Cherchez la Femme!

Можно ли было избежать вооруженного конфликта между александровской Россией и наполеоновской Францией? Кто знает, женись Наполеон на русской принцессе – и история Европы пошла бы совсем по другому сценарию

Бракосочетание Наполеона I и Марии Луизы Австрийской. 2 апреля 1810 года. Худ. Ж. Руже (Предоставлено М.Золотаревым)

Парадоксально, но Наполеон Бонапарт – человек, которого окружала не только плеяда блестящих военачальников, но и яркое созвездие красивейших женщин Европы, – был удивительно щепетилен в вопросах брака и семьи.

Династическая дипломатия

Отношения же с Жозефиной Богарне имели для него и вовсе почти мистическое значение. Эта женщина ввела его в мир большой политики, ей он доверял свои самые сокровенные мысли и ей посвящал свои первые победы. Жозефина была единственной, сумевшей овладеть сердцем Наполеона, единственной, кому удалось вдохнуть в его душу настоящую любовь – то вспыхивающую волшебным фейерверком, то замирающую и тлеющую едва заметным огоньком. Однако всесильный император потерпел поражение от самой природы. Брак с Жозефиной оказался бездетным. Для властелина Франции, собственными руками создавшего престол на обломках поверженной монархии, это было крахом дела всей жизни.

Императрица Жозефина Богарне (Предоставлено М.Золотаревым)

Сомнения в способности самого Наполеона иметь детей были рассеяны к началу 1807 года, когда стало известно о рождении первенца императора – внебрачного сына от малозначительной и краткой связи с придворной дамой Элеонорой Денюэль де ла Плень. Над Жозефиной сгущались тучи. Корсиканский клан Бонапартов, многие министры и придворные – все, кто по каким-либо причинам желал падения императрицы, приступили к решительным действиям.

«Какое несчастье было бы для этого ребенка, если бы она вышла замуж за такого изверга, для которого нет ничего священного и который не верит даже в Бога!»Доводы сторонников развода были соблазнительны: новый брак мог бы не только продолжить династию, но и обеспечить ее легитимность. Если бы супругой Наполеона стала наследница одной из самых древних царствующих фамилий Европы, то права ее сына на французский престол в будущем не посмели бы оспаривать даже Бурбоны. Да и сам Бонапарт прекрасно понимал важность династической дипломатии. «Не бедствиями укрепляются и увеличиваются империи, – утверждал он. – Нередко великие державы бывают слабы, и только великие семьи процветают».

Военная кампания 1807 года на время заслонила все эти тревоги и сомнения. Но вопрос о возможности нового брака возник совершенно неожиданно в ходе тильзитских переговоров. Инициативу взял на себя российский император. Правда, рассуждая о вероятности союза Наполеона с русской княжной, Александр не имел реальных планов на сей счет. Ни к чему не обязывающие откровения с новым союзником он использовал для спасения своей любимой сестры Екатерины от грозящего ей замужества.

Венская партия

Многочисленное потомство Павла I отличалось редким невезением в личной жизни. Некогда вся Россия умилялась свадьбе царственных детей – 15-летнего Александра и 13-летней Луизы Баденской, принявшей в православии имя Елизаветы Алексеевны. Но, повзрослев, Александр надолго отдал свое сердце прекрасной полячке Марии Нарышкиной. Несчастная бездетная императрица довольствовалась лишь формальным соблюдением приличий. Судьба старших дочерей Павла была еще более печальной. Александра и Елена очень рано вышли замуж, одна – за австрийского эрцгерцога, другая – за принца Мекленбург-Шверинского, и обе умерли, не дожив до 19 лет. Несчастливой оказалась семейная жизнь Марии Павловны с принцем Саксен-Веймарским, которого язвительное перо Жозефа де Местра нарекло «маленьким капралом-немцем, столь же неповоротным, как его ботфорта». Но подобные детали мало смущали вдовствующую императрицу Марию Федоровну. Для еще одной дочери, 19-летней Екатерины, наиболее подходящей партией она сочла овдовевшего в начале 1807 года австрийского императора Франца I.

«Этот большой и толстый ребенок любит сидеть в углу, окружив себя игрушками, бормочет целый день, но не скажет ни единого слова, заслуживающего внимания» – так писала императрица Екатерина II о своей маленькой внучке, которую разрешила назвать своим именем. Прошло не так много лет, и «толстый ребенок» превратился в очаровательную девушку с большими красивыми глазами и лукавой, озорной улыбкой. Веселая, остроумная Като стала любимицей петербургского общества. Она отличалась от сестер не только живостью характера, но и неуловимой значительностью, основательностью, глубиной суждений, соединенными с пылким интересом к делам большой политики, что позволяло уже не в шутку сравнивать ее со знаменитой бабушкой. Восхищенный Гавриил Державин посвятил ей стихотворные строки:

Что таинственна картина? Что явленье девы сей? По челу – Екатерина, По очам – огнь Павлов в ней…

Като неплохо ладила со всеми членами царствующей семьи, однако именно со старшим братом Александром у нее сложились отношения столь нежные и доверительные, что это даже вызывало некоторые подозрения. Так или иначе, но, узнав о решении матери пристроить его любимую сестру, русский император пришел в смятение. Новость принес в Тильзит князь Александр Куракин, отправленный Марией Федоровной в Вену с поручением прозондировать возможность сватовства.

Наполеон говорил с Александром все откровеннее: «Я нуждаюсь в покое... Как я хотел бы отдаться прелестям семейной жизни! Но это счастье создано не для меня. Без детей не может быть семьи, а разве я могу их иметь?» Александр I задержал его под предлогом участия в переговорах с Наполеоном, упорно внушая князю мысль о недопустимости этого брака. «Государь описывает императора Франца как дурного, плешивого, тщедушного и безвольного человека, лишенного всякой энергии духа и расслабленного умом и телом», – сообщал Куракин вдовствующей императрице.

Император Наполеон I. Худ. О. Верне. 1815 (Предоставлено М.Золотаревым)

Марию Федоровну совершенно не тронули подобные доводы. В письме к Александру, язвительно благодаря его за «нежность и деликатность выражений по поводу проекта брака Катиш», она объясняла: «Чтобы мои дочери были счастливы, надо только, чтобы их супруги имели сердечные качества. Можно ли быть более ничтожным, более лишенным здравого смысла и способностей, говоря между нами, чем принц Веймарский? Но у него доброе сердце, он честен, и Мария счастлива с ним».

Завидное хладнокровие в отношении жениха проявила и сама Екатерина. «Брат находит, что он слишком стар. Но разве мужчина в 38 лет стар? – рассуждала она. – Он находит его некрасивым? Но я не придаю значения красоте в мужчине. По его словам, он неопрятен. Я его отмою. Он глуп, у него дурной характер? Великолепно! В дальнейшем он изменится». Честолюбивая Като, рожденная блистать, уже видела у своих ног Вену! Фигура будущего супруга заботила ее меньше.

Александр смирился. Отпуская Куракина, он лишь просил не торопить матримониальные переговоры, намекая на то, что в новой политической ситуации «для княжны Екатерины можно было бы найти другое предложение, более приличное и выгодное».

На пути к «святотатству»

В итоге переговоры в Вене не удались по вине австрийской стороны. И немудрено: европейская молва уже нарекла Екатерину Павловну невестой французского императора. Источником этих слухов было, очевидно, окружение Бонапарта. Да и в России мало кто сомневался в твердости намерений Наполеона. Екатерина при этом благоразумно хранила молчание, хотя в узком кругу не могла скрыть подлинных чувств: возможность брака с Наполеоном увлекала ее все больше. Какой жалкой провинцией казалась теперь желанная некогда Вена и как манил ее далекий, загадочный, прекрасный Париж!

Совершенно иным было настроение Марии Федоровны. Ее дочь готовится стать супругой «кровожадного тирана», самозваного императора, «ветреного, легкомысленного и достойного презрения народа»! Одна эта мысль приводила приверженицу традиций в самое дурное расположение духа. И деятельная женщина не собиралась безучастно взирать на готовящееся «святотатство». По вызову Марии Федоровны в Петербург явились принцы Леопольд Саксен-Кобургский и Георг Ольденбургский.

Между тем события шли своим чередом, и уже на встрече императоров России и Франции в Эрфурте вопрос о «русском браке» Наполеона обсуждался довольно серьезно. Инициатива на этот раз принадлежала Бонапарту.

За год, прошедший после Тильзита, он окончательно укрепился в мысли о необходимости нового брака. Династическая связь с домом Романовых представлялась великолепным решением всех проблем французского престола, да и военно-политический союз с Россией нуждался в дополнительных стимулах…

Наполеон говорил с Александром все откровеннее: «Я нуждаюсь в покое... Как я хотел бы отдаться прелестям семейной жизни! Но это счастье создано не для меня. Без детей не может быть семьи, а разве я могу их иметь?» Тогда же он впервые произнес и слово «развод», тогда же начал проявлять настойчивый интерес к Екатерине Павловне.

Александр внешне вполне сочувственно отнесся к заботам своего союзника. В какой-то степени ему даже льстило такое внимание великого полководца к его сестре, и он с удовольствием сообщал Екатерине в письме: «Тут думают только о Вас». Но в действительности перспектива связать жизнь дорогой Като и свою собственную политическую судьбу с неистово честолюбивым Бонапартом вызывала у Александра все большие сомнения. А потому в ход пошел удобный довод – о прерогативах императрицы-матери в тех вопросах, что касаются личной жизни ее дочерей, и невозможности решать такие дела без ее ведома.

Неравный брак

Вернувшись в Петербург, Александр не скрыл от матери и сестры содержание своих бесед с Наполеоном. И если Екатерина отнеслась к новостям весьма спокойно и даже с некоторым энтузиазмом, то для Марии Федоровны произошедшее в Эрфурте стало сигналом к активным действиям. Георг Ольденбургский немедленно был объявлен официальным женихом великой княжны Екатерины.

Удар, нанесенный по самолюбию Наполеона, расценивался едва ли не как национальная победа. Но сквозь многочисленные поздравления прорывались и плохо скрываемые соболезнования: добродетельный до скуки и совершенно непредставительный немецкий принц был, конечно, малоподходящей партией для прелестницы Като.

Наполеон оказался в довольно щекотливом положении. Развод с Жозефиной Богарне должен был получить оправдание в глазах общественного мнения, и промедление с решением о новом браке становилось все более нежелательным1 января 1809 года состоялось обручение молодой пары, а 18 апреля была сыграна свадьба. В приданое невесты вошел пост главы департамента водных путей сообщения для ее супруга, а также его назначение тверским, новгородским и ярославским генерал-губернатором. Вот насмешка судьбы! Женщина, готовившаяся завоевывать Вену и Париж, отправлялась в Тверь, где ей предстояло создать свой маленький двор. Чтобы спасти репутацию, Екатерина теперь при каждом удобном случае говорила о своей ненависти к Наполеону. «Я скорее бы вышла замуж за последнего русского истопника, чем за этого корсиканца», – гордо заявляла она, не вспоминая о былой решимости связать свою жизнь с Францией.

Постепенно резкие высказывания великой княгини Екатерины Павловны приобретали характер открытого протеста против официального внешнеполитического курса, а Тверь превращалась в центр националистической оппозиции. Като начинала всерьез играть в большую политику, и горячие головы уже называли ее претенденткой на престол, случись с Александром I «несчастье». Трудно сказать, сколько скрывалось в этом патриотизме неудовлетворенного честолюбия и уязвленной женской гордости. Недоумевала даже мать: «В ее власти самые великолепные губернии России, а она все недовольна. Я не знаю, чего хочет Като!»

Казалось, что при таком развитии событий вопрос о «русском браке» Наполеона более не возникнет. Да и сам французский император, занятый военными кампаниями в Испании и Австрии, какое-то время не отвлекался на личные проблемы. Но стоило баталиям стихнуть, как брачная дипломатия вновь пошла в ход. На этот раз планировалось решительное наступление на Петербург.

По условиям Шёнбруннского мирного договора, заключенного 14 октября 1809 года между Францией и Австрией, России передавался небольшой Тарнопольский (Тернопольский) округ. Это вполне вознаграждало ее за чисто формальное участие в завершившейся войне, но не удовлетворяло амбиции завсегдатаев петербургских салонов. В то же время все польские земли Австрийской империи включались в состав Саксонии как новые территории Герцогства Варшавского, созданного чуть раньше. Призрак восстановления Польши у российских границ произвел на берегах Невы эффект разорвавшейся бомбы.

Впрочем, уже через несколько дней канцлер Николай Румянцев читал в письме от французского министра иностранных дел Жан-Батиста де Шампаньи уверения в том, что Наполеон не только не стремится к восстановлению Польши, но и «готов содействовать во всем, чем может быть вырвана память о ней и истреблено имя Польши и поляков в истории». Видя в этих малопонятных маневрах лишь признак двуличия своего союзника, российская сторона начала активно требовать «писаного обязательства» в польском вопросе, то есть заключения официальной конвенции.

Анна вместо Екатерины

Наполеон, как и подобает великому актеру, выдержал многозначительную паузу. Лишь 25 ноября 1809 года французскому послу в Петербурге Арману де Коленкуру были отправлены предписания о ведении переговоров по поводу «польской конвенции». В одной из депеш оговаривалось и другое поручение. Коленкур должен был при сохранении строжайшей тайны узнать непосредственно у Александра I, может ли император Франции рассчитывать на брак с великой княжной Анной Павловной.

Посланнику надлежало также осторожно навести справки о княжне, «в особенности о времени, когда она сможет стать матерью». Это означало, что Коленкур, образно говоря, одной рукой протянет текст договора, символизирующего нерушимость русско-французского союза и спокойное будущее России, а другой – проект брачного контракта. В реакции Александра Наполеон не сомневался, а потому действовал по строго продуманному плану.

Через неделю после отправки депеш в Петербург Наполеон откровенно рассказал о предстоящем разрыве Жозефине. Горячие мольбы любимой женщины не сломили его решимости: курьер уже должен был достичь пределов России, игра началась, путь назад отрезан. 15 декабря на семейном совете была оглашена декларация о разводе. Ни отчаяние Жозефины, ни слезы самого Наполеона не могли повернуть события вспять. На следующий день Сенат признал законность расторжения их гражданского брака.

Теперь император с нетерпением ожидал известий из Петербурга. Он оказался в довольно щекотливом положении. Развод должен был получить оправдание в глазах общественного мнения, и промедление с решением о новом браке становилось все более нежелательным. Когда 9 января епархиальный консисторский суд расторг и церковный брак бывшей императорской четы, а слухи о зондаже в российской столице уже вовсю гуляли по Парижу, задержка ответа стала казаться Бонапарту просто оскорбительной.

Прощание Александра I и Наполеона после встречи в Тильзите. 9 июля 1807 года (Предоставлено М.Золотаревым)

Лишь 25 января 1810 года курьер доставил долгожданный отчет Коленкура: Александр отказался дать какие-либо гарантии, но попросил 10 дней для переговоров с матерью. «Закон, а также последняя воля отца предоставляют моей матери свободное и полное распоряжение в устройстве судьбы дочерей, а ее мысли не всегда согласуются с моими желаниями, или с политикой, или даже с благоразумием», – сокрушался российский монарх.

Матушкино решение

Подлинные планы русского императора могли соперничать по циничности с «брачным пасьянсом» самого Наполеона. Александр уже менее всего стремился к династическому союзу, но не желал упускать возможности выгодно решить польский вопрос. Предстояло лишь затянуть переговоры о браке до окончательного подписания конвенции. А отказ потом легко можно было списать на неуступчивость вдовствующей императрицы.

Наполеон I и Мария Луиза Австрийская в Сен-Клу в 1811 году. Худ. Ф. Фламенг. 20 марта 1811 года у французского императора родился сын, который тут же был объявлен наследником и провозглашен королем Римским (Предоставлено М.Золотаревым)

Коленкур легко попался в расставленную ловушку. Несколько многообещающих намеков – и французский посланник поверил в удачу своей миссии. Стремясь ускорить события, он уже 4 января подписал текст конвенции, всецело удовлетворяющий русскую сторону. Александр тотчас же отправился в Гатчину сообщить матери о «грозящей опасности» нового сватовства. Причем в разговоре с Марией Федоровной он сослался на донесения Александра Куракина, на тот момент российского посланника в Париже, ни словом не упомянув о подтексте переговоров с Коленкуром по польскому вопросу. «Вы знаете, я не верил этим слухам, когда они касались Като, но теперь я им верю. Все говорит против этого брака, но отказ вызовет озлобление, недоброжелательство, самые мелочные придирки, ибо надо знать человека, который будет нами оскорблен, – рассуждал Александр, старательно изображая растерянность и сомнения. – Словом, ничего худшего с нами приключиться не могло. Но если отказать ему, то что ответить, на что сослаться?»

Александр думал, что мать и на этот раз ответит твердым «нет». Но непредсказуемая женщина едва не сорвала тонко рассчитанный план! К удивлению сына, Мария Федоровна не поддалась эмоциям и попыталась спокойно рассмотреть все положительные и отрицательные стороны подобного брачного союза. По ее мнению, личные и династические мотивы, по которым она в свое время пыталась защитить Екатерину от Наполеона, теперь слишком опасно противоречили государственным интересам. Ведь России придется заплатить за отказ Бонапарту высокую цену.

И лишь материнское сердце противилось решению «принести жертву Минотавру»: «Какое несчастье было бы для этого ребенка, если бы она вышла замуж за такого изверга, для которого нет ничего священного и который не верит даже в Бога! Что она увидит и услышит в этом омуте?»

Вернувшись в Петербург, Александр сообщил Коленкуру, что ему не удалось «обстоятельно» переговорить с матерью, и попросил еще 10 дней отсрочки. Одновременно он отправил откровенное и тревожное письмо Екатерине Павловне в Тверь: «Мое мнение таково, что лучше ответить отказом. Но матушка выказала в этом деле несравненно более хладнокровия, чем я ожидал». Получив письмо брата и ни минуты не колеблясь, Като помчалась в Гатчину убеждать мать в необходимости самого жесткого решения. Анна не должна ехать в Париж! Судьба девочки не может быть предметом политических сделок!

Но кто поручится, что за нежной заботой о младшей сестре не скрывались неутоленное честолюбие и женская ревность?

Великая княгиня Анна Павловна (Предоставлено М.Золотаревым)

Так или иначе, но дом Романовых принял судьбоносное решение. 4 февраля 1810 года, когда, по расчетам Александра, конвенцию уже должны были ратифицировать в Париже, Коленкур получил мягкий, но недвусмысленный отказ. Формальной причиной стал возраст княжны: Анна Павловна не сможет выйти замуж ранее 1812 года, то есть до того, как ей исполнится 18 лет. Так решила ее мать. Через два дня курьер с этой новостью отправился во Францию. По иронии судьбы буквально в те же часы в Париже начались официальные переговоры с австрийским послом Шварценбергом о браке Наполеона с эрцгерцогиней Марией Луизой!

Министры выбирают эрцгерцогиню

Получив самое первое донесение Коленкура, Бонапарт уже заподозрил неладное. Спустя три дня, 28 января, он вынес вопрос о новом браке на заседание Государственного совета. Голоса разделились. За русскую партию выступил зять Наполеона маршал Мюрат. Но наиболее влиятельные сановники – Талейран, министр канцелярии Маре, министр полиции Савари – и братья императора находили династический брак с австрийской эрцгерцогиней более надежным и выгодным.

Развязка наступила 5 февраля, когда в Париж были доставлены донесения Коленкура о новой 10-дневной отсрочке ответа русского императора и заключении конвенции по польскому вопросу. Подоплека событий в Петербурге была без труда разгадана Наполеоном. Особенно оскорбительным стал для него не сам отказ, а попытка сыграть на его чувствах. Придавая своему браку столь явную политическую окраску, Бонапарт не мог ни понять, ни простить того, что кто-то еще решил использовать это дело ради собственной выгоды. Реакция была молниеносной. 6 февраля австрийскому послу поступило официальное предложение о браке Наполеона с Марией Луизой. 7 февраля брачный договор без каких-либо дополнительных консультаций с Веной был подписан.

Стремительность в реализации нового проекта объяснялась желанием опередить официальный отказ России. Это была рискованная игра: Коленкур уже успел получить полномочия для официального запроса и воспользовался ими. Таким образом, подписание брачного договора с венским двором наносило явное оскорбление русскому императорскому дому.

Мария Луиза и Наполеон Бонапарт. Миниатюры нач. XIX века (Предоставлено М.Золотаревым)

Наиболее дальновидные советники предупреждали Наполеона, что крах брачной дипломатии станет реальным поводом к войне с Россией. В Петербурге же провал переговоров о браке Наполеона с Анной Павловной воспринимался как урок, ловко преподанный самолюбивому узурпатору. Однако политикам было очевидно, что династический альянс французского императора с Габсбургами лишал Россию последних шансов на компромиссное урегулирование отношений со своим союзником. Фаворит Александра I Михаил Сперанский писал чуть позднее о панике, охватившей тогда петербургские салоны: «В марте сего года – при первом слухе о брачном союзе с Австрией – казалось, что французы уже делили нашу Польшу, вступали в Киев и грозили самой столице». И хотя открытое столкновение было еще впереди, слово «война» уже зазвучало и на берегах Невы, и на берегах Сены…

Автор: Михаил Пономарев, кандидат исторических наук

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

Переписка императора Александра I с сестрой великой княгиней Екатериной Павловной. СПб., 1910