Маленькая Вера

Почему революционный террор в конце правления Александра II не вызывал в обществе однозначного осуждения?  Своим мнением на этот счет поделился кандидат исторических наук Леонид Ляшенко

Убийство императора 1 марта 1881 года стало возможным еще и потому, что «прогрессивная общественность» крайне сочувственно относилась к тем, кто встал на путь революционного террора. Террористы ощущали себя настоящими героями, а их потенциальных жертв, напротив, подвергали остракизму. Дело дошло до того, что самая либеральная в мире судебная система, созданная в России не без участия императора Александра, отказалась осуждать тех, кто готов был убивать «государевых людей». В этом смысле весьма показательно дело Веры Засулич, стрелявшей в генерал-губернатора Санкт-Петербурга Федора Трепова.

История началась с того, что летом 1877 года Трепов, посетив дом предварительного заключения, приказал высечь народника Алексея Боголюбова, который не снял шапку при его появлении. Засулич ждала реакции властей, общества, революционеров, но, не дождавшись, решила отомстить за товарища сама. За совершенное преступление ей полагалось от 15 до 20 лет заключения, однако суд ее оправдал. Как такое оказалось возможным? Попробуем разобраться.

Фото: Наталья Львова

«Все методы хороши»

– Что подвигло эту девушку на покушение?

– Не следует представлять себе Засулич этакой курсисткой, которая случайно воспылала революционными идеями и в этом пылу захотела наказать столичного градоначальника. Нет, Вера Ивановна Засулич – революционерка со стажем. Она впервые была арестована в 1869 году за то, что передавала письма Сергея Нечаева товарищам и доставляла ему обратную корреспонденцию. Два года Засулич провела в заключении, затем оказалась в ссылке сначала в Новгородской, а потом в Тверской губернии. Там снова начала вести пропаганду, опять была арестована и выслана на этот раз в Костромскую губернию. И вот тогда она решила перейти на нелегальное положение. Уже в качестве нелегалки Засулич переехала в Харьков, где присоединилась к знаменитому кружку «бунтарей», которыми руководил Валериан Осинский.

Террор рассматривался «бунтарями» как основной метод революционной борьбы. Недаром из этого кружка вышли Лев Дейч, Иван Бохановский и другие, которые впоследствии пытались при помощи подложного манифеста Александра II об уравнительном распределении помещичьих земель поднять крестьян на бунт. «Все методы хороши» – в такой атмосфере проходило становление Засулич.

А потом она переехала в Петербург, считая, что в столице будет легче затеряться. Как раз в это время Федор Федорович Трепов посетил дом предварительного заключения, то есть то место, где содержались как задержанные, так и уже осужденные, но еще ждущие своего этапа. И один из них не снял перед ним шапку. Это был Алексей Боголюбов (его настоящее имя – Архип Емельянов), тоже народник. Просто задумался и не обратил внимания, кто перед ним.

– И за это Трепов приказал его высечь.

– Да, и тем самым нарушил указ 1863 года о неприменении телесных наказаний для заключенных вообще и политических заключенных в особенности. Ну а самое-то главное, что Боголюбов хоть и был осужден, но подал апелляцию, которую рассмотреть не успели. Таким образом, строго

говоря, он был полноправным подданным Российской империи, а вовсе не ссыльным или тем более каторжником. Соответственно, получается: что, Трепов мог бы и на Невском проспекте начать пороть всех, кто с ним не поздоровался по всей форме?

– Это было собственное решение Засулич – отомстить?

– Фактически да. Она, кстати, совсем чуть-чуть не дождалась реакции организованных революционеров: «Земля и воля» уже вызвала в Петербург Осинского и других ее харьковских знакомых, чтобы расправиться с Треповым. И они начали слежку за градоначальником, пытаясь выяснить его распорядок дня, чтобы найти удобный момент для покушения. Но Засулич их опередила.

Она записалась на прием к Трепову. Градоначальник принял ее на ходу, куда-то торопясь, и Засулич, заметив эту спешку, почти сразу выстрелила в него через тальму.

– Она надеялась, что выстрел будет смертельным?

– Стремилась Засулич его убить или нет – большой вопрос. На судебном процессе прокурор настаивал на том, что она сознательно шла на убийство и просто не успела поднять на нужную высоту револьвер, поскольку с двух сторон стояли подчиненные Трепова. В свою очередь, защита утверждала, что она вообще не хотела убивать и не собиралась поднимать пистолет на уровень груди или головы. Как говорил адвокат Петр Александров, ей важен был звук выстрела как протест против беззакония петербургского сановника.

Так или иначе, Засулич тут же бросила оружие, никуда не пыталась бежать и тотчас была схвачена.

Суд присяжных заседателей

– Как шли следствие и подготовка к суду?

– Очень быстро. 24 января 1878 года она стреляла, в феврале дело уже поступило в суд. Расследовать, казалось, было особенно нечего: очевидный акт одиночки, за которым не стояла никакая организация. За выстрел в сановника по тогдашним законам полагалось от 15 до 20 лет заключения.

Но только что, напомним, закончились два крупнейших судебных процесса в истории страны: «Процесс 50-ти» и «Процесс 193-х». В обоих случаях судили молодых людей, вся вина которых заключалась лишь в том, что они «ходили в народ» и вели революционную агитацию. И вышел большой скандал, так как власть своим серьезным отношением к ним невольно показала обществу, что видит в них не каких-то романтических молодых людей, а настоящих врагов строя. Это только всколыхнуло волну сочувствия к ним.

И чтобы снизить градус напряженности, было решено передать дело Засулич суду присяжных. Не возникало сомнений, что слушание такого простого дела завершится самым предсказуемым результатом. Хотя при этом министр юстиции Константин Пален вызвал к себе председателя Санкт-Петербургского окружного суда Анатолия Кони и потребовал, чтобы тот гарантировал осуждение Засулич. На что Кони совершенно резонно ответил, что решает не он, а присяжные заседатели и никаких гарантий он дать не может.

– Как вела себя на суде сама Засулич?

– Очень скромно и тихо. Если судить по воспоминаниям современников, она действительно напоминала такую вот курсистку, поскольку не поднимала лица, не делала жестов – трагических или лирических, предоставив Александрову говорить, подавать прошения, все делать за нее. Ничего, кроме сочувствия, бедная, худенькая, бледная, хранящая молчание девушка у публики не вызывала.

– А то, что это революционерка со стажем, до общественности не донесли?

– В том-то и штука: никто в принципе не стал раскручивать ее биографию. И это была, с моей точки зрения, большая ошибка обвинения. Если бы акцентировали внимание на ее предыстории, может быть, что-то изменилось

бы в позиции присяжных. Но все сосредоточились только на этом единичном акте.

– На чем вообще строилась линия обвинения?

– Прежде всего, повторюсь, в высших инстанциях были совершенно убеждены в обвинительном приговоре и поэтому особенно не заботились о фигуре прокурора. В результате был назначен абсолютно бесцветный человек по имени Константин Кессель. И вся его аргументация, по сути, строилась лишь на том, что говорить тут не о чем: стреляла – хотела убить – должна быть осуждена.

– Чем отвечала на это защита?

– Присяжным поверенным, то есть адвокатом, стал Петр Александров – человек, к тому времени уже завоевавший известность, репутацию очень грамотного юриста и, главное, ярчайшего оратора. И он сразу же очень тонко повел дело.

Юрист Петр Александров (1836–1893) прославился как защитник по делу Веры Засулич

Процесс начинался с выбора присяжных. Так вот, Александров удалил всех чиновников средней руки, почти всех купцов, а оставил мелких чиновников, мещан и крупных чиновников. Почему остались крупные чиновники? Потому что Трепова в высших сферах не любили. Он был любимцем императора – при этом грубым, довольно-таки наглым в обращении с коллегами. Словом, в итоге в присяжные попали те, кто не жаловал высшую власть в силу своего социального положения и кто не любил лично петербургского градоначальника.

Интересно, что на первом же заседании зал суда блистал орденскими звездами, генеральскими эполетами и прочими символами власти. Кого там только не было! Военный министр Дмитрий Милютин, министр иностранных дел Александр Горчаков. Генералы, высшие сановники. И все они против Трепова. Он сам, кстати, на суд не явился. Ну, был ранен, это понятно.

– У обвинения было аналогичное право – проредить состав присяжных по своему усмотрению?

– Да! Но оно им не воспользовалось. Очередная ошибка.

«Если власть не собирается защищать своих подданных»

– На что Александров упирал непосредственно в ходе процесса?

– На то, что Засулич своим действием защищала человеческое достоинство. На то, что Трепов нарушил законы Российской империи и не понес никакого наказания от собственного начальства. На то, что если власть не собирается защищать своих подданных, то тогда подданные сами начнут защищать оскорбленное чувство собственного достоинства, свою честь.

Ну и, конечно, надо признать, что Александров – большой, блестящий артист. Из Веры Ивановны он сделал фигуру едва ли не христианского масштаба, защитницу христианских ценностей, неотъемлемых человеческих прав. И публика в это поверила.

– А какова была роль Кони? Согласно распространенной точке зрения, он чуть ли не подыгрывал защите…

– Нет-нет, все его «подыгрывание», как вы говорите, свелось к тому, что он не прерывал адвоката в отличие от многих своих коллег, которые могли делать это по десятку, а то и по нескольку десятков раз, как порой случалось во время других процессов. Реально же Кони мог повлиять на решение только одним – своим заключительным словом к присяжным перед тем, как они уйдут на совещание.

Председатель Санкт-Петербургского окружного суда Анатолий Кони (слева) объявил министру юстиции Константину Палену (справа), что не может гарантировать вынесение судом присяжных обвинительного приговора Вере Засулич (Фото: FAI/LEGION-MEDIA)

Что касается последнего слова Кони, то это образец выдержки, аккуратности и объективности. Четко пятьдесят на пятьдесят – доводы обвинения и доводы защиты. Он сам не знал и не мог предполагать, чем это все закончится, но свою обязанность председателя окружного суда он исполнил на сто процентов, хотя после разговора с Паленом было понятно, чем ему грозит ситуация, если приговор вдруг окажется оправдательным.

Другой вопрос, что впоследствии в своих размышлениях он фактически солидаризировался с Александровым в том, что власти предержащие неизбежно понесут наказание, если не станут соблюдать собственных законов. То есть вполне ясно выразил свою позицию.

– А эти негативные последствия для Кони действительно наступили?

– Пален вызвал его к себе, топал ногами, махал руками, кричал. Потребовал его отставки, но все дело в том, что в России уже была проведена судебная реформа и действовал принцип несменяемости судей. Раздавались голоса, вплоть до Зимнего дворца, что Кони надлежит наказать, что его нужно удалить из судей; однако сделать это, не нарушив закон, было невозможно. Нарушать не стали, просто перевели в другой департамент.

«Дело Засулич вдохновило революционеров»

– Чего я понять не могу, так это благосклонности либеральной публики к покушению на убийство. Ведь, в частности, за то, чтобы защищать Засулич, среди адвокатов развернулась настоящая борьба. Разве человеческая жизнь – не высшая ценность в рамках либеральной идеологии?

– Да, но человеческое достоинство и соблюдение законов – ценности тоже первого порядка. Постоянно подавлять оппозицию чисто силовыми методами, как делала тогдашняя российская власть, означало вызывать против себя применение тех же силовых методов.

Народническая группа «Черный передел», в которую входила Вера Засулич в конце 1870-х годов, отдавала предпочтение широкой пропаганде перед революционным террором

Именно после дела Засулич «белый» и «красный» террор стали превращаться в такую червячную передачу: виселицы – покушение, покушение – новые виселицы, новые виселицы – новое покушение. И действительно, уровень общественной морали свалился в итоге неимоверно – до того, что человеческая жизнь и вправду перестала что-либо значить, причем как для власти, так и для оппозиции.

– Но ведь совсем незадолго до этого общество столкнулось с нечаевщиной, которая столь ярко была описана в романе Федора Достоевского «Бесы». Почему так быстро забылась темная сторона революции?

– Здесь важно то, что происходило в революционном лагере после нечаевщины, в начале 1870-х годов. Речь идет о студенческих кружках, которые не просто наотрез отказались от этой традиции, а старались делать все прямо противоположное ей. Была у Нечаева программа – у нас не будет. Писал он устав – мы не станем. Учреждал руководящие органы – отменим. И такое самоочищение произвело большое впечатление.

Далее – «хождение в народ». Ну это же самое милое дело! Это же мальчики и девочки пошли просвещать крестьян. Ну это же не иначе как богоугодная затея! А правительство вот так с ними поступило, отправило всех на каторгу.

И наконец, со временем оппозиционные либералы стали задаваться вопросом: а как вообще они могут воздействовать на правительство при отсутствии какого-либо представительства? Нетрудно было прийти к выводу, что борьба революционеров с властью поможет им достичь собственных целей – завершения полномасштабных реформ. И тогда уже моральная поддержка сменилась материальной.

– Как отреагировали на дело Засулич представители власти и радикальные революционеры?

– Власть, по сути, не отреагировала никак, посчитав произошедшее технической ошибкой, за которую и ответил Пален, лишившийся поста министра юстиции.

А вот на революционеров все это повлияло достаточно сильно, и уже в 1878 году «Земля и воля» приняла новую программу, которая распадалась на две части – организаторскую и дезорганизаторскую. Первая часть нас сейчас не интересует, а во второй было записано, что партия создает специальную

дезорганизаторскую группу – небольшую, человек десять-пятнадцать, которые призваны были защищать «Землю и волю» от предателей, агентов полиции, провокаторов, выявлять их и уничтожать.

Кроме того, эта группа должна была охранять поселенцев в деревнях, контролируя, что власти известно, какие существуют риски, каково отношение местного населения.

Но самым главным был последний пункт – уничтожать наиболее видных, а стало быть, наиболее вредных с точки зрения революции членов правительства. Таким образом, дело Засулич вдохновило революционеров на усиление террористической борьбы, причем они осмыслили ее через осуществление своего рода «отрицательного отбора» среди властей предержащих. Не плохих людей убивать, а самых заметных. Тоже, в общем, понятно, какие тут были последствия.

«Только в революции женщина могла себя реализовать»

– Засулич была ведь не единственной женщиной-революционеркой того времени. С чем вы связываете этот гендерный аспект тогдашнего движения?

– Еще в 1860-е годы русские нигилисты совершенно справедливо, на мой взгляд, отметили, что самым угнетенным слоем после крепостных крестьян в России были женщины.

Женщина не имела никаких прав. Никаких! Или отец, или муж, или братья за нее решали все. До поры до времени женщины не имели права получать высшее образование, их не брали на государственную службу. Лишь в середине 1860-х им стала доступна одна-единственная профессия – почтальона. Все, что оставалось женщине, стремившейся к самореализации, – это либо примкнуть к революционерам, у которых были уже другие представления о роли женщины в обществе, либо заняться наукой.

Но наукой – это только за границей. И масса женщин действительно уехала в то время в Европу, причем там тоже не во всех еще странах их

принимали в университеты. Скажем, в Германии – нет, а во Франции и в Швейцарии – уже да. Но в какой-то момент русское правительство потребовало от этих женщин вернуться на родину под страхом лишения гражданства. И многие вернулись. Впрочем, опять, по существу, в никуда: из новых возможностей было лишь податься в народные учительницы в деревенских школах или же работать фельдшерами – даже не врачами! – в тех же деревнях. Ну, они этим и воспользовались. Хотя останавливаться на этом, конечно, не собирались.

– То есть революция оказалась чуть ли не единственным полем деятельности, где женщина могла почувствовать себя равной мужчине?

– Совершенно верно. Положение женщины – это лишь частный случай неработающих социальных лифтов. А поскольку у женщин в головах еще и процветал феминизм, понятый как потребность во всем быть равными мужчинам, то только в революционном лагере им можно было спокойно курить, носить короткую стрижку и т. д. Везде, кроме как там, они стали бы, так сказать, «нерукопожатными».

Судьба Засулич

Сразу после окончания суда, в начале апреля 1878 года, Вера Засулич, опасавшаяся дальнейших преследований со стороны властей, скрылась на конспиративной квартире, после чего была тайно переправлена в Швейцарию. Опасения были небезосновательны: обвинение тут же опротестовало вынесенный ей оправдательный приговор. В эмиграции Засулич оказалась в числе основателей первого русского марксистского кружка «Освобождение труда». Вскоре она вернулась в Россию, где присоединилась к народнической группе «Черный передел», отдававшей предпочтение широкой пропаганде перед революционным террором. В 1880-м Засулич вновь уехала за границу и окончательно перешла на марксистские позиции. Примкнула к РСДРП, стала одним из лидеров меньшевизма. На родину вернулась уже во время Первой русской революции; после создания Государственной Думы выступала за отказ от нелегальной партийной деятельности. Засулич категорически не приняла Октябрьскую революцию. Скончалась в Петрограде весной 1919 года.

Женщины и террор

Вера Фигнер (1852–1942)

Родилась в семье отставного офицера, была воспитанницей Казанского Родионовского института благородных девиц. В 1870 году вышла замуж и уехала в Швейцарию, чтобы получить медицинское образование. В Цюрихском университете вступила в народнический кружок русских студенток. Вскоре по требованию соратников-революционеров вернулась в Россию, где окончила фельдшерские курсы и развелась с мужем, не разделявшим революционных взглядов. Участвовала в «хождении в народ», а впоследствии, будучи членом исполнительного комитета «Народной воли», в подготовке покушений на императора Александра II. В 1884-м была приговорена к смертной казни, которую через несколько дней после оглашения приговора заменили бессрочной каторгой. Освободилась и получила разрешение на выезд за границу для лечения лишь в годы Первой русской революции. Оказалась в рядах эсеров, из которых вышла после разоблачения двойного агента Евно Азефа. После Февральской революции была избрана почетным членом партии кадетов, выступала за продолжение войны до победного конца. Не приняла Октябрьскую революцию, однако осталась в России. Участвовала в создании Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, в КПСС не вступила.

Неоднократно требовала от советского правительства прекратить политические репрессии, но ее воззвания не были услышаны. Скончалась от пневмонии. Ее брат был известным оперным певцом, младшая сестра также примкнула к революционному движению.

Софья Перовская (1853–1881)

Родилась в семье действительного статского советника Льва Перовского, который в 1865–1866 годах занимал пост губернатора Санкт-Петербурга. В 17 лет после требования отца прекратить общение с «сомнительными личностями» Софья ушла из дома, разорвав отношения с родителями. Создала собственный небольшой народнический кружок, участвовала в «хождении в народ». Среди многих членов кружка Николая Чайковского в 1874-м была арестована, несколько месяцев провела в заключении в Петропавловской крепости, но в ходе «Процесса 193-х» ее оправдали. С осени 1879 года Перовская – активная участница «Народной воли». Играла немалую роль в подготовке нескольких покушений на Александра II, непосредственно руководила убийством императора 1 марта 1881 года. Оказалась в руках полиции через девять дней после рокового покушения, была приговорена к смертной казни и повешена на плацу Семеновского полка.

Екатерина Брешко-Брешковская (1844–1934)

Дочь дворян Витебской губернии, вышла замуж за местного помещика. В середине 1870-х годов сблизилась с народниками, участвовала в «хождении в народ» в Киевской, Херсонской и Подольской губерниях. В ходе «Процесса 193-х» была осуждена и приговорена к лишению дворянского звания и пяти годам каторги (большая часть срока была зачтена за счет предварительного заключения) с последующей ссылкой. В 1881-м совершила попытку побега из ссылки, за что получила еще четыре года каторжных работ. Из ссылки вернулась только в 1896-м, попав под амнистию по случаю коронации Николая II. Стала одним из организаторов партии эсеров, активно выступала за индивидуальный террор, направленный против царских чиновников, и за поджигание помещичьих усадеб. Участвовала в Первой русской революции, находилась на нелегальном положении. В 1907-м была выдана охранке Евно Азефом, вновь попала в ссылку, где и оставалась вплоть до Февральской революции. Получила прозвище «бабушки русской революции». В апреле 1917 года ее торжественно встречали на вокзале в Петрограде, и до самого Октября Брешко-Брешковская оказывала широкую поддержку Александру Керенскому. В конце 1918-го она покинула Россию, продолжала политическую деятельность и в эмиграции.

Что почитать?

Будницкий О.В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX – начало XX в.). М., 2016

Ляшенко Л.М. Декабристы и народники. Судьбы и драмы русских революционеров. М., 2016