Мать и сын

Светская болтовня о взаимной нелюбви императрицы и ее сына стала добычей мемуаристов, писателей, историков. Это красивый миф в шекспировском духе. Но – именно миф, в котором домыслов гораздо больше, чем правды. Во-первых, Павел всегда оставался для Екатерины родным человеком, во-вторых, в большой политике Северная Минерва никогда не руководствовалась чувствами. Главная причина их конфликта состояла в том, что мать и сын считали друг друга никудышными политиками. Так что это политическая, а не семейная история. И началась она в день рождения сына Екатерины, которого по решению находившейся тогда на троне Елизаветы Петровны сразу же разлучили с матерью.

Любимый наследник

«Только что спеленали его, как явился по приказанию императрицы духовник ее и нарек ребенку имя Павла, после чего императрица тотчас велела повивальной бабке взять его и нести за собою, а я осталась на родильной постели», – вспоминала Екатерина много лет спустя. Ей позволили снова увидеть сына лишь через 40 дней.

Павел воспитывался Елизаветой Петровной, не щадившей материнских чувств Екатерины. Он был баловнем старевшей царицы, которая хотела воспитать его на свой лад. Отец, великий князь Петр Федорович (будущий император Петр III), судьбой отпрыска почти не интересовался. А мать даже побаивалась спросить нянек о здоровье сына, потому что это могли истолковать как «сомнение в попечениях императрицы». В 1758 году Елизавета (разумеется, не посоветовавшись с Екатериной) назначила четырехлетнему двоюродному внуку воспитателя – дипломата Федора Бехтеева, научившего Павла грамоте. Екатерина не оставляла осторожных, но регулярных попыток «прорваться» к сыну. В конце концов ей дозволили встречаться с ним раз в неделю.

Через два года главным наставником русского принца стал камергер и дипломат Никита Иванович Панин. Это было одно из самых мудрых решений Елизаветы Петровны. Ушлый политик, книгочей, сторонник просвещенной монархии, граф Панин, как никто другой, годился в учителя будущего «идеального государя». «Титло честного человека дано было ему гласом целой нации», – писал о нем Денис Фонвизин. Панин сразу не понравился Петру Федоровичу, а с Екатериной на первых порах нашел общий язык. Он не считал необходимым совершенно отгораживать сына от матери – и она стала чаще видеться с Павлом. В особенности после смерти Елизаветы. В день низложения Петра III граф неотлучно находился при своем воспитаннике. Наставник вынашивал идею регентства Екатерины при малолетнем государе Павле, но быстро убедился в несостоятельности этого проекта и не пошел против настроений гвардии…

В августе 1762 года, накануне коронации Екатерины II в московском Успенском соборе, Павел серьезно захворал. Императрица, отвлекшись от приготовлений торжества, несколько дней не отходила от его постели. В ней и позже любовь к сыну просыпалась, как правило, в дни его недомоганий. Так было весной 1768-го, когда от оспы умерла невеста Панина, графиня Анна Шереметева. Несколько недель Павел жил с матерью в Царском Селе, и она, по собственному признанию, «невесть как его нянчила», опасаясь, чтобы сын не подхватил опасный недуг. Осенью того же года государыню и наследника в один день привил от оспы английский врач Томас Димсдейл. В сенатском указе – разумеется, с ведома императрицы – подчеркивалось, что «подвиг к благополучию своих подданных привитием оспы» совершили обе царственные особы, Екатерина и Павел. Три года спустя цесаревич, будучи в Петербурге, тяжко заболел горячкой. Бросив все дела, Екатерина примчалась к сыну из Петергофа – и снова несколько недель находилась рядом с ним.

Коронование Екатерины II 22 сентября 1762 года. Худ. С. Торелли. 1777 год

Уроки Панина

Наблюдательность, меткий ум, быстрота реакции – этими качествами, по наблюдениям современников, Павел напоминал мать. Панин читал с ним Монтескьё, Вольтера, даже мятежного Руссо и требовал, чтобы наследник наизусть декламировал патетические монологи из Расина и Корнеля. Наставник великого князя восхищался европейскими законами, наукой, искусством. Его идеалом была ограниченная монархия. Он воспитывал в Павле уважение к конституционному строю, даже к республике. Военной подготовкой цесаревича занимался опытный полководец генерал-аншеф Петр Панин, брат Никиты Ивановича. В итоге к 17 годам у Павла сформировались гораздо более революционные политические взгляды, чем у матери, несмотря на ее любезную переписку с Вольтером. Пожалуй, если бы не иеромонах Платон (Левшин), преподававший цесаревичу Закон Божий, тот мог бы стать законченным вольтерьянцем. Мешал затеям Никиты Панина и учитель математики Семен Порошин, весьма преданный Павлу, который к тому же вел дневник, посвященный будням воспитанника. Но Панин достаточно быстро нашел повод для отстранения Порошина.

По решению императрицы Елизаветы Петровны (слева) главным наставником великого князя Павла Петровича стал
граф Н. И. Панин (справа)

20 сентября 1772 года Павлу Петровичу исполнилось 18 лет. Многие (а главное, его наставник) считали, что он теперь как минимум станет принимать более активное участие в государственных делах. Возможно, в этом был уверен и сам великий князь. Но Екатерина демонстративно ничем не ознаменовала это событие, что вызвало недовольство в окружении Павла. Французский посланник Франсуа Мишель Дюран де Дистрофф замечал о воспитателе наследника, который заодно с этой миссией руководил российской дипломатией: «Свободное время он употребляет на то, чтобы ссорить мать с сыном и сына с матерью». Это преувеличение, свойственное политическим противникам. Панину случалось не только ссорить, но и мирить их – он вел отнюдь не прямолинейную игру.

Как бы то ни было, мать и сын невольно стали конкурентами. Все недовольные политикой Екатерины с этих пор уповали на Павла. Даже Емельян Пугачев, которому наследник, разумеется, не сочувствовал. Императрица, в свою очередь, не препятствовала распространению слухов, компрометировавших Павла, – о слабоумии и жестокости цесаревича и даже о том, что его подлинным отцом был ее тайный фаворит Сергей Салтыков, а вовсе не Петр III…

Рядом с престолом

И все-таки, когда великому князю исполнилось двадцать, Екатерина привлекла его к государственным делам. Конечно, символически, с таким условием: «Обращайтесь ко мне за советом всякий раз, когда найдете это нужным: я буду говорить вам правду со всею искренностью, к какой только способна… Вдобавок и чтобы занятия ваши, в угоду публике, были значительнее, я назначу час или два в неделю, по утрам, в которые вы будете приходить ко мне одни для слушания дел. Таким образом, вы ознакомитесь с ходом дел, с законами страны и с моими правительственными принципами».

Павел тоже делал шаги навстречу матери. Еще в мае 1773 года он писал своему приятелю графу Андрею Разумовскому: «План [мой] состоит в том, чтобы как можно более сблизиться с матерью и приобрести ее доверие – и для того, чтобы по возможности обезопасить ее от всякого рода интриг, и для того, чтобы иметь род оплота и поддержки на случай, если бы захотели противодействовать моим намерениям». Многим тогда казалось, что они зажили душа в душу. Фрейлина Варвара Головина вспоминала: «Эта эпоха была самой блестящей в жизни двора и столицы: все гармонировало.

Великий князь виделся с императрицей-матерью утром и вечером. Он участвовал в Тайном совете. Город был полон знати».

Великий князь Павел Петрович представляет императрице Екатерине II свою невесту, будущую великую княгиню Марию Федоровну. Худ. С. Торелли. 1776 год

Но Екатерина видела в Павле черту, которую считала гибельной для политика, – прямолинейность. В 1774 году он представил ей записку «Рассуждения о государстве вообще, относительно числа войск, потребного для защиты оного, и касательно обороны всех пределов». Идеи этого трактата во многом связаны с уроками Никиты Панина, хотя Павел к тому времени мыслил достаточно самостоятельно. Екатерина не могла согласиться с сыном: он, по существу, отвергал ее курс на экспансию империи. А за скипетр Северная Минерва держалась крепко.

Политические оппоненты

Кардинальный разрыв между матерью и сыном случился в мае 1783 года, когда обсуждалось присоединение Крыма. Великий князь считал вредным напряженное противостояние с Турцией. Да и к екатерининскому «Греческому проекту», предусматривавшему установление в перспективе русского контроля над Черноморскими проливами и захват Константинополя, относился с предубеждением. Он находил приоритетным продолжение петровской политики ослабления Швеции и стремился к союзу с Пруссией. К тому же война с Османской империей требовала увеличения армии – и это тоже не устраивало великого князя, говорившего о бережливом отношении к бюджету.

По сути, Павел стал высокопоставленным оппозиционером, постоянно критиковавшим политику матери. Неудивительно, что она постаралась отстранить его от принятия политических решений. В итоге наследнику пришлось маневрировать: если сперва он осуждал новую войну с Турцией, то теперь стал на нее проситься, а затем и вовсе представил Сенату проект преобразований русского флота (еще с 1762 года Павел носил звание генерал-адмирала). Екатерина относилась к этим его начинаниям со скепсисом. Тем не менее он все-таки принял участие в шведской кампании 1788 года. Правда, пороху практически не понюхал. Императрица тогда написала комедию, которая шла в Эрмитаже, под названием «Горе-богатырь Косометович». Многие увидели в ней насмешку матери над амбициями сына. Слишком далеко к этому времени они разошлись политически…

В павловском «пацифизме» тех лет трудно не разглядеть масонского влияния. В окружении будущего императора вольных каменщиков хватало с избытком – и политические конфликты Павла с Екатериной и ее фаворитом Григорием Потемкиным часто можно объяснить масонской подоплекой. Императрица, как известно, к этому сообществу относилась неприязненно. Опала архитектора Василия Баженова, заключение в Шлиссельбургскую крепость издателя Николая Новикова – эти шаги воспринимались в обществе и как расправа над масонами, и как удар по позициям цесаревича.

«Все мое влияние, которым я могу похвалиться, состоит в том, что мне стоит только упомянуть о ком-нибудь или о чем-нибудь, чтобы повредить им», – иронизировал Павел в письме своему приближенному Карлу Остен-Сакену. Впрочем, опала ожидала лишь радикалов. Многих вельмож, связанных с наследником, императрица возвышала – и искатели чинов вовсе не избегали его. Достаточно вспомнить, что Никита Панин, некоторое время открыто боровшийся за права Павла на престол в обход Екатерины, несколько лет играл первую скрипку в российской дипломатии. Еще один красноречивый пример – Николай Репнин, боевой генерал, волевой управленец, который всегда был близок к наследнику, но ни дружба с ним, ни принадлежность к масонам не помешали ему стать одним из самых блестящих полководцев и государственных деятелей екатерининского времени. Недурную дипломатическую карьеру сделал Андрей Разумовский. Да и Гаврила Державин входил в ближний круг цесаревича, а потом стал кабинет-секретарем Екатерины. Словом, ситуация складывалась двойственная.

Эволюция наследника

Вопреки пересудам, Екатерина никогда не держала сына «в черном теле». По случаю рождения у великокняжеской четы первенца, будущего императора Александра I, она подарила Павлу Петровичу 362 десятины земли неподалеку от собственной Царскосельской резиденции, по берегам реки Славянки, с деревнями и крестьянами. Лучшие архитекторы возводили там дворцы и парки. Усадьба получила название в честь хозяина – Павловское, Павловск. А в 1783 году последовал еще один щедрый подарок – «мыза Гатчино с тамошним домом и с 20 принадлежащими к той мызе деревнями», и великий князь с помощью архитектора Винченцо Бренны сумел превратить это имение в истинно царское место. Путешествия Павла Петровича устраивались с размахом. На содержание цесаревича и его двора отводились немалые суммы, правда, расходы Павла всякий раз превышали бюджет. Он располагал даже подобием армии, вышколенной – на его вкус – по прусским уставам. Когда у наследника рождались дети, щедрые награды (тысячи душ) получали все его приближенные. Не имел Павел только одного – власти.

Французская революция изменила его взгляды. Павел отошел от республиканских позиций – и, хотя хранил сентиментальную память об уроках Панина, умершего в 1783 году, больше не разделял его конституционных устремлений. На этой почве они с Екатериной едва не примирились. Но когда Павел заявил, что разогнал бы всех парижских вольнодумцев одним полком, монархиня якобы иронически улыбнулась: «Ты не понимаешь, что с идеями нельзя бороться при помощи пушек! Если ты так будешь править, то недолго продлится твое царствование». Насколько достоверен такой урок (веский и, быть может, несправедливый) постаревшей матери взрослому сыну? Историк Николай Шильдер, обращаясь к этому сюжету, ссылался на «Записки» фрейлины Марии Мухановой, которая пересказала слова своего отца, обер-шталмейстера, служившего в гвардии и многое видевшего и слышавшего. Впрочем, она узнала это от него тогда, когда Павла I уже давно не было на свете и слухи о его кончине обросли легендами…

Есть правдоподобный слух, рассыпанный по мемуарам, что Екатерина намеревалась передать власть внуку Александру в обход несчастного сына. Первенец великого князя стал любимцем царственной бабушки и… еще одним камнем преткновения между Екатериной и Павлом. Дыма без огня не бывает – и в придворных пересудах тоже. Но если бы императрица твердо приняла такое решение, уж она бы довела дело до конца, еще при жизни озвучив и узаконив свое намерение. Времени у нее было достаточно. И все же Екатерина, считая сына слабоватым политиком, позволила ему унаследовать трон.

Взойдя на престол после смерти матери, Павел I, конечно, провозглашал продолжение начинаний любимого батюшки, но в реальности во многом стал продолжателем курса Екатерины, хотя и отдалил от двора почти всех ее приближенных. Так, он, вопреки урокам вольнолюбивых друзей молодых лет, придерживался политики расширения границ империи. Антимилитаризм оказался утопией. Павел присоединил Царство Грузинское (Картли-Кахетию), боролся с французским влиянием в Польше, вступил в войну с республиканцами, «защищая престолы», потом, разочаровавшись в союзниках, начал готовиться к новой войне. Неодобрительно сын Петра III относился к вольностям дворянства, которые даровал «русской шляхте» его отец, и укреплял основы самодержавия. Вопреки надеждам сторонников преобразований в панинском духе, он препятствовал распространению вольнолюбивой литературы. Публично Павел не признавался, что под бременем власти лучше стал понимать Екатерину. Но дела важнее слов. Политика рассорила сына и мать, но по большому счету она же их и примирила. Всё в свой срок.

Что почитать?

Гаврюшкин А.В. Граф Никита Панин. Из истории русской дипломатии XVIII века. М., 1989

Порошин С.А. Записки, служащие к истории Его Императорского Высочества благоверного государя цесаревича и великого князя Павла Петровича. М., 2015

Фото: LEGION-MEDIA, FINE ART IMAGES/LEGION-MEDIA