Предоставлено М.Золотаревым)

А ведь он еще и журнал «Русский вестник» выпускал! Где опубликовал почти все романы Достоевского (чем сильно помогал ему материально), «Войну и мир» и «Анну Каренину» Толстого, многие произведения Тютчева, Лескова, Тургенева, Фета и других классиков русской литературы.

Трудно понять, когда же Катков отдыхал и просто жил. Днем писать некогда: люди, редакционные дела и прочая повседневная суета. Ночью при свечах с ухудшающимся зрением работать было тяжело, да еще помехи создавали плохой почерк и, как вспоминал его соредактор Николай Любимов, «нервный способ писания». Пришлось перейти на диктовку секретарю.

Передовицы, написанные сотрудниками редакции, часто ему не нравились. И Катков начинал ночью диктовать взамен неудачной свою собственную статью. В результате выпуск номера задерживался на несколько часов. Но что удивительно: именно такие статьи, сочиненные в спешке, получались наиболее яркими и интересными – может, из-за того, что создавались в особом душевном состоянии.

В работе Катков не обращал внимания, сколько времени на часах и сколько он уже протрудился без отдыха. Все часы дня и ночи для него были одинаковы. По сути, он и не спал нормально, а когда забывался сном, через голову проходили, как он рассказывал, десятки статей неуловимых, но тревожных. Поспать полноценно чаще удавалось, когда ехал в поезде.

Что это, фанатизм? И можно ли завидовать такой жизни? Между тем Каткова упрекали в карьеризме. Что же касается качества его статей, об этом замечательно написал в 1916 году Василий Розанов: «Нельзя сказать, чтобы Катков был гениален, но перо его было воистину гениально. «Перо» Каткова было больше Каткова и умнее Каткова. Он мог в лучшую минуту сказать единственное слово – слово, которое в напряжении, силе и красоте своей уже было фактом».

А вот признание конкурента Каткова. «Его слово никогда не головоломно, никогда не отвлеченно и при рельефности изложения всем понятно. Как газетный публицист он несомненно стоит выше и меня, и Вас. Он не мучается никакими вопросами, не выражает ни сомнений, ни недоумений, слово его не замысловато, не мудреное, но властное», – отмечал в письме главному редактору «Современных известий» Никите Гилярову-Платонову главный редактор газеты «Русь» Иван Аксаков.Всего добился самА ведь стартовал Катков в жизни не с выгодных позиций. Он родился в Москве 1 февраля 1818 года (по другим данным, 6 февраля 1817-го). Отец, небогатый чиновник, дослужившийся до личного дворянства, умер, когда Мише было всего пять лет, а мать (из дворянского рода) потом служила кастеляншей в Бутырской тюрьме. Катков всего добился сам. И как государственный деятель. И как журналист.

«Не знаю, был ли даже во Франции или Англии, не говоря уже о Германии, публицист, редактор газеты, как Катков. По-видимому, нет. Катков говорил царям, правительствам – и те его слушали, ненавидимые им (Германия), боялись. «Слово Каткова» всех тревожило, смущало» – так Василий Розанов оценил выдающегося публициста в своем дневниково-уединенном «Мимолетном» в августе 1915 года. Шла война, это вряд ли писалось на публику, а потому было искренне.

Наверное, Катков напрасно переживал, что ему не для кого писать. Для современников он был «мифом, богом и горою». Его «Московские ведомости» постоянно читали императоры Александр II и Александр III, считая их своей газетой. Победоносцев признавал, что «были министерства, в коих ничто важное не предпринималось без участия Каткова».

Философ Константин Леонтьев предлагал поставить памятник редактору в Москве рядом с пушкинским! Но в 1915-м Розанов замечает, что о Каткове никто не вспоминает: «Горько. Горько и страшно». И еще потом: «Поразительно, почти великий человек – он не оставил памяти. Его не хотят помнить. Ужасно!»

И «Московские ведомости» после его смерти потеряли силу. Их редактором хотел стать Гиляров-Платонов, но ему предпочли Сергея Петровского, коего когда-то привлек к работе в газете сам Катков. Петровский, «очень друживший с супругами Витте и, кажется, больше интересовавшийся биржей, падением и повышением бумаг, чем газетой и политикой», увы, не стал верным продолжателем катковского дела.

Воспоминания о своем коллеге оставил Нико­лай Любимов, соредактор Каткова в «Русском вестнике» и «Московских ведомостях»

А еще через 30 лет рухнуло и государство Российское, служению которому отдал всю жизнь Михаил Никифорович. И Каткова, заклейменного Владимиром Ульяновым (Лениным) в 1912 году как повернувшего к «национализму, шовинизму и бешеному черносотенству», по сути, забыли в России.

В телеграмме царя Александра III на смерть Каткова было сказано: «Сильное слово его, одушевленное любовью к Отечеству, возбуждало сердца и укрепляло мысль в смутные времена. Россия не забудет его заслуг…»

Забыли. «Приговоренный к забвению» – характерное название одной из статей о Каткове в постсоветское время…

«Царь слова»

Когда видишь громаднейшее катковское наследие, даже страшновато становится: надо бы очень многое из него прочесть, наверстывая упущенное, но где ж на это время-то взять. Вот кого нужно сегодня изучать на факультетах журналистики!

Поразительна актуальность публицистики Каткова. Можно печатать целиком большие отрывки из его статей, и многие читатели даже не заметят, что они написаны в XIX веке.

Иногда возникает впечатление, что русская история творится под мощным воздействием матрицы и события ходят по кругу, потому-то суждения о них и не устаревают. Или Промысл возвращает нас к давним проблемам, чтобы найти наконец их решение?

Но узнай Катков, что через 125 с лишним лет после его смерти статьи «Московских ведомостей» будут все так же нужны, как и тогда, в его время, он бы, наверное, был неприятно поражен. Ведь редактор работал на совершенствование русского государства, неужели все его усилия пошли насмарку?!..

Василий Розанов поставил точный, убийственный диагноз любимой России: «Неудачна всякая страна, если она не умеет пользоваться у себя «удачными людьми». Цари российские не смогли. Или не захотели. Потому и проиграли Россию. Всегда ли Катков был прав? Наверняка нет – ошибался часто. Он был уверен: русскому царю дано особое отличие от других властителей мира. Он не только государь своей страны и вождь своего народа. Он Богом поставленный блюстителем и охранителем православной церкви. Русский царь не только наследник своих предков, он – преемник кесарей».

Катков, пожалуй, все же переоценил возможности российских императоров. И это было самым трагическим его заблуждением. Не хватало у Романовых твердой решимости, не получалось у них быть самостоятельными в политике, а потому Россия часто вступала во вредные для нее союзы. Один из таких союзов – блок Антанта, сложившийся в 1907 году, – оказался гибельным для государства Российского.

Да и лучшие умы страны, видно, плохо вчитывались в статьи Каткова, где он взывал к решительным действиям ради укрепления державы и улучшения дел в ней. Не подхватили его мысли, не сумели все вместе убедить царей скорректировать свою политику.

Недостало тогда в России граждан, которые бы всерьез озаботились болезнями государства. А Михаил Катков едва ли не кричал о них в своих статьях. Названия его передовиц уже говорят о многом: «Бедственное состояние, в котором Россия досталась императору Александру III», «Важность для России истинно национальной политики», «Смута понятий по вопросу призыва общества к содействию правительству», «Уважение нашей интеллигенции ко всякой доблести нерусской и презрение к отечественной», «Умственное и нравственное развитие общества как новая функция городских дум», «Самоустранение государственной власти»…

Автор: Владимир Поляков