Никто не хотел разрушать

Почему тогдашние российские депутаты избрали своим лидером Бориса Ельцина и зачем проголосовали за государственный суверенитет России? Об этом в интервью «Историку» рассказал непосредственный участник событий, в то время народный депутат РСФСР Виктор Аксючиц

Он был депутатом все три с половиной года существования Съезда народных депутатов – вплоть до роспуска съезда и Верховного Совета РСФСР Борисом Ельциным в кровавые осенние дни 1993 года. В самом начале никто не мог предположить, чем закончится эта история. «Наш съезд принимал решения, предсказать последствия которых не мог никто. Ситуация менялась слишком быстро и кардинально, – рассказывает Виктор Аксючиц. – Достаточно вспомнить, что, когда в 1990 году на одно из заседаний съезда депутат Михаил Астафьев принес несколько трехцветных флажков, большинство депутатов настояло на том, чтобы мы убрали эту "крамолу". А уже через год те же депутаты проголосовали и утвердили триколор в качестве государственного флага России»… 

Собрать страну из развалин 

– Пожалуй, главным решением съезда стало принятие Декларации о суверенитете России 12 июня 1990 года. Вы согласны, что это голосование предопределило разрушение Советского Союза? 

– Этот вопрос слишком многогранный, чтобы ответить на него однозначно. Отвечу так: не вполне согласен. Во-первых, в декларации четко сказано, что суверенитет России осуществляется в рамках союзного государства. Мы боролись за независимость России, но хотели сохранить Союз. С другой стороны – и в этом противоречивость ситуации – принятие декларации действительно дало старт «параду суверенитетов» союзных республик, повлияв на распад Советского Союза и, что лично для меня важнее, исторической России. 

К сожалению, мы не могли предвидеть, что это голосование обернется голосованием за разрушение нашей страны. Тогда, 12 июня 1990 года, депутатский корпус объективно отражал настроения в обществе. С конца 1989 года в Москве, на Манежной площади и в Лужниках, и не только в Москве, проходили многотысячные митинги, среди требований которых были и отмена всевластия КПСС, и суверенитет России. Люди выступали за освобождение от союзного центра, яростно, порою фанатично поддерживая Бориса Ельцина. 

Но еще раз подчеркну: суверенитет, за который мы голосовали, не означал выхода из СССР. Это в первую очередь была попытка оттолкнуться от Кремля, от Михаила Горбачева, который к тому времени оказался политическим банкротом, потерявшим связь с обществом. В значительной степени это был суверенитет от Горбачева и от отжившей, недееспособной партийной номенклатуры, сохранявшей власть в союзных структурах и после отмены в марте 1990-го 6-й статьи Конституции о руководящей и направляющей роли КПСС. Мы голосовали за независимость от коммунистического режима. За необратимость его демонтажа. 

– То есть вышло все по Александру Зиновьеву: «целились в коммунизм», а попали… сначала в Союз, а потом и в Россию? 

– Нашей общей трагедией стало то, что коммунистический режим ассоциировался с союзной властью, по существу – с исторической Россией. Я во многом вынужден согласиться с оценкой философа Зиновьева: «Целились в коммунизм, а попали в Россию». Но в то время ни мы, ни тот же Зиновьев так не думали. Тогда казалось, что вариантов развития ситуации существует много. 

– Почему идея суверенитета России набрала такую популярность? Какие идеи и какие социальные и политические силы за ней стояли? 

– Сложилась такая ситуация, что союзный центр вел к уничтожению государства. Горбачеву рукоплескали за рубежом, но он потерял ощущение своей страны… Ему просто не на кого было опереться. Россия как новый центр власти находилась в стадии становления. Это же был первый съезд народных депутатов РСФСР! Ельцин к тому времени еще не определился со стратегией, но критиковал ошибки Горбачева весьма и весьма убедительно. Трудно было представить, что в конце концов он выберет один из самых разрушительных путей развития страны… 

Даже убежденные коммунисты видели полную несостоятельность Горбачева и питали надежды на наш съезд. Зарождавшаяся российская власть казалась более адекватной. И главный смысл суверенитета, который поддерживало большинство граждан нашей страны, повторюсь, был в том, чтобы отмежеваться от союзной власти. Этому аплодировали 12 июня почти все депутаты. Решение съезда одобряло большинство наших избирателей. Ни одного серьезного движения против суверенитета, напомню, не было. На Россию возлагались большие надежды, все мы, депутаты того съезда, это чувствовали. 

– Была ли весной 1990 года альтернатива движению за суверенитет? 

Митинг в поддержку Бориса Ельцина. 19 августа 1991 года

– Конечно! Можно было форсировать новые подходы к союзному государству. Это был один из вполне реалистичных вариантов. Большинство из голосовавших тогда за суверенитет были противниками распада большой страны. Это потом суверенитет оказался звеном, за которое потянул Ельцин. Но мог и не оказаться! И тут роковыми стали события лета 1991 года. Готовился – хотя и запоздало – новый союзный договор. Вот вам альтернатива движению за суверенитет! Витали идеи объединения ряда республик вокруг России. Можно было собрать страну из развалин. Ключевой фигурой мог стать, например, Нурсултан Назарбаев, которого видели новым союзным премьером. Как показало будущее – политик сильный. Он вряд ли упустил бы страну, если бы ему представилась возможность встать у ее руля. Думаю, общими усилиями мы удержали бы единое государство. Вероятно, без трех прибалтийских республик. Возможно – без Грузии и Армении, в которых уже очень сильны были сепаратистские настроения. Но терять Среднюю Азию, Белоруссию, да и Украину было нельзя. Началом разрушения союзного государства стало не наше голосование 12 июня 1990-го, а выступление и провал ГКЧП в августе 1991 года… После этого, во-первых, Ельцин уже абсолютно не считался с союзной властью. Во-вторых, резко усилилось движение за самостийность на Украине. И в-третьих, исчезла сама идея нового союзного договора. Именно в августе 1991 года реальность изменилась! Ельцин тогда полностью переиграл и Горбачева, и всех остальных политиков страны… 

Коммунистическая альтернатива 

– Борьба вокруг избрания председателя Верховного Совета РСФСР была острой. Какие факторы, на ваш взгляд, обеспечили победу Ельцина? Какие силы поддержали Ельцина в его стремлении возглавить Российскую Федерацию? 

– В то время Ельцин еще сохранял тесные связи с «Демократической Россией» – этим пестрым конгломератом политических движений, оппозиционных по отношению к коммунистам и Горбачеву. Но в его команде уже превалировали либералы-западники. Такие, как Геннадий Бурбулис. Они оказывали на будущего президента России сильное влияние, убеждая в том, что только радикальный курс на Запад поможет ему добиться власти и удержать ее. Это был один из столпов победы Ельцина. С другой стороны, он был самым популярным политиком в стране. Многие видели в нем действенную альтернативу Горбачеву. Причем у каждого был «свой Ельцин». С ним тогда, летом 1990 года, связывали определенные надежды и западники, и почвенники, и выходцы из диссидентской среды, и свободолюбивая молодежь – дети перестройки. 

Это важно. В то время улица оказывала мощное влияние на политику. То, что происходило у нас в 1989–1991 годах, я называю народной антикоммунистической революцией. При этом участники этой революции всячески поддерживали Бориса Ельцина, абсолютно не обращая внимания на его коммунистическое прошлое и аппаратные корни. Ни Александр Власов, ни Иван Полозков их не привлекали. Первый – как фигура серая, чисто номенклатурная. Он был опытным управленцем, возможно, неплохим чиновником правительства РСФСР, но воспринимался как осколок из прошлого. К публичной политике Власов совершенно не был готов. Второй – Полозков – не устраивал и нас, и народное большинство как достаточно влиятельный представитель неокоммунистических сил, пытавшихся остановить революционные процессы. 

– Были ли шансы у других кандидатов? Каким мог быть путь развития РСФСР в случае избрания, например, Ивана Полозкова? 

– Шансы у Полозкова были. Как известно, Ельцин в первых двух турах голосования не мог его победить. Первый секретарь Краснодарского крайкома партии Полозков был выразителем примерно тех же сил, которые год спустя заявили о себе в ГКЧП. Для них слишком радикальными представлялись не только идеи зарождавшейся российской власти, но и преобразования Горбачева – противоречивые, но все-таки с уклоном в расширение гражданских свобод. 

При этом Полозков даже на невыигрышном фоне тогдашней партийной верхушки выглядел карикатурно. Интеллектуальными способностями не отличался. Смог бы он удержать власть и навязать стране свою политику? Для этого ему пришлось бы провернуть нечто похожее на то, что сделали коммунистические вожди Китая, танками подавившие массовые выступления на площади Тяньаньмэнь. И в Прибалтике, и в Москве… Я не исключал такой возможности. И тогда советская система могла продлиться еще десятилетия – с новым «железным занавесом». Другое дело, что у Полозкова вряд ли хватило бы таланта для проведения таких экономических реформ, которые осуществил в Китае Дэн Сяопин. 

В итоге на третий тур Полозкова не выставили – возможно, в надежде на то, что вышедшие в третий тур Ельцин и Власов не наберут 50% голосов. Тогда по регламенту Ельцин бы потерял право в четвертый раз подряд выдвигаться на этот пост, а у Полозкова сохранялся последний шанс. Но Ельцин победил… 

Обаятельный богатырь 

– В итоге вы голосовали за Ельцина? 

– Нет, я не отдал свой голос ни Власову, ни Ельцину. Хотя, не скрою, победа Ельцина меня, как сторонника демонтажа коммунистической власти, устраивала больше. Тогда, в третьем туре голосования, на пост председателя Верховного Совета выдвинули и меня. Это позволило мне на всю страну огласить нашу программу – резко антикоммунистическую по тем временам. Но я понимал, что голосовать за меня будут максимум 20 человек. И снял свою кандидатуру, чем, возможно, помог Ельцину. Ведь он набрал всего лишь на несколько голосов больше 50%, а если бы не набрал – на четвертый тур демократическим силам пришлось бы выставлять другого кандидата… 

Но при этом общественное мнение требовало Ельцина. Время показало, что избрание Ельцина, открывшее ему прямую дорогу к президентству, было ошибкой, а наилучшим вариантом для России был бы поиск других кандидатов в четвертом или пятом туре. Возможно, нашелся бы более ответственный, хотя и не столь популярный в народе политик. 

– Что же видели в Ельцине его сторонники в 1990 году? 

– В то время он был активным, энергичным, в известной степени самостоятельно мыслящим человеком. Он еще выбирал вероятных союзников, тактику дальнейших действий. Либеральный курс, который впоследствии был реализован, вовсе не был единственно возможным. Ельцин старался сплотить вокруг себя и сторонников реформ из числа коммунистов (таких, как Александр Руцкой), и патриотов России, которых многое в нем привлекало, и, конечно, либералов, связанных с западными ценностями. Ельцин образца 1990 года еще не потерял своеобразного обаяния. Вроде бы богатырь, настоящий русский мужик из сказки, но иногда он мог выглядеть и грациозно, и даже, я бы сказал, обворожительно. 

Я однажды в этом лично убедился. Подошел к нему на съезде с просьбой предоставить слово молодым политикам, представителям зарождавшегося некоммунистического партийного движения. Он отказал. Но с какой улыбкой! Это надо уметь. Сразу стало понятно, что он любит и умеет нравиться людям, влюблять в себя. Политикам высокого уровня бывает свойственно гипнотическое обаяние. А он, безусловно, крупный политик. Правда, стопроцентный разрушитель. Он, как бульдозер, уничтожал все, почти без разбора. Должен сказать, что и несколько позже, через год-другой, когда гибельная экономическая политика Ельцина, казалось бы, уже была ясна, его гипноз все еще действовал, например, на таких выдающихся представителей нашей гуманитарной науки, как Сергей Аверинцев и Ирина Роднянская. Горой за него стояли и многие светлые умы в русской эмиграции. Со многими мне из-за этого пришлось порвать. 

– Пытался ли Михаил Горбачев, не желавший видеть Ельцина председателем Верховного Совета РСФСР, как-то влиять на выборы, на настрой депутатского корпуса? 

– Такие попытки делались, но робко. Горбачев приходил к нам, выступал – кстати, крайне невнятно. В целом меня удивляла инертность и Горбачева, и его команды, и тогдашнего КГБ – хотя даже в моем окружении в то время было много агентов спецслужб и рычаги влияния у них были. Они не торопились помешать Ельцину избраться. Находясь внутри этого процесса, я не чувствовал большой активности Горбачева. Напрашивался вывод, что он просто был неадекватен. Не понимал, что почва уходит у него из-под ног. Относился к Съезду народных депутатов России как к рядовой, хотя и неприятной неизбежности. Ему была свойственна такая линия поведения: он всякий раз шел на уступки слишком поздно, но в то же время слишком поспешно и радикально. 

– Как Горбачев воспринял избрание Ельцина и принятие Декларации о суверенитете? 

– С раздражением и даже яростью. Но, как показало время, это была бессильная ярость. Союзная власть породила тогда безответственную идею – противопоставить «параду суверенитетов» союзных республик «парад суверенитетов» автономных республик внутри России. Так начинались многие в будущем кровопролитные конфликты. Проводя такую политику, Горбачев как будто с факелом переходил из одного порохового погреба в другой… Правда, в его окружении, повторюсь, возникла и здравая идея, которую я поддерживал, – проект нового союзного договора на некоммунистической основе. Это был необходимый шаг. Но Горбачев свел его на нет своей двусмысленной ролью в ГКЧП… 

Популярность как таран 

– Какой видится вам роль Первого съезда народных депутатов РСФСР в истории страны сегодня, 30 лет спустя? 

– Революционной и трагической. Ведь это был первый, да, пожалуй, и единственный демократически избранный съезд. Съезд народных депутатов СССР был еще во многом околодемократическим: в его избрании большую роль играл ЦК КПСС, многие депутаты фактически были назначенцами. А на наши выборы не влияли ни представители партии с их административным ресурсом, ни денежные мешки, которых еще почти не было. Наш съезд мог восстановить российские традиции народоправия. Он был в определенном смысле продолжателем традиций Земского собора – почти 1100 человек со всех уголков страны. Знаете чего, а точнее, кого не хватило нашему съезду? Политика уровня Владимира Путина. Который возник неожиданно, в кризисный момент, проявил себя как настоящий лидер и сразу внес в жизнь страны некую логику. У многих тогда были красивые идеи, но повлиять на ход событий с осени 1991 года патриотическим силам по большому счету уже не удавалось. В итоге в окружении Ельцина ключевые позиции захватили сторонники либерального курса, за которыми никогда не стояло народное большинство. Они использовали популярность Ельцина как таран. Он же в силу известных медицинских обстоятельств вскоре деградировал как личность и стал управляемым. А трагическим я называю наш съезд потому, что все закончилось осенью 1993 года… 

– Считаете ли вы 12 июня праздником России? 

– К этому празднику отношусь со спокойным уважением. Историческая сакрализация того или иного дня всегда загадочная и противоречивая материя. Название «День независимости», конечно, было абсурдным и оскорбительным для нашего национального, исторического самосознания. Но в последние годы была найдена удачная формулировка: «День России». Он уже лишь косвенно связан с принятием Декларации о государственном суверенитете. Для современной российской государственности это важная веха. Быть может, нынешнюю эпоху когда-нибудь назовут временем возрождения России. Я на это надеюсь. Поэтому считаю закономерным, что у нас появился такой праздник – День России. 

Фото: РИА Новости, БУЛДАКОВ/ТАСС