Пролетарская эволюция

Этот парадокс заставляет задуматься о том, чем на самом деле был советский рабочий класс и в каких отношениях состоял с государством. В своей книге молодой российский социолог-марксист Максим Лебский изучает жизнь рабочих в условиях «промышленного патернализма», существенно усилившегося в результате косыгинской экономической реформы 1965–1969 годов.

Если революция 1917 года сделала рабочий класс субъектом истории и дала ему доступ к управлению государством, то уже с конца 1920-х, подчеркивает социолог, он оказался «политически обезличен в связи с тем, что государственно-партийная бюрократия оттеснила рабочих от управления обществом». Так стартовал процесс «деструкции рабочего класса и превращения рабочих в аморфную массу советских обывателей» – что интересно, на фоне его безусловного количественного и качественного роста. В ходе индустриализации сформировался, по сути, «новый рабочий класс, который был крайне восприимчив к упрощенным политическим лозунгам о победе социализма в СССР». Стремительный слом крестьянского уклада, массовый приход крестьян на заводы создали «переходный тип полурабочего-полукрестьянина», сохранявшийся несколько десятилетий.

Но и сами заводы и фабрики радикально изменились в своей социальной роли! «Вся жизнь советских рабочих и их родственников оказалась теснейшим образом связана с предприятием как организатором социально-экономического пространства», – пишет Лебский. Завод выполнял широкий спектр непроизводственных функций: строил и содержал детсады, больницы, пионерские лагеря, жилье, магазины, столовые, дома культуры, турбазы, библиотеки, подсобные хозяйства, стадионы и др. Это не только полностью соответствовало официальной идеологии, но и являлось важным элементом советской модели индустриализации: средства на нее выделялись конкретным заводам, а уже их директора, руководствуясь сугубо производственными целями, были вынуждены думать о том, как и чем удержать людей.

Так, в полуголодные 1929–1933 годы заводы организовали систему рабочего снабжения, удовлетворявшую потребности рабочих. Затем началось масштабное жилищное строительство – опять-таки в интересах и по линии заводов и фабрик. Без этого закрепить на заводе полурабочего-полукрестьянина, который всегда мог уйти на другую «великую стройку», было сложно. Отсутствие жилья и детсадов, плохие условия труда, низкая зарплата – все эти главные причины ухода рабочих нейтрализовались активным развитием социальной сферы за счет и вокруг предприятия. Так в 1930-е годы сформировался «промышленный патернализм»: государство перекладывало на директоров предприятий решение социально-бытовых проблем, а те боролись с текучкой кадров путем предоставления сотрудникам дополнительных материальных льгот помимо зарплаты.

Новый импульс эта система получила в 1960-е годы, когда трудоизбыточность советской экономики сменилась дефицитом рабочей силы. Протест советского труженика против тяжелых условий труда и низкого вознаграждения выражался не в забастовках и политической борьбе, как в царской России и на Западе, а в увольнении либо в «осуществлении негативного контроля над производством: производстве брака, нарушении трудовой дисциплины». Встал вопрос: как стимулировать рабочих не просто оставаться на предприятии, но и работать продуктивнее? Решение, которое нашли председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин и его соратники, было таким: повысить долю прибыли, оставляемую в распоряжении предприятия, и расширить возможности директора завода распоряжаться этой долей. Предполагалось, что повысится мотивация работников брать на себя более напряженные производственные планы и выполнять их. По факту этого не произошло, но зарплаты и премии действительно увеличились, как и полномочия директорского корпуса. Госплан во многом утратил руководящие функции, «ведомственная либерализация» экономики привела к разбалансировке народного хозяйства и ослабила его управляемость. Более того, реформа запустила процесс размывания «института государственной собственности, способствуя постепенному выделению из нее собственности групповой». Тем самым были заложены первые основы «директорской приватизации», развернувшейся в 1990-х годах, когда прежде общенародные предприятия через разнообразные схемы превратились в собственность «красных директоров».

Расширение материального стимулирования советских рабочих и управленцев, ставшее результатом косыгинской реформы, не привело к росту продуктивности советской экономики. Вместо этого произошло перераспределение прибыли – от государства в целом к работникам отдельных предприятий.

Все классы в СССР, кроме госпартбюрократии, были отчуждены от политики, поэтому к концу советской эпохи «классы существовали в экономическом смысле, но не в политическом». Как отмечает Лебский, «СССР был классово обезличенным обществом», страной обывателей. Классовая идентичность рабочих последовательно сужалась и в итоге деградировала до «группового сознания на уровне конкретного предприятия». Иными словами, к 1980-м годам рабочий связывал свои жизненные интересы и ожидания со своим заводом, а до класса в целом или даже страны дела ему, по сути, не было. «Рост потребительских настроений среди советских рабочих стал закономерным результатом отчуждения рабочего класса от рычагов управления экономикой и политической жизни», бюрократия приучила трудящихся к пассивности. Горизонтальные связи внутри рабочего класса ослабли, уступив место вертикальным – внутри предприятия и отрасли. Советское общество превратилось в набор разрозненных трудовых коллективов, которые не рассматривали друг друга в классовых категориях («мы – рабочие»). И поэтому, когда перестройка открыла шлюзы для общественной самоорганизации, трудящиеся стали объединяться не по классовому, а по совершенно другим принципам – национальным, религиозным, политико-идеологическим. Рабочие стали «пассивными наблюдателями политических бурь», а один из самых боевитых их отрядов – шахтеры даже активно приближали крах СССР. И затем сами стали одними из первых его жертв…

Плакат. Худ. О.Д. Масляков. 1966 год.

К 1980-м годам рабочий связывал свои жизненные интересы и ожидания со своим заводом, а до класса в целом или даже страны дела ему, по сути, не было.

Лебский М. Рабочий класс СССР. Жизнь в условиях промышленного патернализма. М., 2021 года.