«День Победы»

Эта песня была написана в год 30-летия Победы и с тех пор стала настоящим гимном этому великому празднику. О нашей общей памяти о войне, а также о замечательной песне, которую он исполняет уже почти 45 лет, «Историку» рассказал народный артист РСФСР Лев Лещенко

Фото: Наталья Львова

Сейчас трудно поверить, что в 1975 году песню композитора Давида Тухманова на стихи Владимира Харитонова едва не забраковало музыкальное начальство: худсовету она показалась слишком уж непохожей на канонические песни о войне. Теперь в нашей стране ее знает, наверное, каждый. Без нее невозможно представить 9 Мая.

«Это радость со слезами на глазах…»

– Вот уже четыре с лишним десятилетия вы исполняете главную песню о нашей победе – «День Победы». А вы сами помните этот день? Вам ведь было чуть больше трех лет…

– Это скорее генетическая память, мне кажется. Все-таки я был слишком мал, чтобы осознавать, что произошло в тот день. Поэтому сейчас уже сложно отделить то, что я запомнил, и то, что я помню по рассказам тех, кто меня тогда окружал, – отца, бабушки, деда. Я помню, что был салют, что кто-то что-то кричал, радовался. Мне кажется, я помню, как отовсюду звучало это слово: «Победа, победа, победа…» Но это даже скорее не на уровне памяти, а на уровне ощущений. Сколько мне было тогда? Трех с половиной еще не было.

– Всесоюзную известность вы получили, когда спели песню «За того парня»?

– Да. У меня, правда, были уже две песни – «Белая береза» и «Не плачь, девчонка», которые набирали популярность. Еще я пел «Балладу о красках». В тот год я поехал на международный конкурс «Золотой Орфей», где исполнял болгарскую песню «Журавли» и получил премию. Тогда же композитор Марк Фрадкин представлял песню «За того парня», и, несмотря на то что ему говорили, что Лещенко уже не может с ней ехать (по тогдашним советским правилам на два конкурса не пускали одного и того же исполнителя), он настоял на своем. В итоге я оказался еще и в Сопоте и там получил первую премию (вернее, мы разделили ее с поляком Анджеем Домбровским). А поскольку, кроме конкурса в Сопоте, больше ничего идущего с Запада не было, вся страна смотрела Сопот, и уже на следующий день я, как говорят в таких случаях, проснулся знаменитым.

– Как это происходит: появляется песня – и человек, который ее исполняет, вдруг становится знаменитым? Что здесь играет роль?

– Я думаю, прежде всего попадание в образ. Понимаете, получился своеобразный симбиоз, когда все сошлось воедино: и настроение зала, и мое настроение, и текст, мелодия. Ведь это был 1972 год, еще и 30 лет не прошло со дня Великой Победы. Все было живо, многие из тех, кто воевал, тоже были живы.

Поляки просто обалдели, потому что конкурс в Сопоте был достаточно легковесным. Эстрадный конкурс, там звучали в основном легкие польские песни, «песенки» даже. И вдруг такая песня! На заключительном концерте я пел ее в самом конце, закрывая выступления лауреатов, и был шквал аплодисментов, бис, зал не успокаивался. Я спел ее во второй раз, и опять зал не успокаивался. Тогда польский дирижер мне сказал: «Ну давайте еще, с проигрышем», и мы в третий раз ее исполнили. Это было беспрецедентно! Не потому, что я такой молодец. Просто поляков настолько взволновала эта тема. Понятно почему: еще очень многие не понаслышке знали о войне, еще не зажили раны. А их у Польши, поверьте, было не меньше, чем у нас.

Без подвига и без славы

– К сожалению, сейчас в Польше совсем другое отношение и к войне, и к советским солдатам. Как так получилось?

– Ну, честно говоря, я считаю, что все-таки не надо одной краской рисовать то, как нынешние поляки относятся к войне и нашим солдатам. До сих пор в Польше немало людей, которые помнят войну, которые потеряли на ней своих близких и которые благодарны советским солдатам за освобождение своей земли от нацистов. В этом смысле традиции памяти живы для многих из них.

Но при этом, вы правы, политические тенденции таковы, что Польша стремится в Европу, хочет быть ближе к ней и представляет себе это сближение в том числе через максимальное дистанцирование от всего советского, от всего, что связывает Польшу с Россией. Это чувствуется, и это очень прискорбно. В первую очередь здесь речь идет о молодых людях: им навязывается либеральная трактовка истории, их пытаются воспитать по «новой схеме». Однако взрослые люди, старшее поколение – они, конечно, по-прежнему привязаны к тем традициям памяти, которые сформировались после войны.

– Как вы ощущаете, что происходит с памятью о войне в нашей стране? Как реагирует публика, когда вы выступаете с военными песнями? Понятно, что люди старшего возраста к ним относятся с огромным пиететом, а вот средний возраст, молодежь?

– Понимаете, какая вещь. У нас есть небольшая столичная прослойка, которая, как мне кажется, извращена в этом плане. Внутри нее существует какой-то странный перекос в сторону либерализма. В том числе и относительно войны: все рассматривается через призму борьбы одного тирана с другим, одного режима с другим. И за этим ничего не видно: ни подвига, ни славы, ни различий между одним и вторым.

А вся Россия на самом деле живет иными настроениями и иными ощущениями. Я часто бываю в разных регионах, в провинции, в маленьких городках – там с точки зрения памяти о войне все по-прежнему, никому и в голову не приходит по-другому смотреть на подвиг наших солдат, на историческую роль нашей страны, нашего народа в Победе, в послевоенной судьбе Европы и всего мира. Именно так представляют себе дело люди, которые воспитаны в советской школе и в нашей российской школе. Люди взрослые – не только по возрасту, но и по уровню развития. Ну а либеральное крыло – оно все время подбрасывает нам какие-то спорные вещи, из-за которых без конца разгораются всевозможные, порою очень жаркие дискуссии. Но, слава богу, хоть до драки не доходит, как в украинском парламенте, у нас все-таки люди еще умеют разговаривать в интеллигентном ключе…

«За того парня»

– Песня «За того парня» прозвучала в вашем исполнении и в фильме Леонида Быкова «В бой идут одни "старики"». Это очень сильная сцена в самом финале необыкновенной картины. Сейчас так не снимают…

– Конечно, когда гибнут люди, когда оставшиеся в живых сидят у могилы своих боевых товарищей – сама драматургия этой сцены добавила к песне сильную эмоцию. Поэтому такое очень мощное получилось прочтение этого материала.

– На ваш взгляд, какую роль в утверждении памяти о войне играл и играет кинематограф?

– Огромную! Особенно это касается советского кино.

– Сейчас у нас нет таких фильмов… То, что снимается, как мне кажется, не выполняет подобной роли.

– Согласен. Сейчас вообще есть тенденция к какой-то ироничности, несерьезности.

– Легкости.

– Именно, легкости. Однако очень многое, если не все, зависит как раз от воспитания. Если тебе с первого класса или даже еще раньше будут говорить, что это хорошо, а это плохо, если тебе будут рассказывать о настоящих героях, об истинном подвиге, это обязательно возымеет свое действие. Я, например, учился в школе, в которой учились Зоя и Шура Космодемьянские, и если привести туда ребенка, рассказывать ему о мужестве этих, если вдуматься, таких молодых людей, то уже, мне кажется, юный человек будет определенным образом смодулирован. Но теперь воспитание иное. Сейчас у нас мирная жизнь и тенденции абсолютно другие. Я не могу сказать, что люди стесняются этого, однако почему-то становится не принято говорить о серьезных вещах и серьезных переживаниях. В том числе касающихся Великой Отечественной войны, но не только. Хотя это нужно делать. Документалисты это делают, а вот художественный кинематограф, безусловно, в этом плане очень отстает.

– Вы как исполнитель чувствуете какую-то разницу между песнями военных лет и песнями о войне, которые пишут сейчас?

– Я думаю, разница очень большая, потому что песни военных лет – это материал, который прочувствован, материал, который вырос оттуда, из этих человеческих страданий, горя, слез. Это все такое настоящее, глубинное.

Послевоенные песни немного иные. «За того парня» – послевоенная песня: она была написана, когда прошло уже больше 25 лет. Или «День Победы»: 30 лет прошло! Понимаете? Но еще у людей не зажили раны, еще по улицам ходили фронтовики с орденами.

А уж если говорить о сегодняшних песнях… Сейчас, к сожалению, у нас не образная поэзия, а описательная. Тогда как истинная поэзия – это метафора. Просто написать: «Солнышко светит яркое» – так может каждый. Но эти описательные стихи о войне… Понимаете, в них заключена уже другая драматургия, другая энергетика. Многое уже ушло на эмоциональном уровне, многое уже позабылось. В этих стихах нет тонкости. Нет таких, знаете, точных посылов, которые определяют нерв песни. Ведь в песне достаточно одной строчки – и ты понимаешь, о чем идет речь.

Вот, скажем, чем хорош Николай Николаевич Добронравов или Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, чем они хороши? Они в одной строчке выражают настроение целого события. Вот песня из кинофильма «Битва за Москву» на стихи Добронравова:

Серые шинели. Русские таланты.

Синее сиянье неподкупных глаз.

На равнинах снежных юные курсанты…

Началось бессмертье. Жизнь оборвалась.

Ничего добавлять не надо, все уже понятно: курсанты пришли на фронт, ребята вот эти пришли, 17-летние пацаны, которые встали на защиту родной земли… Понимаете, вот в чем дело. Но это может передать только человек, который, на мой взгляд, прочувствовал это сам. А сейчас? Ну кто может так написать? Это надо быть каким-то гением, чтобы войти в то настроение и точно его передать. Конечно, это не только стихов и песен касается. Невозможно сегодня написать «А зори здесь тихие…». То же самое можно сказать и про кино. В современных фильмах все достаточно приблизительное, я в этом убежден.

– Все, ушло время, да?

– То время – да. Теперь ну кто может что-то о войне написать? В крайнем случае создадут какую-нибудь комедию или ироничное что-нибудь, ремейк снимут, черно-белый фильм раскрасят…

Генетическая память о войне

– Когда вы стали петь «День Победы», вы понимали, что будете петь главную песню страны, посвященную этой теме?

– Понимал, да. Но самое интересное, что поначалу я ее пел и ее нигде не давали. И совершенно случайно ее спел Леонид Сметанников в праздничном «Голубом огоньке», и ее сразу же запретили к исполнению, забраковали.

– А кто первый исполнитель все-таки: Сметанников, вы или кто-то еще?

– Вы знаете, я не могу сказать, кто первый исполнитель. Там была сложная история. Дело в том, что я записал ее на радио в апреле, а Леня Сметанников спел в телеэфире 9 мая 1975-го. Но вообще самая первая запись была Тани Сашко – это жена Давида Тухманова. Она спела, показала песню на худсовете, и песню тогда зарубили: сказали, что она не пойдет. Наши уважаемые композиторы, входившие в тот худсовет, даже дали понять, что если она и дальше будет звучать, то мы вообще чуть ли не партбилеты положим на стол.

– Почему?

– Зависть. Представили дело так, что это едва ли не пошлость – так петь о войне. «Что это такое, – говорят, – "как в костре потухшем таял уголек"?! Это же безобразие, это же пошлость!» И песню положили на полку, где она пролежала до 10 ноября. А 10 ноября 1975 года я ее спел на концерте, посвященном Дню милиции. И когда я ее спел, уже на следующий день она стала суперпопулярной.

– А что произошло? Что вы с ней сделали?

– Ничего особенного. Был День милиции, концерт смотрела вся страна. Я ее спел вживую – не в студии звукозаписи, а с живой публикой в зале. Представьте, вышел парень молодой и для этих милиционеров, многие из которых принимали участие в тех боях, многие ровесники которых не вернулись тогда с войны, просто спел. И все они встали, понимаете? На глазах – слезы… Ситуация сама сыграла на успех этой песни.

– Такой была реакция фронтовиков…

– Да! И это было повсеместно. В Алма-Ате, помню, я ее пел, так весь зал встал. 2,5 тыс. мест, государственный концертный зал – и этот огромный зал встал, а половина людей просто плакали.

– Как исполнитель в этой ситуации себя чувствует?

– Я чувствовал неимоверный подъем какой-то…

– Я не про это: как вы сами сдерживались в этой ситуации? Эмоции же передаются…

– Ну, это актерская жизнь наша. Актер не должен плакать – он должен вытащить эту эмоцию из публики. Впрочем, у нас есть исполнители, которые и сами плачут. Поют что-то и плачут. Но я считаю, что это запрещенный прием.

– Непрофессионально?

– Конечно. Эмоции надо сдерживать. Ты должен вложить эти эмоции в песню и сделать их действенными.

– Как вы считаете, сегодня люди реагируют на «День Победы» так же? Песня так же трогает за живое аудиторию, как и в 1970-х?

– Да. Правда, у меня аудитория все-таки – от 40 до 80 лет и выше. 40+, как мы говорим. Но если на концерт приходят 20-летние, 18-летние, они все тоже встают, хлопают. Наверное, потому, что эта песня уже в крови. Я думаю, что нет человека в нашей стране, который бы сказал: «Ну что вы опять?» Таких людей нет, я уверен. Даже либерально настроенные граждане понимают, что есть ценности непреходящие и не уходящие.

– В чем, по-вашему, секрет этой песни?

– Секрет не в песне – секрет в нашей генетической памяти, я так думаю. Потому что история войны все-таки связана с родными и близкими, которые погибли. Действует, если угодно, врожденная память о войне, которой невозможно пренебречь. Видимо, эту память песня «День Победы» и цепляет.