Сыграть "Сильву" и остаться жить

Воркутинский драматический театр отмечает юбилей. 80 лет назад тогдашний театр Воркутстроя открылся легендарной опереттой Имре Кальмана.

Классики тоже иногда ошибаются. Даже для зрителя театр всё-таки начинается не с вешалки. Сперва ему необходимо купить билет. А чтобы иметь причину это сделать, нужно увидеть на афише интригующее название пьесы, фамилию любимого артиста, режиссёра или драматурга. В крайнем случае – услышать отзывы о спектакле по сарафанному радио. Но с чего театр начинается для тех, кто собирается создать его с нуля?

Константину Сергеевичу Станиславскому и Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко судьба явно благоволила. Деловая встреча, устроенная в одном из самых респектабельных московских ресторанов, продолжилась дружеской беседой в родовой усадьбе одного из собеседников, и через восемнадцать часов завершилась составлением обстоятельного «протокола о намерениях», реализация которого у партнёров заняла почти год. Так на свет появился Московский художественный театр. К театру Воркутстроя судьба изначально была куда более сурова, но, с присущей ей иронией, воспользовалась тем же приёмом: у «колыбели» новорожденного и в этом случае стояли две неординарных и страстных натуры. Правда, статусы этих людей, в отличие от отцов-основателей Художественного театра, отличались кардинально.

Инженер-полковник Михаил Митрофанович Мальцев с первых дней войны служил в инженерных войсках – руководил возведением оборонительных укреплений в тылах Резервного, Брянского и Юго-западного фронтов. Весной 1942 года он возглавил 24 управление оборонительного строительства Главного управления оборонительных работ (ГУОБР) НКВД СССР в задачу которого входило инженерное обеспечение боевых действий под Сталинградом. После Сталинградской битвы Мальцев получил новое назначение. Не на фронт, а в тыл – в Заполярье. Но задача снова была боевая – в кратчайшие сроки повысить добычу угля на шахтах Воркутинского угольного бассейна. Он был главной на то время топливной базой в европейской части СССР: на Донбассе ещё хозяйничали фашисты, а Подмосковному угольному бассейну только предстояло набрать обороты после долгого пребывания в прифронтовой зоне. Мальцева, наделённого незаурядными организаторскими способностями, можно сказать, бросили в прорыв.

Михаил Митрофанович был натурой неоднозначной. «Давний работник системы НКВД, волевой, порой беспощадный, а порой рассудительно благожелательный, умеющий подбирать себе работоспособных людей, на Воркуте сразу проявил себя как квалифицированный и энергичный администратор. Вырастало вольнонаёмное население. Посёлок при лагере превращался в город. Начальник комбината, с которого жёстко спрашивали уголь для осаждённого Ленинграда (и он его давал), помнил древний лозунг «Хлеба и зрелищ». В то время, когда население страны голодало, воркутинские вольнонаёмные получали приличные заполярные пайки. Они были, конечно, разными для офицерского состава органов и для бывших заключённых, но и для последних – достаточными, чтобы за них крепко спрашивать работу. А вот зрелища… "Возникали и распадались кружки самодеятельности… Но все это было не то! Растущему городу нужен был театр", – вспоминал о том времени член художественного совета театра Эммануил Котляр, бывший заключённый, оставленный в Воркуте на поселении.

В середине лета 1943 года Мальцев собрал совещание. В частично сохранившейся стенограмме есть фрагмент его пламенной речи: «Здесь, в Заполярье, в условиях полярной ночи и вечной мерзлоты, мы должны создать театр яркой зрелищности, весёлый и лиричный, с музыкой лёгкой и красивой, чтобы наши труженики, придя в свой театр, могли отдохнуть, развлечься, полюбоваться зрелищем радующим и бодрящим. Разумеется, в дальнейшем театр должен уделить внимание серьёзным драматическим спектаклям, но открыть его нужно опереттой». То, что шахтёрскому посёлку, который вот-вот станет городом, нужен был настоящий театр, понимал не только грозный начальник Воркутстроя… 

Борис Аркадьевич Мордвинов был учеником и соратником  Немировича-Данченко. В 1920 году он ассистировал своему учителю на постановке знаменитой комической оперы Шарля Лекока «Дочь Анго» в Музыкальной студии Художественного театра. На спектакль ходила «вся Москва», но продержался он недолго: власти решили доверчивую столичную публику оградить от ненужных аллюзий – слишком едко высмеяли остроумные французы свою утонувшую в терроре и ханжестве революцию. Потом Мордвинов был вторым режиссером у Немировича на «Корневильских колоколах» Жюльена Планкета, «Катерине Измайловой» Дмитрия Шостаковича, «Чио-Чио-сан» Джакомо Пуччини, «Травиате» Джузеппе Верди. Это была отличная школа.

В 1936-м Мордвинова назначили главным режиссёром Большого театра. Здесь Борис Аркадьевич, к сожалению, успел сделать немного – выпустит вместе с Асафом Мессерером «Спящую красавицу», осуществил первую постановку оперы Ивана Дзержинского «Поднятая целина» и поставил «Жизнь за царя» под новым названием – «Иван Сусанин». Но никакие заслуги не могли служить надёжным щитом от доносов. 15 мая 1940 года его арестовали по обвинению в шпионаже. Вину свою Мордвинов не признал. А в воспоминаниях близко дружившего с ним в Воркуте Эммануила Котляра упомянута и более вероятная причина ареста: публично высказанное сомнение в справедливости известного высказывания Сталина о том, что «Девушка и Смерть» - «штука посильнее, чем «Фауст» Гёте». Великая трагедия была одним из любимейших произведений Бориса Аркадьевича, о постановке одноимённой оперы Шарля Гуно на сцене Большого он мечтал не один год.

Срок был небольшим – три года, но вполне достаточным для того, чтобы вычеркнуть человека из профессионального сообщества и лишить любимого дела. Весной 1941 года Мордвинова этапировали в Воркутлаг. Портовый грузчик, складской рабочий, дневальный в бараке, а по вечерам – репетиции лагерной самодеятельности. Артистов среди заключенных было немало.  Борис Аркадьевич, в надежде спасти коллег от неминуемой гибели и вернуть их к творчеству, не раз обращался к начальству с предложением создать театр, но отклика не находил. Пока в Воркуте не появился Мальцев. 8 августа 1943 года начальник Воркутстроя подпишет соответствующий приказ, присвоив театру имя возглавляемого им учреждения, назначив Мордвинова главным режиссёром и поимённо перечислив состав труппы – двенадцать вольнонаёмный артистов, и девять из числа заключённых. Первый спектакль – «весёлый и лиричный, с музыкой лёгкой и красивой» – нужно было дать 1 октября.

Два месяца на всё. Кое-какой реквизит, костюмы и музыкальные инструменты будущему театру будут переданы из культурно-воспитательной части лагеря. В спешном порядке начнётся перестройка клуба в шахтерском поселке Рудник, с которого в своё время и пошла нынешняя Воркута. По всему Воркутлагу, по окрестным лагерям искали художников, музыкантов, бутафоров, швей. И минимально необходимый штат действительно удалось набрать. Сложнее всего было определиться с постановкой. Мальцев ясно сказал – открываем театр опереттой. Но какой? Откуда здесь, на 67-й параллели, взять партитуру хоть какой-нибудь оперетты? Через два месяца, когда первая премьера новорожденного театра будет иметь оглушительный успех, многие назовут это чудом. И, пожалуй, не ошибутся.

Вместе с Мальцевым в Воркуту прибыл служивший под его началом ещё в Сталинграде инженер-майор Семён (Самуил?) Шварцман. К нему из эвакуации приехала жена – Наталья Глебова, до войны блиставшая на сцене Ростовского театра музыкальной комедии. Одной из любимейших ролей Натальи Ивановны была… Сильва. Вместе с заключённым Теодором Рутковским, бывшим артистом ленинградской оперетты, они за три дня по памяти напели кальмановский шедевр от первой до последней ноты концертмейстеру театра Александру Стояно. Тот написал сначала клавир, а затем и оркестровую партитуру для первых восьми музыкантов.

Репетиции шли с утра до вечера. Артистов-заключенных каждый день, в любую погоду, конвой вёл три с половиной километра от лагеря до театра, а вечером отводил обратно. Никакими привилегиями, кроме возможности заниматься любимым делом в относительном тепле и ещё более относительной «безопасности», у них не было. но деление на вольных и подневольных оставалось за порогом театра. Первые всем, чем могли – хлебом, лекарствами, теплым словом – поддерживали вторых. Все понимали – если они не дойдут до премьеры, заключённых отправят обратно в шахту. 

Драматург Сергей Коробков так и назвал свою пьесу, написанную специально к 80-летию театра – «Сильва» Дойти до премьеры».

Выбор жанра, учитывая тему, может удивить – «Поэма о театре». Поэзия призвана приподнимать человека над реальностью. А тут – сотни страниц проштудированных документов и воспоминаний, общение с потомками первых артистов, художников, музыкантов. Практически за каждым действующим лицом стоит его прототип, а иногда и несколько. За лаконичным определением «основано на реальных событиях» лежит упорный труд исследователя, выполнившего очень сложную задачу – совместить факт и его художественное осмысление, да так, чтобы рассказ о прошлом не воспринимался как параграф из сухого учебника по истории.

Задачу режиссёра такой подход, конечно, тоже не облегчал. Валерию Маркину и артистам воркутинского театра, удалось синтезировать в пространстве одного спектакля о спектакле две реальности – весёлой классической оперетты и трагичной истории борьбы людей, оказавшихся в невыносимых условиях, за право жить, творить и, главное, оставаться людьми. История нашей страны полна трагичных и мрачных страниц, но раскрашивать её, как пограничный столб, исключительно в белый и чёрный цвета – нонсенс. И юбилей одного из самых северных театров в мире – красноречивое тому доказательство. Театр на 67-й параллели живёт, творит, собирает полные залы. Носит имя своего создателя – Бориса Мордвинова. Потому что все, кто выходил на его сцену за минувшие десятилетия, понимали, что не имеют права подвести тех, кто 80 лет назад сыграл «Сильву» и выстоял. Оглядываясь назад из сегодняшнего дня, пожалуй, можно сказать, что именно «Сильва» стала для этого театра если и не «Чайкой», то во всяком случае «Синей птицей».