Коллапс Союза

В чем причины распада СССР и можно ли было его избежать? Об этом в интервью журналу «Историк» размышляет профессор истории Лондонской школы экономики и политических наук Владислав ЗУБОК

О том, можно ли было сохранить Советский Союз, в России и за рубежом написаны десятки книг. Последняя на эту тему – монография профессора Зубока «Коллапс: падение Советского Союза» (Collapse: The Fall of the Soviet Union), изданная в 2021 году Йельским университетом (США), – вызвала огромный интерес. Прежде всего благодаря привлечению малоизвестных источников, а также нестандартному для западных исследователей взгляду на одно из важнейших событий ХХ века. Распад СССР стал рубежом и для самого автора книги. В 1990-е годы он, внук члена компартии США, а впоследствии члена ВКП(б), одного из видных советских американистов профессора МГИМО Льва Зубока, уехал на Запад: преподавал сначала в США, а теперь в Лондоне…

Ошибки системы

– Все-таки как правильно: «распад» или «развал» СССР?

– Я для своей книги выбрал слово «коллапс». Поскольку коллапс может быть вызван как причинами структурной неустойчивости, так и человеческой деятельностью. Вообще же в истории переход от стабильности к обрушению всегда подразумевает ту или иную активность определенных сил и действующих лиц.

Если говорить в целом, я считаю, что обрушение Советского Союза произошло под воздействием множества структурных проблем и противоречий, которые либо не были разрешены на протяжении многих лет, хотя наши лидеры уверяли, что они якобы разрешены, либо появились уже в ходе перемен, вызванных как внешними, так и внутренними причинами. Не секрет, что мировая экономика менялась: глобализация, постиндустриальное общество, автоматизация – все эти вызовы требовали решений. Но они так и не были найдены. Горбачевские реформы – и экономические, и политические, вместо того чтобы, как было обещано, придать новое дыхание социализму или, если оставить за скобками социализм как идеологическую модель, новое дыхание советской экономике, – спровоцировали сокрушительный экономический кризис, привели к краху макроэкономической стабильности.

Так что было и то и другое – и распад, и развал. Но неправильно воспринимать дело так, будто кто-то пришел и злостно все начал разрушать. Коллапс стал следствием поисков и ошибок, и сами ошибки заслуживают внимательнейшего изучения, осмысления, рефлексии. Ошибки тоже не свалились откуда-то, не были подброшены неким злобным противником этой системы. Они вышли изнутри системы.

– Как вы оцениваете состояние страны к 1985 году? Была ли вообще альтернатива перестройке?

– Конечно, перестройке не было никакой альтернативы. Правда, если понимать ее как по-настоящему великие реформы. О необходимости реформ заговорили еще в первой половине 1960-х, когда стало понятно, что нужно куда-то двигаться от сталинской жесткой модели. Да, она помогла выиграть войну и получить атомную бомбу, но как способ модернизации себя исчерпала. Ставший в 1985 году генеральным секретарем ЦК КПСС Михаил Горбачев был прав. То, что он называл эпохой застоя, оказалось потерянным временем для великих реформ. И, естественно, это порождало гниение внутри самой системы, ставило под сомнение способность политического строя, самого государства решать стоящие перед страной проблемы.

– Обычно говорят, что одна из главных ошибок Горбачева – совмещение во времени и пространстве экономических реформ и политических…

– Совмещение политических и экономических реформ, может, и было нужно, но не удалось. Более того, привело к удивительно быстрой дестабилизации существующей экономики, финансов, политики и государственного строя.

Михаил Горбачев и Борис Ельцин. 27 июля 1990 года

Было и то и другое – и распад, и развал. Но неправильно воспринимать дело так, будто кто-то пришел и злостно все начал разрушать

Миф о «нефтяном проклятии»

– Часто говорят, что советскую экономику добило падение цен на нефть, которое произошло то ли само по себе, то ли потому, что американцы поднажали на страны Залива. Как вы к этому относитесь?

– Возможно, американцы и сыграли здесь какую-то роль. По крайней мере, еще этой осенью мы читали в СМИ, что саудовцы сокращают производство нефти, заявляя, что больше не следуют приказам из Вашингтона. Получается, что раньше следовали? Но падение цен на нефть – вещь многомерная. Этот фактор был возведен в некий абсолют бывшим премьером Егором Гайдаром в его чрезвычайно популярной книжке «Гибель империи».

– Вы с ним не согласны?

– Я бы этот фактор не абсолютизировал. Конечно, это создало какие-то проблемы для советского внешнеторгового баланса: не хватало валюты для того и для сего. Но ведь можно было, имея на тот момент довольно серьезные рычаги управления экономикой, что-то убавить и где-то прибавить. Еще генсек Юрий Андропов говорил, что творится полное безобразие в импорте хлеба. Хлеб, который стоил копейки, разбазаривался и скармливался скоту, а скот все равно не давал требуемого количества молока и мяса. Это была непроизводительная трата валюты, но ничего не менялось.

– То есть падение цен на нефть еще не означало краха СССР?

– Это, безусловно, было плохо для Советского Союза, но совершенно не смертельно. Потому что пока система была управляема и работали старые советские рычаги контроля над инфляцией – причем значительная часть экономики существовала на безналичной оплате, что являлось гениальной вещью, позволявшей государству контролировать денежную массу, – можно было избавиться от фатальной нефтяной зависимости. Мировой опыт показывает: «нефтяное проклятие» висело над многими, но ни одна великая держава от этого не разрушилась. А Советский Союз, обладая такими возможностями, из-за нефтяных цен вдруг взял и рухнул? Трудно в это поверить!

Таран Союза

– Как вы считаете, каков был уровень антисоветских настроений в СССР? Насколько масштабным было негативное отношение к советской системе?

– Мне не так-то просто ответить на эти вопросы, потому что я сам отчасти рос юным антисоветчиком, читающим самиздат, тамиздат, и был окружен такого же рода сверстниками и взрослыми. Мы реагировали на то, что видели и в чем жили, – на всю очерствевшую советскую государственность, партийный строй, устаревшую идеологию, – как и любые молодые люди, понимающие, что все работает плохо или вообще не работает.

Но было бы неверно ставить знак равенства между критическим отношением к окружающей действительности и желанием все сломать и разрушить. Мне кажется, еще в 1989 году большинство советских граждан и даже диссидентствующие московские элиты не были готовы к разрушению Союза. Люди были готовы к реформам социалистического типа – к «социализму с человеческим лицом», но не к развалу.

– На основе чего вы делаете такой вывод?

– Мы помним, как в марте 1989 года вся Москва на выборах народных депутатов СССР проголосовала за Бориса Ельцина: он получил в столице почти 90% голосов. Но Ельцин тогда был абсолютнейший коммунист и при этом борец с привилегиями. Он проповедовал примерно в таком духе: мы начальство прижмем, привилегий их лишим, и все будет по справедливости, как завещал великий Ленин. Эти намерения и получили многомиллионную поддержку. Отсюда я заключаю, что в начале 1989-го народ, конечно, был недоволен и требовал «бить по штабам», по «зажравшимся коммунистам», но все же был за «хороших коммунистов». А не против советской системы как таковой.

Это потом в рамках Съезда народных депутатов СССР возникло активное оппозиционное меньшинство – Межрегиональная депутатская группа. И из подобного «бульона» образовались уже совершенно разные силы. Прибалтийские «демократы» к тому времени однозначно хотели уйти из Советского Союза, а их русскоязычные коллеги в январе 1990 года создали движение «Демократическая Россия», задача которого заведомо была иной – реформировать в демократическом направлении сперва Российскую Федерацию, а с опорой на нее – весь Советский Союз. В течение 1990 года все стало стремительно радикализироваться. Но я бы сказал, что только в последний год существования Союза в «Демократической России» возобладали люди, которые считали, что нужно декоммунизировать и деимпериализировать Россию. Они утверждали, что СССР изначально был тоталитарным проектом – начиная с Ленина. Кстати, академик Андрей Сахаров, главный авторитет демократического движения, хотел реформировать Союз, а не разрушить. После его смерти в декабре 1989 года его вдова Елена Боннэр встала на более радикальные позиции – не знаю, что сделал бы сам Андрей Дмитриевич, если бы прожил дольше. Но многие интеллектуалы, как тогда говорили, «в одночасье прозрели», а были и те, кто прочитал западные книжки, впервые увидел процветающий Запад, сравнил его с отечественным убожеством и решил, что нужно сломать всю советскую систему. У Ельцина произошла именно такая трансформация, и не только у него. Россия, по их мнению, должна была выступить тараном для разрушения «советской империи». Потом, когда все действительно начало рушиться, за это их и критиковали: «Вы же новые большевики: вы опять все хотите разрушить до основанья, а затем».

Председатель Верховного Совета РСФСР Борис Ельцин в дни работы I Съезда народных депутатов РСФСР. 1991 год

«Мы за Россию!»

– Какую роль в распаде Советского Союза и на каком этапе стал играть национальный вопрос? Насколько были сильны национальные противоречия и противоречия между республиками?

– Если подниматься по условной шкале причин распада СССР, которые принимаются и частью научного сообщества, и общественным мнением, то второй по значимости пункт – это, безусловно, кризис советской экономической системы. Третий – делегитимация системы в результате обрушения идеологии, в результате политики гласности, позволившей разоблачить сталинские преступления и прочие злоупотребления власти. А на первом месте, пожалуй, находится тезис об обрушении Советского Союза как «последней мировой империи». Я говорю не о том, что есть на самом деле, а о той шкале, по которой принято ранжировать причины распада Союза.

Граждане Литовской ССР отказываются от советских паспортов. Вильнюс, 1991 год

Акция протеста у Кремля. Осень 1991 года

– Почему этот тезис стоит на первом месте?

– Потому что он выглядит неопровержимо. К тому же оказался востребован после того, как СССР приказал долго жить, и стал весьма популярным среди тех людей, которые хотели легитимации новых независимых государств, возникших на обломках Союза. Подобный тезис активно прорабатывался и в западном научном сообществе, где было много эмигрантов из союзных республик, и это все вызывало большой интерес американского государства – разного рода исследования возможностей ослабления «советского тоталитарного монолита» за счет поддержки национальных движений, национализма на территории СССР и прочее. Этой концепцией вот уже тридцать с лишним лет оперируют все – от прибалтов до грузин, от казахов до украинцев. И в России, конечно, у нее были и есть поклонники…

– Вы не согласны с таким подходом?

– Понимаете, когда смотришь на траекторию распада Советского Союза, видишь, как по-разному вели себя республиканские элиты. Одно дело – прибалты и другое – Южный Кавказ. Прибалты все делали организованно и мирно, но сразу же взяли курс на выход из СССР. Они лукавили, притворялись, что поддерживают перестройку, но, как только стало возможно, а стало возможно очень быстро, сразу превратили свои народные фронты в сепаратистские национальные движения. На Кавказе же, как мы помним, совершенно другая история: первым вспыхнул Нагорный Карабах, потом «Малая Грузинская империя» – абхазы, аджарцы, осетины. Там все вспыхивало и взрывалось. Вначале региональные элиты надеялись на помощь центра в преодолении хаоса, и только когда увидели беспомощность Москвы, тогда встал вопрос о выходе из состава Союза.

При этом, мне кажется, сложно заключить, что СССР был обрушен энергией национальных окраин. Хотя бы потому, что «империя», если уж называть таким словом Советский Союз, все-таки держалась на России и Украине. Но и та и другая были относительно стабильны.

– До поры до времени…

– Пока не возник этот удивительный феномен – российская контрэлита, начавшая борьбу против союзной элиты. Удивительный потому, что представители этой контрэлиты еще недавно были частью элиты союзной… И обе элиты базировались в Москве.

Украинский проект

– В свое время, когда Наина Иосифовна Ельцина презентовала свои мемуары в Эрмитаже, она рассказала историю, как Борис Николаевич однажды пришел домой и заявил: «Все, надо спасать Россию». «Я даже сначала не поняла, о чем он говорит. Какую Россию и от кого спасать?» – призналась супруга первого президента…

– Именно так. Многие не могли понять, что это вообще такое. Превращение Ельцина, подобно обращению новозаветного Савла в Павла, из общесоюзного борца с привилегиями в российского национально ориентированного демократа весьма любопытно. На мой взгляд, это произошло примерно осенью 1989 года. Раньше ему и в голову такое не приходило – и вдруг в апреле 1990-го он говорит в интервью во время визита в Париж, что «будущее за Россией». Причем говорит уверенно, с хитрецой в глазах, как будто он открыл важный секрет, как добиться всего на свете. Как известно, мобилизация российского сепаратизма уже 12 июня 1990 года выразилась в Декларации о суверенитете России…

За этим превращением Ельцина наблюдали, будучи в изумлении, все – от западных политиков, вообще не понимавших, как Горбачев допускает такое, до, например, Леонида Кравчука, будущего первого президента Украины, который с очень большим интересом следил за подъемом коллеги и в какой-то момент решил: «А что я, хуже, что ли?»

Очередь за хлебом. Ярославская область, Переславль-Залесский, 1991 год

– Украинская партийная элита решила, что она тоже может попробовать поиграть в независимость?

– Именно так. Конечно, на Украине, в отличие от РСФСР, национальная тема разрабатывалась давно, но, по крайней мере, при Владимире Щербицком, возглавлявшем Компартию Украинской ССР с 1972 по 1989 год, была основательно задавлена. И поэтому основная часть жителей республики, за исключением, естественно, населения Галичины и других западных областей, присоединенных Иосифом Сталиным в 1939 году, а также украиноязычной интеллигенции, не очень понимала, зачем им нужна независимость от Москвы. Иначе говоря, такой мысли в общем и целом на поверхности не было. И вдруг она начала бешено набирать очки. 

Мы знаем, что национализм часто развивается из маленького ядра и потом овладевает массами. В случае Украины он стал идеей большинства много лет спустя и уж точно не в 1991 году. Это был не просто процесс естественного роста национализма, как нам говорят теоретики «националистической» версии распада СССР. И, на мой взгляд, стремительный подъем идеи незалежной Украины был скорее связан не с национальным вопросом, а с дискредитацией горбачевских реформ, неспособностью центральных органов власти решить насущные экономические вопросы, нарастанием ощущения хаоса.

И плюс, разумеется, с феноменальным успехом Ельцина. На украинские элиты, которые были в подавляющей части коммунистическими по состоянию на конец 1990-го – начало 1991 года, это оказало колоссальное влияние. Они начали осознавать необходимость дистанцироваться от союзного центра. И подобное желание неуклонно нарастало весной 1991 года – но в июле управляемый компартией Верховный Совет УССР еще хотел торговаться об условиях участия Украины в Союзном договоре. После сокрушительного фиаско августовского путча «украинский проект» – номенклатурно-националистический по своей сути – набрал такую скорость, что остановить его уже не мог никто.

Егор Гайдар (слева) и Геннадий Бурбулис на VI Съезде народных депутатов РФ. Апрель 1992 года

Президент США Билл Клинтон, президент РФ Борис Ельцин и президент Украины Леонид Кравчук (слева направо) после церемонии подписания Договора о выводе ядерного оружия с украинской территории. Москва, Кремль, январь 1994 года

Вряд ли Советский Союз был обрушен энергией национальных окраин. «Империя» (если уж называть таким словом СССР) держалась на России и Украине, а они были относительно стабильны

Как нам обустроить…

– Кто подсказал Ельцину сделать ставку на российский сепаратизм?

– Осенью 1989-го вокруг Ельцина было броуновское движение идей и личностей. И, с моей точки зрения, такой человек, как Владимир Лукин, уже тогда влиятельный политик в российском парламенте и член ельцинского окружения, мог это артикулировать. Лукин был большим поклонником Александра Солженицына. А идеи, которые писатель вынашивал в то время, нам хорошо известны: чуть позже они нашли отражение в его брошюре «Как нам обустроить Россию?». По Солженицыну, рецепт этого обустройства прост: отсечь лишнее и преобразовать оставшееся в большую Россию. Ничего нового и удивительного в этой формуле нет, но для Ельцина это была, конечно, серьезная конверсия взглядов. Став новообращенным, он, как всякий неофит, чрезвычайно этим вдохновился и стал бить по Союзу наотмашь. Не будем забывать, что и тогдашний ближайший советник Ельцина Геннадий Бурбулис тоже раздумывал на эту тему…

– Ельцин, похоже, полагал, что удастся как-то так хитро сделать, что все лишнее будет отброшено, в том числе и Горбачев, а все хорошее останется с Россией.

– Совершенно верно. Так, видимо, думал и Бурбулис. Притом что он до конца не раскрыл свои карты. Уж сколько я его просил дать мне полный текст знаменитого «меморандума Бурбулиса», который они совместно с Гайдаром написали и который он в конце сентября 1991-го повез Ельцину в Бочаров Ручей, но все мои просьбы были просто проигнорированы… Пришлось мне в книге использовать известные отрывки из этого документа.

Именно в нем содержались главные постулаты будущих гайдаровских реформ. И там не только про то, как восстановить макроэкономическую стабильность методом так называемой «шоковой терапии», – это лишь экономическая часть записки. Помимо экономического был блок политический, связанный с Украиной и другими республиками. К тому времени Бурбулис давно проталкивал идею конфедерации – равноправного союза славянских государств плюс, может быть, Казахстан, потому что там много русских, и, соответственно, отсечения остальной Средней Азии и Закавказья. В этом был даже немного религиозно-расистский компонент: типа зачем нам «все эти мусульмане»?

– Но это и есть «Как нам обустроить Россию?», только переведенное с языка Солженицына на язык Бурбулиса…

– Да, и все, мне кажется, рождалось параллельно – не то чтобы Солженицын написал текст и они его идеи восприняли. Эти идеи витали в воздухе. Судя по всему, Бурбулис успокоил Ельцина, что Украина и другие славянские республики от России не уйдут, они экономически и культурно зависимы от нее и, значит, «никуда не денутся». Я думаю, Ельцин, когда в Беловежской Пуще пошел на создание СНГ, именно этим себя и утешал: никуда Украина и Белоруссия не денутся.

Правительственная дача Вискули, где 8 декабря 1991 года были подписаны Беловежские соглашения

Когда в Беловежской Пуще Борис Ельцин пошел на роспуск СССР, он успокаивал себя тем, что Украина и Белоруссия никуда не денутся

Кто виноват?

– Кто же все-таки инициировал Беловежские соглашения? Ельцин в своих воспоминаниях дал уклончивый ответ на этот вопрос, написав, что решение возникло как-то «само по себе».

– Ну конечно, нет! Тут все абсолютно четко и ясно. Беловежские соглашения инициировала команда Ельцина. Они всё сами, собственно говоря, и написали. Белорусы вообще не были готовы к такому развитию событий. Они следовали в фарватере российской команды, а Кравчуку и другим украинцам сама по себе тема роспуска Советского Союза, безусловно, понравилась. При этом идея создания аморфного образования по имени СНГ не вызвала у них протеста, они сразу оценили, что это филькина грамота, которая ни в чем их не ограничивает, но одновременно позволяет им, если угодно, влиять на Россию. Украина с самого начала боялась своего большого, гораздо более мощного соседа с долгой имперской историей. К тому же остро нуждалась в российской нефти и хотела ее получать по низким ценам. Поэтому, решили ее представители, пускай лучше будет СНГ. Остальное ни Ельцина, ни его визави на тот момент не интересовало, никаких деталей «цивилизованного развода», кроме, пожалуй, вопроса о ядерном арсенале, они тогда не обсуждали. Поэтому не успели еще просохнуть чернила под Беловежскими соглашениями, как начались украинско-российские разборки по поводу Крыма, флота и всего прочего.

– Как вы думаете, была ли у Ельцина в тот момент возможность решить такого рода острые вопросы?

– Я сам мучительно думаю об этом и, к сожалению, ничего особо ободряющего ответить вам не могу. Потому что, на мой взгляд, уже тогда стало ясно, что Украина, состоявшаяся как отдельный государственно-национальный проект, будет брать курс на вхождение в альтернативные СНГ структуры, прежде всего европейские, и активно искать дружбы с США и Канадой, где существует огромная и влиятельная украинская диаспора. То есть уже тогда было понятно, что в какой-то форме будет развод, причем очень неприятный. И Ельцину, который в тот момент ориентировался на союз со всеми «цивилизованными странами», в первую очередь с США, хотелось как-то погасить эту проблему, отложить ее на будущее, а там, глядишь, она сама рассосется. Руководство России продолжило субсидировать Украину, поставляя ей почти за бесценок нефть и газ. Собственно, так и образовалась значительная часть украинских олигархов – на перепродаже и перераспределении дешевой российской нефти и газа.

Ельцину тогда казалось, что России удалось избежать «югославского сценария». Да, мы миновали чашу сию в 1992 году, но потом, к сожалению, конфликт продолжал разрастаться, пока не настиг нас в самой трагической форме в 2022-м. 

«Что именно есть Россия?»

В своей брошюре «Как нам обустроить Россию?», опубликованной 18 сентября 1990 года, Александр СОЛЖЕНИЦЫН предложил образ будущего, который так и не удалось воплотить

«Россию» уже затрепали-затрепали, всякий ее прикликает ни к ляду, ни к месту. И когда чудовище СССР лез захватывать куски Азии или Африки – тоже во всем мире твердили: «Россия, русские…» А что же именно есть Россия? Сегодня. И – завтра (еще важней). Кто сегодня относит себя к будущей России? И где видят границы России сами русские? <…>

«За вычетом этих двенадцати»

Так я вижу: надо безотложно, громко, четко объявить: три прибалтийских республики, три закавказских республики, четыре среднеазиатских, да и Молдавия, если ее к Румынии больше тянет, эти одиннадцать – да! – непременно и бесповоротно будут отделены.

О Казахстане. Сегодняшняя огромная его территория нарезана была коммунистами без разума, как попадя: если где кочевые стада раз в год проходят – то и Казахстан. Да ведь в те годы считалось: это совсем неважно, где границы проводить, – еще немножко, вот-вот, и все нации сольются в одну. Проницательный Ильич-первый называл вопрос границ «даже десятистепенным». (Так – и Карабах отрезали к Азербайджану, какая разница – куда, в тот момент надо было угодить сердечному другу Советов – Турции.) Да до 1936 года Казахстан еще считался автономной республикой в РСФСР, потом возвели его в союзную. А составлен-то он – из южной Сибири, южного Приуралья да пустынных центральных просторов, с тех пор преображенных и восстроенных – русскими, зэками да ссыльными народами. И сегодня во всем раздутом Казахстане казахов – заметно меньше половины. Их сплотка, их устойчивая отечественная часть – это большая южная дуга областей, охватывающая с крайнего востока на запад почти до Каспия, действительно населенная преимущественно казахами. И коли в этом охвате они захотят отделиться – то и с Богом.

«Нет у нас сил на Империю!»

И вот за вычетом этих двенадцати – только и останется то, что можно назвать Русь, как называли издавна (слово «русский» веками обнимало малороссов, великороссов и белорусов), или – Россия (название с XVIII века) или, по верному смыслу теперь: Российский Союз. <…>

Еще в начале века наш крупный государственный ум С.Е. Крыжановский предвидел: «Коренная Россия не располагает запасом культурных и нравственных сил для ассимиляции всех окраин. Это истощает русское национальное ядро».

А ведь то сказано было – в богатой, цветущей стране. <…> А уж сегодня это звучит с тысячекратным смыслом: нет у нас сил на окраины, ни хозяйственных сил, ни духовных. Нет у нас сил на Империю! – и не надо, и свались она с наших плеч: она размозжает нас, и высасывает, и ускоряет нашу гибель. <…>

Надо теперь жестко выбрать: между Империей, губящей прежде всего нас самих, – и духовным и телесным спасением нашего же народа. Все знают: растет наша смертность и превышает рождения – мы так исчезнем с Земли! Держать великую Империю – значит вымертвлять свой собственный народ. Зачем этот разнопестрый сплав? – чтобы русским потерять свое неповторимое лицо? Не к широте Державы мы должны стремиться, а к ясности нашего духа в остатке ее. <…>

«Разнообразна эта обширность»

Откуда этот замах: по живому отрубить Украину (и ту, где сроду старой Украины не было, как «Дикое Поле» кочевников – Новороссия, или Крым, Донбасс и чуть не до Каспийского моря). И если «самоопределение нации» – так нация и должна свою судьбу определять сама. Без всенародного голосования – этого не решить.

Сегодня отделять Украину – значит резать через миллионы семей и людей: какая перемесь населения; целые области с русским перевесом; сколько людей, затрудняющихся выбрать себе национальность из двух; сколькие – смешанного происхождения; сколько смешанных браков – да их никто «смешанными» до сих пор не считал. В толще основного населения нет и тени нетерпимости между украинцами и русскими. <…>

Конечно, если б украинский народ действительно пожелал отделиться – никто не посмеет удерживать его силой. Но – разнообразна эта обширность, и только местное население может решать судьбу своей местности, своей области, – а каждое новообразуемое при том национальное меньшинство в этой местности – должно встретить такое же ненасилие к себе.

Все сказанное полностью относится и к Белоруссии, кроме того, что там не распаляли безоглядного сепаратизма.

Подготовила Раиса КОСТОМАРОВА