Феномен Чижевского

Биография этого необычного человека в первую очередь будет поучительна тому, кто не желает ходить по жизни строем, не ползёт проторённой другими муравьиной тропкой, но сам пролагает широкий путь последователям. Привнесённого Чижевским в науку, пожалуй, хватило бы на вклад в неё нескольких академиков, хотя подняться на высшую ступень коллегиального признания ему не дали. Правда, на старте несостоявшейся в итоге карьеры он имел солидную фору перед большинством будущих своих гонителей: сын царского генерала получил разностороннее домашнее образование, превосходно знал четыре европейских языка, семилетним мальчиком брал уроки живописи в Парижской академии художеств. А весной рокового для России 1914 года ему, студенту реального училища в Калуге, невероятно повезло: послушав увлекательную лекцию о гипотетическом путешествии в космос, он единственный из всего класса откликнулся на приглашение глуховатого лектора в ближайшее воскресенье посетить превращённый в лабораторию дом на тихой окраинной Коровинской улице. Там и произошло личное знакомство любознательного юноши, уже задумавшегося в ту пору о влиянии солнца на биосферу Земли, с Константином Эдуардовичем Циолковским. Знакомство знаковое, можно сказать, историческое, переросшее в долголетнюю дружбу.

За первым визитом последовали другие. Вскоре Чижевский стал завсегдатаем дома на Коровинской. Вспоминая спустя полвека о тех днях, он писал: «И вот К.Э. Циолковский предстал передо мною — не фантазёром, не дилетантом, а непонятной и неожиданной человеческой громадой. Он открылся мне с какой-то оглушающей, космически страшной силой, и я увидел то, чего просто не предполагал даже увидеть, ибо считал его эрудированным, талантливым человеком, а столкнулся с каким-то огромным монументальным знанием и необычайной, пронизывающей интуицией, потрясшей всего меня, как небесный гром».

Для Чижевского эта встреча навсегда определила направление исследовательской и творческой деятельности, беспредельно раздвинула рамки мировоззрения, укрепила характер. До самого конца он будет непримиримым борцом против косности, узколобости, посредственности, отупляющего академизма, круговой поруки и корпоративного ханжества в науке.

Но и на судьбе Циолковского дружба с Чижевским сказалась решительным образом. В лице последнего он нашёл не просто толкового слушателя, а талантливого сподвижника, неутомимого пропагандиста и защитника своих идей перед местными и столичными начальниками, чего так не хватало самому Циолковскому. Это в 1930-е годы имя провинциального самоучки начнут произносить не иначе как с благоговением, а прежде, особенно в дооктябрьскую эпоху, оно если изредка и звучало из уст отдельных представителей официальной науки, то всегда с интонацией высокомерного презрения или хамской насмешки. «Враги стерегут меня за каждым углом, — с горечью говорил Циолковский своему юному товарищу, — поэтому всегда радуешься друзьям. Достаточно издать маленькую брошюру, допустим, по вопросам цельнометаллического дирижабля или ракеты, как начинается улюлюканье». Остракизму подвергались любые идеи Циолковского, его смелые предложения с ходу отвергались как заведомо фантастические. Стена неприятия вокруг личности и трудов калужского «псевдоизобретателя» с годами росла — ничего не изменила поначалу и смена общественной формации. Однако в январе 1924 года стараниями уже возмужавшего Чижевского была переиздана фундаментальная работа Циолковского двадцатилетней давности — «Исследование мировых пространств реактивными приборами» (1903), в своё время полностью проигнорированная. Снабжённая новым заглавием («Ракета в космическое пространство») и предисловием Чижевского на немецком языке (для целиком немецкоязычного издания в калужской типографии не нашлось нужного количества латинских литер), брошюра, средства на издание которой молодому энтузиасту удалось кое-как собрать по родным и знакомым, была разослана в университеты, библиотеки и лично наиболее авторитетным деятелям науки в десяток европейских стран, после чего в специализированной зарубежной прессе стали появляться упоминания Циолковского как провозвестника ракетодинамики. Это означало ни мало ни много признание на мировом уровне в передовой области знания приоритета российской науки, с чем поневоле пришлось смириться хулителям учёного на родине.

Останься Чижевский навсегда в тени своего наставника, то и тогда невозможно было бы переоценить его заслуги перед космонавтикой. Но в том-то и дело, что Циолковский исподволь воспитал в нём не рабского подражателя, а того самого, по слову поэта, «ученика, чтоб было у кого потом учиться». Лишь для посредственности неочевидны преимущества неуклонного роста над собой, выгоды становиться самостоятельным, незаурядным, оригинально мыслящим. Эти определения идеально подходят к нашему герою — основоположнику гелиобиологии, аэроионификации (ну кто не слышал о «люстре Чижевского»!) и электрогемодинамики.

Сегодня особый интерес представляют усилия Чижевского по выявлению зависимости вспышек эпидемий инфекционных заболеваний от ритма многолетней цикличности подъёмов и спадов активности Солнца. Ещё в самом начале своих исследований в брошюре «Физические факторы исторического процесса» (Калуга, 1924) он, сопоставив данные солнцедеятельности со статистикой заболевания азиатской холерой, заметил, что «…холера никогда не исчезает с лица Земли, а лишь по временам затихает, сосредоточившись в каком-либо участке, чтобы с прежнею силою завоевать огромные пространства. Вот эти-то периоды затишья поразительно совпадают с затишьем в пятнообразовательной деятельности Солнца. Наоборот, при увеличении жизнедеятельности светила холерные эпидемии иногда принимают всеобщий, угрожающий характер».

А тот, кто далёк от проблем физики и медицины, несомненно, высоко оценит титанический труд всей жизни учёного — сочинения, посвящённые впервые основательно и подробно разработанной им теме влияния солнечной активности на всемирно-исторический процесс. Здесь Чижевского по справедливости следует поставить в один ряд с другим величайшим гением-гуманистом — Николаем Коперником. Фромборкский каноник некогда дерзнул восстать против освящённого веками «Альмагеста» Клавдия Птолемея и математически доказать, что видимая астрономическая картина мира не соответствует истинной, что Земля вращается вокруг Солнца. В свою очередь, Чижевский бросил вызов последнему оплоту отжившего геоцентризма — всё ещё господствовавшему в нач. XX века представлению о некоем автономном существовании Земли во Вселенной, практически не зависящем от влияния космических сил. Мысль о том, что Солнце играет определяющую роль в поддержании жизни на нашей планете, он доказал массивом тщательно собранных и проанализированных статистических данных и конкретизировал на многих уровнях самоорганизации высших форм материи. А самое, пожалуй, главное, что сильнее всего поразило его современников, — именно Чижевский установил чёткие закономерности между периодами колебания активности светила и динамикой сложнейших природных процессов внутри земной биосферы, к числу которых отнёс и все без исключения аспекты человеческой деятельности, причислив, например, войны и революции к разряду вызванных повышенной солнечной деятельностью психических эпидемий.

Эти, казалось бы, всецело научные вопросы, занимавшие исследователя, получили в Советском Союзе чёткий политический окрас. Высоко оценённый и признанный за рубежом, на родине Чижевский оказался в положении изгоя. Лаборатории, созданные им, ликвидировались, коллективы расформировывались, а труды его подвергались грубым нападкам, объявлялись лженаучными. Так, в 1940 году академик Абрам Иоффе в отчёте комиссии по проверке деятельности организованной Чижевским лаборатории ионификации не постыдился написать на своего коллегу донос, как говорится, по всей форме, что в тех условиях было почти равносильно приговору: «В общественном отношении проф. Чижевский является фигурой, позорящей среду советских учёных. Беззастенчивая самореклама, безграмотность и научная недобросовестность, присвоение чужих достижений, хлестаковщина — вот черты, определяющие карьеру проф. Чижевского. Бессмысленная и идеологически вредная "теория" о том, что революции, эпидемии людей и животных, народные движения определяются солнечными пятнами, создали проф. Чижевскому незавидную известность в реакционных кругах Франции, где он печатал эти свои "исследования"». Ещё через год Чижевский был арестован и следующие 16 лет провёл в «шарашках», лагерях и на поселениях.

Всем известна фотография Александра Солженицына с номером на телогрейке. А вот эпизод, характеризующий выпускника «школы Циолковского»: когда в том же Карлаге Чижевскому тоже выдали номер, он наотрез отказался пришивать его к одежде — ни угрозы, ни побои не сломили в нём свободолюбивый дух. В итоге лагерному начальству пришлось уступить. Более того, заключённому позволили создать кабинет аэроионификации, продолжить заниматься проблемами крови, рисовать и писать стихи!

Полностью реабилитирован он был лишь в 1962 году — незадолго до смерти.

Один из тройки ярчайших (наряду с Константином Циолковским и Владимиром Вернадским) представителей русского космизма прожил трудную, но удивительно плодотворную жизнь. Почти полвека её совпали с драматичнейшим периодом отечественной истории — от Первой мировой войны до начала космической эры, — и все эти годы Чижевский пребывал на самом острие передовой научной мысли, придавал ускорение прогрессу в ключевых областях знания. Его новаторские работы, опубликованные в СССР и за границей, привлекали всеобщее внимание. Ими восторгались, их горячо обсуждали, пытались оспорить, подвергали как объективной, так и совершенно незаслуженной, предвзятой критике. Но одно оставалось неизменным: идеи человека, прозванного на Западе «русским Леонардо», служили импульсом для последующей разработки, вдохновляли поколения любознательных людей в самых разных сферах деятельности, порой далёких от науки.

Подобно да Винчи, интересы Чижевского распространялись необычайно широко, охватывали помимо медицины и космобиологии также изобразительное искусство и литературу. В этой связи необходимо особо отметить недавно опубликованную книгу проживающего во Франции известного русского искусствоведа Валерия Байдина «Вдохновлённый солнцем. Поэзия и живопись Александра Чижевского» (М.: Добрая мысль, 2017). Богато иллюстрированное издание знакомит читателя и с биографией учёного, и с репродукциями его картин. Заключительный обширный раздел, озаглавленный «Шедевры поэзии Александра Чижевского. Сто стихотворений», содержит репрезентативную поэтическую подборку, собранную составителем с большим тщанием. В обзорном эссе Байдин так пишет об этих стихах: «Несомненное дарование и богатое стихотворное наследие позволяют поставить вопрос о поэтике Чижевского. <…> Неоклассика Чижевского восходит к высшим образцам русской поэтической школы XIX века — к творчеству поэтов пушкинской эпохи, к философской лирике Тютчева. Несомненны декламационные достоинства лучших стихов Чижевского — фонетические, интонационные, ритмические». Из этого делается вывод: «Некоторые из них следует отнести к числу шедевров русской поэзии середины ХХ века».

Если вопрос о масштабе и значении художественного наследия Чижевского пока открыт (автор этой статьи как раз сейчас пишет специальную работу о стихах учёного), то с международным признанием его научных заслуг всё определилось ещё в 1930-е годы. При жизни он был избран членом более 30 научных обществ и академий различных стран Европы, Америки и Азии. А в 1939 году лишённый всякой возможности выехать из СССР заочно стал почётным президентом состоявшегося в Нью-Йорке Первого Международного конгресса по биофизике и биокосмологии. В меморандуме конгресса говорилось: «Тот факт, что жизнь биосферы Земли зависит от солнечных явлений, давно стал трюизмом. Но впервые профессор Чижевский показал степень этой зависимости и её интимную глубину. В этом заключается его громадная заслуга. Он раскрыл механизмы, тщательно скрываемые природой, показав, что живая клетка является тончайшим и избирательным резонатором для определённых корпускулярных и электромагнитных процессов внешней среды».

Да, имя Александра Чижевского прочно вписано в историю. Изданы и переизданы его книги, присуждаются стипендии и вручаются именные премии, проводятся чтения, выставки его живописных полотен. В 2010 году калужский дом учёного превращён в мемориальный музей. И поразительный факт: до сих пор нет его популяризованной биографии, необходимость в которой давным-давно назрела, так как научная биография Чижевского, написанная в сер. 1980-х годов, носит суженный, специализированный характер и многое обходит вынужденным молчанием.

К сожалению, Чижевский не оставил по себе прямых учеников, мы не можем прийти к нему запросто, как некогда сам он приходил к Циолковскому. Остаётся единственный верный путь к духовному общению — книга. К общению, дружбе и ученичеству.

Подобно наукам, словесность сокращает нам опыты быстротекущей жизни. В случае с Чижевским книга о нём послужила бы важной воспитательной цели. Ведь сколько сейчас в нашей всё ещё большой стране безвестных юношей и девушек, озирающихся в поисках примера для подражания и находящих его лишь среди кривляющихся блогеров и вопящих политиканов! Кроме того, такая книга стала бы ценным пособием для изучения не только судьбы самого Чижевского, но и его времени, раскрыла бы богатейший пласт науки и культуры XX столетия, связанный с именами людей, в чью эпоху и во многом под чьим влиянием сформировалась его неповторимая личность. Это как нельзя лучше соответствует заветам самого Чижевского, утверждавшего взаимосвязь всего сущего в мире: «Мы привыкли придерживаться грубого и узкого антифилософского взгляда на жизнь как на результат случайной игры только земных сил. Это, конечно, неверно. Жизнь же, как мы видим, в значительно большей степени есть явление космическое, чем земное. Она создана воздействием творческой динамики Космоса на инертный материал Земли. Она живёт динамикой этих сил, и каждое биение органического пульса согласовано с биением космического сердца — этой грандиозной совокупности туманностей, звёзд, Солнца, планет».