Неудавшийся импичмент

Пикет сторонников и противников импичмента Бориса Ельцина у здания Государственной Думы в Охотном Ряду. Москва, май 1999 года (Фото: Борис Кавашкин /ТАСС)

20 лет назад, в мае 1999 года, оппозиционная по отношению к Борису Ельцину Госдума попыталась отрешить его от должности. С самого начала было понятно, что ничего хорошего эта идея не сулит – ни Ельцину, ни депутатам, ни стране в целом

«Серьезный анализ показывал, что ни один из пунктов обвинения не имел шансов набрать в Думе нужные для противников Ельцина 300 голосов. Думские политики выдвинули сразу слишком большое число обвинений, и в этом был их просчет», – пишет биограф Бориса Ельцина историк Рой Медведев. Но даже если бы они этой ошибки не допустили и президентской стороне не удалось нейтрализовать думскую инициативу, процедура отрешения Ельцина от власти все равно вряд ли бы имела шансы на успех. «Почти наверняка она должна была завязнуть в Верховном или Конституционном суде России», – считает Медведев.

Действительно, после того как в рамках прежнего Основного закона Съезд народных депутатов дважды всерьез пытался лишить Ельцина должности, в принятой в декабре 1993 года Конституции процедура импичмента была существенно затруднена. Если до этого для отрешения главы государства требовалась лишь воля более 2/3 от списочного состава съезда (713 из 1068 человек), то в новой версии одного депутатского волеизъявления оказывалось уже недостаточно. Даже если бы один пункт обвинения получил поддержку более 2/3 от состава Госдумы (301 из 450 депутатов), это решение должно было бы пройти экспертизу Верховного (на предмет наличия фактов преступления) и Конституционного (на предмет отсутствия процедурных нарушений в процессе выдвижения обвинений) судов. И только если бы два высших суда дали положительные заключения, вопрос мог попасть на рассмотрение Совета Федерации, которому также нужно было бы набрать более 2/3 голосов в поддержку импичмента. Причем свое решение сенаторам требовалось высказать в трехмесячный срок, а если бы они не уложились в отведенное Конституцией время, обвинения против Ельцина оказались бы отклоненными автоматически.

Однако инициаторы импичмента, судя по всему, так далеко не заглядывали… Принято считать, что кашу весной 1998-го заварили коммунисты, на протяжении многих лет выводившие своих сторонников на митинги под лозунгом «Банду Ельцина – под суд!». Но это не так. Вернее, не совсем так.

Генеральская инициатива

Генерал Лев Рохлин избирался в Думу второго созыва от проправительственного блока «Наш дом – Россия», однако вскоре перешел в лагерь радикальной оппозиции (Фото: Олег Булдаков/ТАСС)

На самом деле идея отрешить Ельцина от должности исходила от генерала Льва Рохлина, избранного в Госдуму второго созыва от проправительственной фракции «Наш дом – Россия» (НДР) и занимавшего на тот момент важный пост председателя думского комитета по обороне. Впрочем, к этому времени с НДР генерала мало что связывало. Незадолго до выдвижения обвинений в адрес Ельцина Рохлин выступил соучредителем весьма радикально настроенного оппозиционного Движения в поддержку армии (ДПА). Переход из одного лагеря в другой закрутил генерала в политическом вихре, и он бросался на амбразуру, не думая о последствиях.

В середине апреля 1998-го, в разгар правительственного кризиса, вспыхнувшего после неожиданного для многих решения Ельцина об отставке премьера Виктора Черномырдина, Рохлин заявил, что начинает сбор подписей под обвинением против президента России.

Его поддержал соратник по ДПА, глава думского комитета по безопасности коммунист Виктор Илюхин. У Илюхина была репутация «тираноборца»: еще в 1991 году, работая на ответственном посту в Генпрокуратуре СССР, он возбудил уголовное дело против тогдашнего президента страны Михаила Горбачева, обвинив того в развале Союза. Оказавшись в Думе, Илюхин несколько раз поднимал вопрос о необходимости медицинского освидетельствования часто исчезавшего по болезни из поля зрения депутатов президента Ельцина.

В одночасье под обвинительным заключением в адрес Ельцина появилось 177 подписей. Уже к весне 1999-го их количество возросло до 259. У коммунистов вместе с союзниками из политически близких им депутатских групп – Аграрной и «Народовластия» – такого числа голосов явно не набралось бы. Часть подписей поставили центристы из группы «Российские регионы», часть – независимые депутаты, а также представители ЛДПР, «Яблока» и даже члены черномырдинского НДР. Федеральных депутатов поддержали законодательные собрания 49 (из 89 существовавших на тот момент) субъектов Федерации. Что и говорить, к этому времени от президента Ельцина и его разнообразных политических «загогулин» порядком устали не только рядовые граждане, но и значительная часть политического класса…

Специальная комиссия из 15 представителей разных фракций во главе с коммунистом юристом Вадимом Филимоновым была создана 19 июня 1998 года. Процесс импичмента пошел. Однако инициатор отрешения Ельцина от должности Рохлин так и не увидел, чем закончится эта парламентская процедура. Спустя две недели, 3 июля 1998-го, генерал был найден мертвым в собственной спальне. Это было одно из самых таинственных преступлений в новой России. В итоге убийцей суд признал супругу Рохлина – Тамару.

Гиблое дело

Процедура импичмента стала для коммунистов и Думы в целом палочкой-выручалочкой. Конституция запрещала распускать парламент, проголосовавший за отрешение президента от должности, и каждое обострение отношений между Кремлем и депутатами приводило к тому, что думская комиссия начинала гнать вперед, как пришпоренная лошадь. А обострения в 1998 году случались одно за другим: конфликт из-за антикризисной программы правительства Сергея Кириенко в июне-июле; дефолт 17 августа; острейший правительственный кризис, завершившийся назначением на пост премьера думского протеже – Евгения Примакова; наконец, всероссийская акция протеста 7 октября под лозунгом «Ельцина – в отставку!»…

Комиссия по импичменту заседала в гиблое время – с утра по понедельникам – в закрепленной за коммунистами полутемной комнате на девятом этаже старого, «госплановского» здания Думы, где на присутствующих безглазо смотрела белая гипсовая голова Ильича. Причем первоначально, по утверждению Роя Медведева, «вся эта процедура вызывала волнение в Администрации Президента и в думских кругах, но вовсе не среди населения страны».

Между тем предстояло разобраться с пятью пунктами обвинения против главы государства: разрушение СССР и ослабление России путем заключения Беловежских соглашений; совершение государственного переворота в сентябре-октябре 1993 года; развязывание и проведение военных действий в Чеченской Республике; ослабление обороноспособности и безопасности РФ; геноцид российского народа.

Юристы – члены думской комиссии долго спорили о том, чем же они, собственно, занимаются: политической оценкой деятельности первого президента России или правовой? Должны ли они искать признаки составов преступлений в действиях Ельцина или достаточно зафиксировать негативные последствия этих действий? В конце концов пришли к выводу, что комиссия «не суд» и для подтверждения обоснованности обвинений ей достаточно «лишь установить наличие некоторых отдельных признаков преступлений» (так объяснял Филимонов).

Глава думского комитета по безопасности Виктор Илюхин был едва ли не главным обвинителем Бориса Ельцина (Фото: Владимир Мусаэльян/ТАСС)

К апрелю 1999 года большинством голосов комиссия признала выдвинутые обвинения обоснованными по всем пяти пунктам. При этом она (опять же большинством левых голосов) согласилась с обвинением и в том, что все вышеперечисленное Ельцин совершил умышленно, включая «геноцид российского народа». «Он хотел вытравить из сознания людей… предшествующую концепцию развития общества. Вытравить через уничтожение определенных групп людей – носителей этих убеждений», – на полном серьезе говорил в зале заседаний депутат Илюхин.

Казус Клинтона

Долгое время хорошим тоном считалось или высмеивать затею коммунистов, или делать вид, что эта ерунда не заслуживает вовсе никакого внимания. На заседания комиссии журналисты почти не ходили, телевидение ее работу не освещало, а кремлевские чиновники вели себя так, как будто их это вообще не касается.

Но в конце 1998 года весь мир с замиранием сердца следил за спектаклем под названием «Импичмент президента Клинтона». Собственно, тогда мы и узнали само слово «импичмент», означающее по-английски «выражение недоверия», – такое название получило требование отстранения главы государства от власти в связи с совершением им противозаконных деяний. Достойным импичмента конгресс США счел не сам роман 49-летнего президента Билла Клинтона с 22-летней практиканткой Моникой Левински, а то, что президент солгал под присягой, заявив, что этого романа не было.

Отношения Клинтона с Левински начались в 1995 году, когда девушка проходила в Белом доме юридическую практику, и продолжились, когда она перешла на работу в Пентагон. Об их нечастых встречах Моника рассказала своей подруге Линде Трипп, а та – независимому прокурору Кеннету Старру, который и поднял скандал. В январе 1998-го Клинтон на пресс-конференции заявил, что «не имел сексуальных контактов с этой женщиной, мисс Левински». Тогда же он подтвердил это под присягой, заставив Монику сделать то же самое. Но под давлением доказательств (одним из них стало знаменитое синее платье практикантки со следами спермы президента) Клинтон в августе сознался во лжи. В декабре 1998-го палата представителей признала его виновным в лжесвидетельстве и воспрепятствовании осуществлению правосудия, однако сенат не поддержал обвинение, оставив Клинтона у власти.

Но разве могли эти мелкие грешки сравниться с поражающими воображение обвинениями, выдвигаемыми против Ельцина? В итоге последние заседания думской комиссии по импичменту стали проходить при большом стечении прессы: страна затаив дыхание начала следить, чем закончится эта эпопея. Вместе с тем рейтинг доверия Ельцину весной 1999 года и без всякого импичмента упал до уровня в 3–5%...

Удар под дых

«Пусть Дума прекратит подготовку к импичменту, – говорили в те дни в Кремле, – иначе президент уволит премьера». Однако Рой Медведев подчеркивает: «Примаков не имел никакого отношения к процедуре импичмента, подготовка к которой шла в недрах Думы около года и которую уже невозможно было остановить. К тому же премьер несколько раз публично выступил против импичмента в отношении Ельцина».

Президент все равно не верил в искренность председателя правительства. Еще за несколько месяцев до этого он публично заявлял журналистам: «Мы договорились с Примаковым работать вместе до 2000 года, поэтому не сталкивайте лбами президента и премьера. Прошу вас. Это очень опасно». Но уже 9 апреля 1999 года Ельцин высказался несколько иначе: «Не верьте слухам о том, что я хочу Примакова снять, правительство распустить и так далее. Все это домыслы и слухи. Такого нет и не предвидится. Я считаю, что на сегодняшней стадии, на таком этапе Примаков полезен, а дальше будет видно [выделено мною. – М. С.]».

Через несколько часов по телевидению был показан публичный ответ Примакова, явно оскорбленного тональностью этого высказывания: «Пользуясь случаем, хочу еще раз заявить, особенно тем, кто занимается этой антиправительственной возней… я не вцепился и не держусь за кресло премьер-министра, тем более когда устанавливаются временные рамки моей работы: сегодня я полезен, а завтра посмотрим…»

«Это была их первая публичная "перестрелка", – пишет Борис Минаев, автор вышедшей в серии «ЖЗЛ» биографии Ельцина. – В воздухе запахло грозой». А в книге «Президентский марафон» сам Ельцин признал, что «решение по его [Примакова. – М. С.] отставке было практически предрешено уже в середине апреля». Ждать оставалось недолго. «Именно думский импичмент ускорил отставку Примакова, – продолжал далее первый президент России. – Потому что проблема теперь формулировалась для меня предельно просто: увольнять Примакова до голосования или все-таки после?»

К середине апреля 1999 года Ельцин решил, что Евгений Примаков должен покинуть премьерский пост. Нужен был лишь повод, и он вскоре был найден (Александр Сенцов, Александр Чумичев /ТАСС)

В итоге выбор Кремлем был сделан в пользу первого варианта. Заседание нижней палаты по вопросу о выдвижении обвинения против президента РФ было назначено на 13 мая 1999 года. А накануне, 12 мая, Ельцин нанес упреждающий удар, отправив в отставку думского любимца Примакова. «Казалось, что этот шаг нелогичен. Дума разъярится, узнав, как президент бесцеремонно отправил в отставку популярного премьера. Но получилось иначе», – пишет об этом решении президента Минаев.

Удар был серьезным. «Политического смысла у импичмента не стало! – заявил с трибуны депутат от ЛДПР Алексей Митрофанов. – Допустим, все мы упремся маниакально и добьемся отрешения Ельцина от власти. Кто в результате станет президентом? Я понимаю, раньше предполагался Примаков. Об этом вслух не говорилось, но мы понимали это прекрасно. За это Ельцин и снял его, кстати…»

«Вы, инициаторы импичмента, обрушили правительство Примакова! – нападал на коммунистов и их лидера Геннадия Зюганова руководитель проправительственной фракции НДР Владимир Рыжков. – Три месяца назад, Геннадий Андреевич, в вашем присутствии я сказал о том, что необходимо отказаться от этой процедуры, что она дестабилизирует обстановку и снесет правительство. Вы не прислушались. Сегодня нет правительства, Дума под угрозой роспуска, в стране вновь нарастает хаос и дестабилизация!»

Впрочем, прав Рыжков был лишь отчасти: политический хаос, безусловно, нарастал. Однако инициатором отставки Примакова был все-таки Ельцин, а не Дума. Как поясняет Рой Медведев, «хотя печать заявляла, что именно упрямство Думы спровоцировало Ельцина на отставку Примакова, эти утверждения неубедительны, и сам Ельцин их никогда не формулировал, даже среди близких ему людей». Он просто решил одним выстрелом убить двух зайцев: избавиться от вызывавшего его ревность Примакова и спутать карты тем, кто затеял лишить его власти.

«Освободите нас от него!»

Обстановка была нервной. Разговоры о том, что если импичмент получится, то «Думе конец», ходили уже две недели. «Эти слухи – попытка оказать психологическое давление на депутатов, парализовать нашу волю, чтобы мы махнули рукой и сказали: все равно ж бесперспективно!» – пыталась взбодрить коллег сторонница импичмента, депутат от партии «Яблоко» Елена Мизулина. Но некоторые, хорошо помнившие осень 1993 года, полагали, что «разгон», как тогда говорили, может быть и силовым, и признавались, что на всякий случай собрали чемоданы.

Обсуждая в зале заседаний деяния президента Ельцина, депутаты то и дело переходили на личности и начинали выяснять отношения между собой, ведь многие из них сами были участниками событий, о которых шла речь, причем находясь по разные стороны баррикад. «Дума не место для словесных дуэлей!» – пытался урезонить коллег спикер Геннадий Селезнёв.

Александр Котенков, полномочный представитель президента в Госдуме, уговаривая депутатов, просил потерпеть еще год – до плановых президентских выборов, которые должны были пройти в июне 2000 года. «Вы стоите перед выбором: либо вновь ввергнуть страну в политический кризис… либо все-таки в установленные Конституцией сроки путем законных всенародных выборов провести спокойно смену власти в нашем государстве!» – взывал он.

«Ельцин – это абсолютное зло!» – отвечал ему лидер КПРФ. «Неужели вы не слышите, как воет вся Россия, как вопиет и протягивает к нам руки: освободите нас от него, спасите наших детей!» – парировал аргументы президентской стороны депутат Станислав Говорухин. Документальный фильм этого режиссера «Час негодяев», посвященный событиям октября 1993-го, перед историческим голосованием был показан по думскому телевидению. «Страна не протянет еще целый год с такой слабеющей безавторитетной властью… Борис Николаевич, решайтесь, завтра может быть уже поздно!» – призывал президента к добровольной отставке депутат от группы «Российские регионы» Владимир Лысенко.

Цветные бюллетени

(Фото: Николай Мальцев/ТАСС)

Голосовали 15 мая после 15:00 бумажными бюллетенями через урну. От использования привычной электронной системы для надежности решено было отказаться. Каждый депутат получил по пять разноцветных листочков – соответственно числу пунктов обвинения. Белый, розовый, желтоватый, голубоватый… Самый перспективный пункт, «чеченский», был на листке зеленовато-салатового цвета. За этот пункт планировала проголосовать наибольшая часть народных избранников.

Но уже утром ряды сторонников импичмента начали редеть. Председатель Счетной комиссии коммунист Игорь Братищев с тоской в голосе рассказал о письмах Иосифа Кобзона, Руслана Аушева и некоторых других депутатов: авторы просили считать их голоса голосами за импичмент, но сообщали, что лично приехать в этот день в Думу ну никак не смогут. Всерьез относиться к такой форме волеизъявления, конечно, было нельзя, и пять потенциальных голосов «за» в результате пропали.

Журналисты, работавшие в Думе, сразу отметили, что к столам для получения бюллетеней потянулось подозрительно мало народных избранников. Это был плохой знак для тех, кто еще надеялся «показать Ельцину». Поговаривали, что Кремль в последние дни резко активизировал работу с колеблющимися одномандатниками. С ними беседовал один на один сотрудник Администрации Президента, начальник отдела по взаимодействию с парламентом Александр Косопкин. Он был тонким психологом: считается, что именно Косопкин сыграл ключевую роль в том, чтобы убедить целый ряд активных депутатов отказаться от поддержки импичмента. Ходили слухи, что и представители крупного бизнеса подключились к работе с отдельными парламентариями, однако достоверных подтверждений эти предположения так и не нашли.

Известно лишь, что голосовать «против» депутатов не просили. Достаточно было просто не явиться в этот день в Думу. Или не брать бюллетени. Или взять, но не использовать. Или взять и сделать их недействительными…

Вечером депутаты собрались в зале, чтобы послушать доклад Счетной комиссии о результатах голосования. Впрочем, к этому времени все уже всё знали – начиная с журналистов, которым о провале затеи с импичментом сообщили дружественно настроенные члены Счетной комиссии по мобильным телефонам.

Итог затеи был неутешительным для ее инициаторов. Бюллетени взяли 348 депутатов – из 440 по списку. Значит, почти 100 человек сразу же отказались от участия в процедуре импичмента. В каждой из пяти урн было обнаружено от 330 до 333 бюллетеней. Следовательно, еще по 15–18 голосов народных избранников «потерялись»: разноцветные бумажки, судя по всему, кто-то просто унес домой – на память. 46 из общего числа бюллетеней были признаны недействительными: несколько десятков человек сделали вид, что не вполне владеют грамотой. Некоторые из них ставили по крестику и около слова «за», и около слова «против», а потом еще перечеркивали весь листок огромным крестом…

Больше всего голосов, как и ожидалось, набрал третий пункт обвинения – Чечня: 283 депутата проголосовали «за». Меньше всего голосов получил пятый пункт – геноцид, и это тоже было вполне прогнозируемо.

Вскоре депутаты утвердили и нового премьер-министра. На них подействовала ельцинская решимость идти до конца, уверен Борис Минаев, и в итоге, по его словам, «Сергей Степашин с первого захода стал премьером; ему не пришлось, как Сергею Кириенко или Виктору

Черномырдину, испытать болезненный стресс неудачного голосования». В дальнейшем вопрос об импичменте Ельцина не поднимался. А через 230 дней – 31 декабря 1999 года – первый президент России добровольно покинул Кремль.

Начиналась другая эпоха.

«Поставлена последняя точка»

Так называется глава из книги Евгения Примакова «Восемь месяцев плюс…». В этой главе рассказывается о его отставке с поста премьер-министра России

12 мая 1999 года я приехал к назначенному времени к президенту на очередной доклад, зашел в его кремлевский кабинет. Как всегда, приветливо поздоровались. Он предложил мне сесть на обычное в таком случае место – за большим столом, предназначенным для заседаний. Сам сел так же, как обычно, за торец стола рядом со мной.

Несколько насторожило, но не более того, его раздраженное обращение к пресс-секретарю: «Почему нет журналистов?» Когда в комнату зашли аккредитованные в Кремле представители телевизионных каналов и агентств, Ельцин спросил их: «Почему не задаете вопросы о правительстве?» На последовавшие сразу же вопросы он ответил: «Да, перемены будут». Посмотрев на меня, добавил: «И значительные».

Молнией в голове пронеслась мысль: есть решение уволить моих заместителей и таким образом вынудить меня уйти в отставку. Но действия разворачивались по другому сценарию. Как только вышли журналисты, президент сказал:

– Вы выполнили свою роль, теперь, очевидно, нужно будет вам уйти в отставку. Облегчите эту задачу, напишите заявление об уходе с указанием любой причины.

– Нет, я этого не сделаю. Облегчать никому ничего не хочу. У вас есть все конституционные полномочия подписать соответствующий указ. Но я хотел бы сказать, Борис Николаевич, что вы совершаете большую ошибку. Дело не во мне, а в кабинете, который работает хорошо: страна вышла из кризиса, порожденного решениями 17 августа [1998 года. – «Историк»], преодолена кульминационная точка спада в экономике, начался подъем, мы близки к договоренности с Международным валютным фондом, люди верят в правительство и его политику. Вот так на ровном месте сменить кабинет – это ошибка.

Ельцин повторил просьбу написать заявление. А после моего вторичного отказа президент вызвал Волошина [Александр Волошин – руководитель Администрации Президента в 1999–2003 годах. – «Историк»], у которого, конечно, уже был заготовлен указ.

– Как у вас с транспортом? – вдруг спросил меня Борис Николаевич.

Ответил на столь неожиданный вопрос, что для меня это не проблема. Могу ездить и на такси.

Чувствовалось, что Ельцин переживал происходившее. Ему было явно не по себе. Сморщившись от боли, положил руку на левую часть груди. Сразу же в кабинет вошли врачи. Я хотел встать и уйти, но Борис Николаевич жестом меня удержал. После медицинской помощи он почувствовал себя явно легче, встал, сказал: «Давайте останемся друзьями» – и обнял меня…