Пражское лето пана Бжезинского

В тогдашней советской прессе появлялись намеки на активное участие западных пропагандистов и разведчиков в формировании стратегии чехословацких реформаторов. Однако фамилий при этом, как правило, не называли. Да и что бы сказала советскому обывателю в те годы эта польская фамилия? Ведь популярность «главного антисоветчика Соединенных Штатов» Збигнев Бжезинский приобрел лишь десятилетие спустя, когда в 1977-м президент Джимми Картер пригласил его на пост своего советника по национальной безопасности.

А в 1968 году сорокалетний профессор еще только «набирал высоту». Впрочем, уже тогда он слыл ведущим советологом и знатоком Восточной Европы в Колумбийском университете, консультировал президента и состоял в совете по планированию политики Государственного департамента США.

Бжезинский прибыл в Прагу 14 июня 1968 года по приглашению чехословацких оппозиционеров, легко перемахнув через «железный занавес». Никто не помешал советологу собрать аудиторию из нескольких сотен «рассерженных интеллектуалов» – участников политических сообществ, таких как «Клуб активных беспартийных» и «Клуб-231». Официально было заявлено, что профессор из Америки приехал читать лекции, однако на деле выходило, что пан Збигнев напрямую инструктировал чехословацких оппозиционеров.

Взглядов своих Бжезинский не смягчал – критиковал и первого секретаря компартии Чехословакии Александра Дубчека, и силовые ведомства ЧССР, а о распаде Организации Варшавского договора рассуждал как о чем-то очевидном. Он указал своим чешским «клиентам» на тактическую цель – необходимость перехватить инициативу у компартии, создавая собственные политические структуры, которые будут бороться за власть. Взывал и к патриотическим чувствам, говорил о ценности чехословацкого суверенитета, на который покушается Москва. Для аудитории, несомненно, имело значение славянское происхождение американского профессора. Пан Збигнев – поляк, а его детей и вовсе можно считать наполовину чехами, ведь супруга Бжезинского Эмили приходилась внучатой племянницей президенту «буржуазной» Чехословакии Эдварду Бенешу.

Разумеется, информация о гастролях странствующего советолога оперативно поступила в Москву – и на Лубянку, и на Старую площадь. Насторожились и партийные лидеры Восточной Европы. На совещании руководителей коммунистических и рабочих партий СССР, Болгарии, Венгрии, Польши и ГДР в Варшаве 14 июля 1968 года Вальтер Ульбрихт обратил внимание на сходство лекций Бжезинского с тезисами манифеста «Две тысячи слов», опубликованного чехословацкими оппозиционерами. «Бжезинский, советник президента Линдона Джонсона, в Праге излагал всю платформу американского империализма, и никто ему не мешал в этом, никто не противоречил, – отметил руководитель ГДР. – Ни Дубчек, ни ученые, ни члены партийного руководства не выступили против Бжезинского… Бжезинский клевещет на Польшу, клевещет на Советский Союз, а Дубчек сидит и говорит: мы формально его не приглашали… Но дело в организации выступлений иностранных агентов в Чехословакии».

Впоследствии своим участием в «антитоталитарной революции» 1968 года Бжезинский очень гордился. Чехословацкий кризис укрепил его в убеждении: один из наиболее эффективных способов борьбы с СССР состоит в том, чтобы создать в общественном мнении представление о Советском Союзе как о тоталитарной «красной империи», в противостоянии которой все средства хороши. В числе известных методик – «переброска мостов в Восточную Европу». Трудно было не заметить за его риторикой игру в интересах американской мировой гегемонии. Он легко готов был пожертвовать Чехословакией на «шахматной доске», просчитывая на несколько ходов вперед американский интерес.

В одном из своих последних интервью профессор Бжезинский подчеркивал, что еще в 1968 году увидел в пражских событиях «начало конца коммунистической системы, так как на поверхность вышли ее ужасающие внутренние противоречия». Советский Союз постепенно окружили кольцом кризисов, одним из первых звеньев в котором оказалась Чехословакия. Такое давление Бжезинский и на склоне лет считал самой эффективной тактикой.