Настройки

История цареубийства

№83 ноябрь 2021

Вадим Эрлихман, кандидат исторических наук

Последний дворцовый переворот в русской истории до сих пор таит загадки. Главная из них – непостижимая легкость его осуществления

Сразу после роковой ночи с 11 на 12 марта 1801 года возникли и существуют до сих пор две противоположные версии случившегося. Согласно первой, истинные патриоты и поборники свободы свергли впавшего в безумие тирана. По другой – кристально честного монарха-реформатора, «рыцаря на троне», устранили чиновные коррупционеры в компании с обиженными экс-фаворитами и иностранными агентами.

Своими суровыми и непродуманными мерами император Павел I действительно создал себе массу врагов в разных слоях общества. Но гораздо больше людей преданно служили ему или просто ничего против него не имели. Почему же они не защитили его? Почему офицеры и чиновники бурно радовались в день известия о смерти законного монарха, которому лишь недавно присягали? И почему в посольствах западных держав, даже дружественных России, кончину Павла отмечали шампанским?

Корни заговора

Как ни странно, Павел вызывал ненависть еще до того, как взошел на трон. Любимцы его матери Екатерины II не без оснований подозревали, что он отодвинет их от кормила власти. Известно, что существовал план лишить Павла прав наследования и передать их его старшему сыну Александру. Уже подготовленный манифест императрицы на эту тему Павел в день прихода к власти будто бы сжег в камине. Конечно, этим были недовольны и сам Александр, и его энергичная жена Елизавета Алексеевна, и их «молодые друзья» – Адам Чарторыйский, Николай Новосильцев, Павел Строганов. Они мечтали дать России конституцию, а Чарторыйский даже составил об этом манифест, тайно распространявшийся в столице. О смене власти там не говорилось, но такие надежды и грезы витали в воздухе. Мечтатели надеялись на помощь европейских единомышленников (например, бывшего воспитателя Александра, швейцарца Фредерика Сезара Лагарпа) и влиятельных вельмож, включая канцлера Александра Безбородко.

Думали они и о привлечении на свою сторону военных, в том числе популярнейшего из них – фельдмаршала Александра Суворова, недовольного павловской перестройкой армии по прусскому образцу. Служивший в его дивизии подполковник Павел Батурин по приезде в Петербург в январе 1797 года будто бы случайно был приглашен в компанию «молодых друзей», где наслушался гадостей в адрес императора. Вернувшись в Тульчин, где стояла дивизия, он пересказал все офицерам, и один из них, полковник Александр Каховский, решил выяснить, не согласится ли Суворов возглавить возможный переворот. По легенде, фельдмаршал ответил: «Молчи, молчи, не могу. Кровь сограждан!»

Скоро об этих разговорах стало известно в Петербурге, и уже в феврале Суворов был уволен в отставку, а потом и выслан в имение Кончанское. Уволили и близких к нему военных, включая Каховского, но тот не успокоился – в своем смоленском имении он сколотил тайную организацию, известную как «Канальский цех» (ее члены называли себя «канальями»). В нее входили офицеры, как отправленные Павлом в отставку, так и служившие, в числе которых оказался и единоутробный брат Каховского, будущий герой войны 1812 года Алексей Ермолов. Они планировали поначалу распространить в местном гарнизоне слухи, что император хочет переделать армию и всю Россию на прусский лад и даже перейти в «немецкую веру», а затем переманить на свою сторону и другие части (в первую очередь суворовскую дивизию) и двинуть войска на Петербург.

На собраниях заговорщиков читались книги, где восхвалялась Французская республика, произносились «вольные и дерзкие рассуждения об образе правления». Обсуждался и вопрос об убийстве Павла. Смутьянов поддерживали смоленский предводитель дворянства и даже губернатор, у них были связи в столице и других городах. Вероятно, они вели себя неосторожно: о заговоре узнали в Петербурге и назначили расследование, во главе которого был поставлен преданный Павлу генерал Федор Линденер. Летом 1798 года многие «канальи» были арестованы, и оказалось, что ниточки от них тянутся к «молодым друзьям» и бывшим фаворитам Екатерины – братьям Зубовым. Однако кто-то в столице позаботился о том, чтобы обрезать эти ниточки, – Линденер постоянно жаловался, что ему ставят палки в колеса. В итоге пострадали лишь зачинщики: трое, в том числе Каховский, были навечно заключены в крепость, другие сосланы.

Разоблачение смоленского заговора вызвало панику у его возможных сторонников в Петербурге. Канцлер Безбородко был разбит параличом и вскоре умер. Притихли и братья Зубовы – Платон, Николай и Валериан, самые ярые ненавистники Павла, лишившего их власти и богатств. В отличие от «молодых друзей», они радели об интересах не России, а только собственной семьи, что отталкивало от них многих потенциальных сторонников. Понимая это, Зубовы решили действовать чужими руками.

Путь к Михайловскому замку

Задачу заговорщикам облегчало растущее недовольство императором. Чарторыйский писал, что с 1798 года «Павла стали преследовать тысячи подозрений: ему казалось, что его сыновья недостаточно ему преданы, что его жена желает царствовать вместо него. <…> С этого времени началась для всех, кто был близок ко двору, жизнь, полная страха и вечной неуверенности». Репрессии стали почти ежедневными; в некоторых полках были уволены или отправлены в ссылку почти все офицеры. Ни один человек при дворе и в армии не был застрахован от опалы, а то и от кары похуже. Павел восстановил отмененные Жалованной грамотой Екатерины телесные наказания для дворян, что было не только позорным, но и порой смертельным (так, в 1800 году братьев-офицеров Грузиновых забили кнутами до смерти за крамольные разговоры).

Портрет Чарльза Уитворта, британского посланника в России в 1788–1800 годах. Худ. И. Б. Лампи Старший. После 1789 года

Император Павел I со свитой. Худ. И. Б. Лампи Старший. 1802 год

В том же году сформировался новый заговор против императора, душой которого стал вице-канцлер Никита Петрович Панин (племянник воспитателя Павла) – сторонник Просвещения и масон. Вернувшись в конце 1799-го из-за границы, он в осторожных беседах убедил в необходимости свержения правящего монарха не только наследника Александра и его супругу, но и петербургского военного губернатора графа Петра Палена. Этот «ливонский великий визирь» контролировал все происходящее в столице и пользовался безусловным доверием Павла, что делало его участие в заговоре особенно ценным. Конечно, тут же подключились и братья Зубовы, хотя Панин относился к этим корыстолюбцам довольно брезгливо. Появился и другой участник – адмирал Осип де Рибас, основатель Одессы, также уволенный Павлом со службы. Правда, осенью 1800 года де Рибасу вернули его должность, а вскоре он скоропостижно скончался (по слухам, Пален, боясь, что бывший соратник откроет императору планы заговорщиков, отравил его).

Но к тому времени у ненавистников императора появился куда более ценный сторонник – правительство Великобритании. Отношения с ним портились у Павла давно: англичане, его союзники в войне против революционной Франции, не давали обещанных кредитов, настраивали против России Швецию и Данию, а в сентябре 1800-го заняли Мальту, которую император как Великий магистр Мальтийского ордена считал своим владением. Британского посланника Чарльза Уитворта еще весной попросили покинуть Петербург, но он доехал лишь до Копенгагена, откуда продолжал поддерживать связь с русской столицей. Уитворт, бывший послом в России с 1788 года, завел широкий круг знакомых, к которому принадлежали как заядлый англоман Панин, так и братья Зубовы, а сестра последних Ольга Жеребцова стала любовницей предприимчивого лорда. Их Уитворт и решил использовать, когда Павел отошел от союза с Англией и взял курс на переговоры с Наполеоном о совместных действиях против нее. Этой переменой были недовольны не только знатные англофилы, но и многие помещики в России, сбывавшие британцам свои товары.

Вид на Михайловский замок в Петербурге со стороны Фонтанки. Худ. Ф.Я. Алексеев. Около 1800 года

Весьма информированный, хоть и любивший иногда приврать польский историк Казимир Валишевский, выпустивший в 1912 году биографию Павла, утверждал, что Уитворт внушал заговорщикам идею объявить императора сумасшедшим и сделать регентом Александра (в Англии позже так поступили с королем Георгом III). Валишевский писал также, что «Англия, вероятно, субсидировала заговорщиков», хотя никаких следов этого «английского золота» историки не обнаружили. Ходили слухи, что после убийства Павла Лондон все-таки выделил заговорщикам награду в 2 млн фунтов, но все эти деньги присвоила Жеребцова. На правду это не похоже: экс-любовница Уитворта (сразу после переворота он бросил ее, женившись на молодой британской аристократке) жила отнюдь не в роскоши – да и зачем практичным англичанам было отваливать такие деньги за уже сделанную работу?

Возможно, усилиями Уитворта заговор против императора обрел окончательный вид и программу. Заговорщики намеревались привлечь на свою сторону озлобленные репрессиями столичные полки, вслед за которыми поддержать переворот должна была вся армия. Считалось, что остальное население России примет смену власти спокойно (так и вышло). Для подготовки путча его лидеры, как прежде смоленские «канальи», распускали слухи о зловещих планах Павла, а любой его шаг извращался и толковался в их интересах. Так случилось, когда в Петербург прибыл родственник императрицы, юный Евгений Вюртембергский, – сразу заговорили, что Павел хочет женить его на своей дочери и сделать наследником вместо Александра. Поговаривали и о том, что он собирается отправить жену и детей в ссылку и жениться то ли на своей давней фаворитке Анне Лопухиной (в замужестве Гагариной), то ли на французской певичке Луизе Шевалье, чьи выступления охотно посещал. Источником таких пересудов было то, что царь, придравшись к какой-то малости, посадил наследника под домашний арест. Вскоре коварный Пален подготовил указ об аресте «в случае необходимости» императрицы и великих князей, убедил Павла подписать его – а потом показал Александру.

При этом император сам помог заговорщикам, перебравшись в построенный по собственному проекту Михайловский замок. Окруженный рвом, снабженный множеством потайных дверей и переходов, он должен был сделаться крепостью для подозрительного Павла, но стал ловушкой. Как только 1 февраля 1801 года царь переселился в замок, заговорщики перешли к более активным действиям.

Последние дни

Говорили, что первоначально свержение Павла намечалось на 15 марта, знаменитые «мартовские иды» Цезаря, но планы путчистов ускорило возможное разоблачение. В феврале близкий к Павлу директор Почтового департамента Федор Ростопчин открыл в переписке уже уволенного с поста вице-канцлера Панина намеки на заговор и доложил об этом императору. Пален сумел убедить Павла, что Ростопчин просто выслуживается, и того выслали из столицы. Однако 8 марта поступил новый донос, написанный, вероятно, генерал-прокурором Сената Петром Обольяниновым (его хотели привлечь к заговору, но он решил проявить верность Павлу). После этого император несколько раз заявлял приближенным: «Подождите немного, и вы увидите великие дела». Все сходились на том, что имеются в виду лишение Александра прав наследника, ссылка или даже казнь как его самого, так и других возможных заговорщиков.

Портрет Александра I. Худ. В.Л. Боровиковский. 1802–1805 годы

Пален позже рассказывал, что 9 марта император вызвал его к себе и прямо спросил, знает ли он о заговоре. Граф будто бы ответил, что это невозможно, иначе он наверняка сам возглавлял бы заговорщиков. Эта шутка с долей истины почему-то успокоила Павла. Но, скорее всего, ближе к правде другой, более ранний рассказ Палена. Якобы, услышав вопрос, он надолго застыл в поклоне, чтобы скрыть страх на лице, а потом выдавил из себя: «Что вы, у нас же есть Тайная экспедиция!» Как бы то ни было, граф сумел на время успокоить Павла, а сам занялся ускорением переворота. В частности, договорился с посвященными в заговор командирами Преображенского и Семеновского полков, что в решающий момент те выведут солдат из казарм и окружат Михайловский замок. Сообщил о случившемся и Александру, предложив назначить путч на завтра, 10 марта, но наследник передвинул «дело» на ночь 11-го, когда караул в замке нес 3-й батальон Семеновского полка, в котором он был абсолютно уверен. Это показывает, что Александр был полностью вовлечен в планы заговорщиков, хотя заставил Палена поклясться, что его отцу не причинят вреда. Тот подчинился, но думал иначе, о чем говорит сказанная им в ночь переворота фраза: «Нельзя сделать яичницу, не разбив яиц».

Подозрения Павла между тем укреплялись. По слухам, он вызвал в столицу на тот момент опальных, но верных ему генералов Алексея Аракчеева и Линденера, но люди Палена задержали их на въезде. Вечером 10 марта в замке состоялся концерт, на котором пела мадам Шевалье; после него император подошел к жене и сыновьям и молча уставился на них, ехидно улыбаясь, а потом ушел. На другой день, утром приняв парад на Марсовом поле, он призвал Палена и спросил, надежно ли обеспечена безопасность дворца. Тот шутливо, как обычно, ответил: «Ничего не требуется, разве что удалить этих якобинцев и заколотить вон ту дверь». «Якобинцами» были не вовлеченные в заговор солдаты Конногвардейского полка, которых заменили надежными семеновцами, а дверь вела в покои императрицы, и через нее Павел мог сбежать. Император послушался, а чуть позже заставил сыновей Александра и Константина повторно присягнуть ему. Успокоенный этим, он пригласил их и других придворных на ужин, который закончился около десяти. Уходя, Павел взглянул на себя в зеркало и заметил: «Посмотрите, какое смешное зеркало; я вижу себя в нем с шеей на сторону!»

Тем временем заранее оповещенные участники заговора ужинали у своих лидеров. Всем велели прийти в парадной форме, при орденах и лентах, чтобы поднять боевой дух; с той же целью Пален и Платон Зубов, у которых гостей было больше всего, щедро поили их шампанским (но сами не пили). Около десяти все направились в ближайшую к замку квартиру командира преображенцев Петра Талызина, где ждали сигнала о выдвижении полков. Получив его, Пален предложил заговорщикам разделиться на две колонны и подойти к дворцу с разных сторон. Он сам возглавил первую колонну, которая направилась к главному входу, а Зубовы и генерал Леонтий Беннигсен – по Садовой улице к боковым Рождественским воротам. Этот путь они проделали быстро – колонны солдат еще только шли к замку. Слыша их топот, обыватели выглядывали в окна – и тут же в страхе прятались.

В ту ночь Павлу не спалось. Он обошел часовых, потом молился у иконы рядом со спальней, а потом навестил жившую этажом ниже вместе с мужем фаворитку Гагарину. В начале двенадцатого император вернулся к себе и лег. А ровно в полночь заговорщики проникли во дворец. Сообщники опустили перед ними подъемные мосты, показали путь, а тех караульных, что пытались поднять тревогу, успокоили словами, что все делается «для блага государя». Позже дежуривший снаружи капитан Михайлов, услышав шум в замке, повел своих солдат к лестнице, но встретивший его Платон Зубов отвесил капитану пощечину и скомандовал: «Направо кругом!» Этим кончилась единственная попытка спасения Павла.

Пален со своей колонной отстал и остался снаружи, когда Беннигсен и Зубовы уже вошли во дворец. На втором этаже, у спальни Павла, они оглушили двух караульных, собиравшихся поднять тревогу. Еще до этого их сообщники вышли с оружием в коридоры, взбудоражив царских лакеев. Говорят, что подходивший к замку Платон Зубов, услышав их крики, испугался и хотел сбежать, но Беннигсен схватил его за руку со словами: «Жребий брошен, надо действовать, так что вперед!» Спальня была заперта, но мятежники преодолели эту трудность: по одной версии, ведший их майор Александр Аргамаков сказал сонному камердинеру, что во дворце пожар, по другой – что уже утро и пора будить императора. Как бы то ни было, в половину первого дюжина заговорщиков, разгоряченных вином и страхом, ворвалась в царскую спальню.

Врут, как очевидцы

О том, что было дальше, участники событий – вернее, передававшие их слова мемуаристы – рассказывали по-разному. Но все сходились на том, что Павел, услышав шум снаружи, спрятался то ли за шторой, то ли за каминным экраном. Если бы не испуг, он мог бы спуститься к Гагариной и убежать, но это вряд ли удалось бы, ведь дворец уже заняли вооруженные люди. Ворвавшись в спальню, заговорщики растерялись, Платон Зубов воскликнул: «Птичка упорхнула!» – но хладнокровный, как всегда, Беннигсен, пощупав постель, заметил: «Гнездо теплое, так что птичка недалеко». Павла обнаружили и подвели к кровати, где Зубов предложил ему подписать манифест об отречении, который принес в кармане.

Убийство Павла I. Гравюра с рис. Ф. Филиппото. Франция, 1870–1880-е годы

Тут версии расходятся: одни утверждали, что император начал просить о пощаде, жалобно восклицая: «Что я вам сделал?» Другие уверяли, что он вел себя агрессивно, оттолкнул Зубова и даже будто бы угрожал ему взятой откуда-то шпагой. Дальше то ли Зубов, то ли Беннигсен сказал ему: «Ты больше не император, наш царь – Александр!» Есть версия, что Павел спорил с Зубовым больше получаса, пока те заговорщики, кто выпил больше других, не стали выказывать нетерпение. Общее мнение выразил пылкий грузин Владимир Яшвиль: «Князь, полно разговаривать! Теперь он подпишет все, что вы захотите, – а завтра головы наши полетят на эшафоте». По другой версии, это сказал Беннигсен: «Если он спасется, мы пропали». Услышав это, Павел стал громко возражать, и тогда старший из братьев Зубовых (и самый глупый) Николай, тоже совершенно пьяный, ударил его по руке со словами: «Что ты так кричишь?»

Как по команде Беннигсен выскочил наружу – будто бы зажечь погасшую лампу – и отсутствовал минут двадцать, разглядывая картины в прихожей. Платон Зубов ушел еще раньше, остались младшие офицеры, которые всей кучей навалились на императора. Николай Зубов, выхватив из кармана золотую табакерку, ударил его в висок, повалив на пол (по другой версии, удар был нанесен рукояткой пистолета). Тут француз-камердинер Платона прыгнул Павлу на живот, а два офицера, воспользовавшись шарфом то ли его самого, то ли своего товарища Якова Скарятина, задушили царя. Потом долго били уже мертвого. Перед похоронами придворные медики старательно гримировали труп, но на лице его все равно были заметны черные пятна – пришлось как можно ниже надвинуть на лицо покойника треуголку…

В половину второго, когда все было кончено, то ли Николай Зубов, то ли Пален с Беннигсеном сообщили о случившемся Александру. Услышав, что отца не стало, он упал без чувств. Пален (по словам Беннигсена) грубо встряхнул его со словами: «Будет ребячиться, идите царствовать!» Императрица Мария Федоровна никакой скорби не проявила, но тут же якобы заявила по-немецки: «Я хочу править!» Она пыталась прорваться в спальню мертвого мужа, но ее силой отвели обратно. Только около пяти утра Беннигсен уговорил ее отказаться от притязаний на власть и уехать в Зимний, куда уже отправились Александр и Константин. Оставаться в замке, по-прежнему полном пьяных офицеров, им было небезопасно.

Перед тем как уехать, новый император вышел к выстроенным перед дворцом гвардейским частям и сказал: «Батюшка скончался апоплексическим ударом, все при мне будет, как при бабушке». Версия об ударе («табакеркой в висок», шутили остряки) на столетие сделалась официальной, а убийство Павла стало мрачной тайной русской истории – увы, далеко не последней.

Табакерка Н.А. Зубова

Убийцы императора

Заговор против Павла I объединил очень разных людей, занимавших как высшие, так и низшие ступени придворной иерархии. Разными оказались и их судьбы

Имена всех заговорщиков нам неизвестны, но принято считать, что их было от 200 до 300 человек. Конечно, далеко не все они роковой мартовской ночью 1801 года ворвались в спальню императора. Не было там и главного из лидеров переворота – военного губернатора столицы Петра Палена (1745–1826). Этот сын захудалого ливонского помещика сделал блестящую карьеру благодаря не столько своим талантам, сколько умению нравиться всем. Он умел усмирять даже взрывной характер Павла I, но в итоге решил, что при Александре Павловиче его карьера будет в большей безопасности. И просчитался: наследник трона и его мать, недовольные грубым обращением Палена с ними в ночь переворота, позаботились о его скорейшем отстранении от власти. Уже через месяц он получил предписание выехать в свое курляндское имение Гросс-Экау, где и прожил четверть века до самой смерти.

П.А. Пален

Куда удачливее оказался другой немец – выходец из Ганновера Леонтий Беннигсен (1745–1826). Поступив на русскую службу, он, как и Пален, отличился в войнах с турками, стал командиром полка, но при Павле был отправлен в отставку. Для него переворот был шансом вернуть себе положение в армии, и этот шанс он использовал сполна. Беннигсен снова возглавил полк, участвовал в войнах с Наполеоном. В 1807 году он был командующим войсками под Прёйсиш-Эйлау и Гейльсбергом, а в 1812-м – начальником штаба у Михаила Кутузова, но поссорился с ним, требуя после Бородина дать французам еще одно сражение и не пускать их в Москву. Отличившись в Заграничных походах, Беннигсен получил графский титул и – один из немногих – орден Святого Георгия 1-й степени. Уволенный после войны в отставку, остаток жизни генерал провел в родном Ганновере. Он много сил потратил на то, чтобы оправдать себя, доказывая, что не только не присутствовал при убийстве императора, но и даже хотел покончить с собой, когда узнал о его гибели (чему никто не верил).

Л.Л. Беннигсен

В заговор Беннигсена вовлекли братья Зубовы, попавшие при Павле в опалу и люто ненавидевшие его. Платон Зубов (1767–1822), последний фаворит Екатерины II, имел громадную власть и богатство, но лишился всего этого по воле ее сына. Его брат Валериан (1771–1804) с приходом нового императора был отозван из победоносного Персидского похода, оставшись без славы и наград. Старшему из братьев, Николаю (1763–1805), пришлось покинуть императорский двор и уехать в деревню. Правда, позже Зубовым позволили вернуться в столицу, но они боялись новой опалы и активно включились в заговор. С ними была и их сестра Ольга Жеребцова (1765–1849), осуществлявшая связь заговорщиков с заграницей. В канун переворота она предусмотрительно оставила Петербург, зато ее братья (кроме Валериана) сыграли активную роль в свержении и убийстве императора. Сперва они вернули себе положение при дворе, но вскоре почувствовали неприязнь Александра I, который отказался принимать их и велел установить над ними постоянный надзор. Уже осенью 1801 года Платон уехал за границу, откуда вернулся только в 1812-м, чтобы принять участие в Отечественной войне. Его братья к тому времени уже умерли в забвении в своих имениях.

В.А. Зубов

Еще один вдохновитель заговора – Никита Петрович Панин (1770–1837) – стал при Павле вице-канцлером, но потом был выслан в подмосковную деревню. После цареубийства он стал контролировать внешнюю политику России, продвигая идею ее союза с Англией. В этот раз его взлет тоже оказался недолгим: уже в сентябре 1801 года Панина отправили в длительный отпуск, а затем и вовсе запретили въезжать в столицу. Ему ничего не оставалось, кроме как заняться благоустройством своего смоленского имения. Иначе обернулась судьба Дмитрия Трощинского (1749–1829) – бывшего статс-секретаря Екатерины II, попавшего в опалу при Павле. Вовлеченный в заговор Паленом, он составил два манифеста: сначала – Павла об отказе от власти, а после его убийства – Александра о желании править «по законам и по сердцу» его бабки Екатерины. Позже Трощинский был министром уделов и юстиции, умер в почтенном возрасте, оставив большое состояние.

Н.А. Зубов

Среди тех, кто непосредственно осуществлял переворот, большинство составляли молодые офицеры, готовые на все ради чинов и наград. Решающую роль в убийстве Павла сыграл грузинский князь Владимир Яшвиль (1764–1815) – храбрый вояка, обделенный (как он считал) наградами. Не получил он их и после роковой ночи, что побудило его написать обиженное письмо Александру. Там император дерзко назывался «русским гражданином», а также глухо намекалось: «Поймите, что для отчаяния есть всегда средства», что граничило с прямой угрозой. Верно поняв намек, Александр навечно выслал Яшвиля в его имение, а когда в 1812 году тот сбежал на войну, особым указом вернул его в место ссылки. Другой убийца, штабс-капитан Яков Скарятин (1780–1850), по одной из версий, услужливо подал товарищам шарф, которым душили Павла. Его опала не постигла: он участвовал в битве под Аустерлицем, после ранения вышел в отставку и много лет хозяйствовал в поместье на Орловщине. Как-то Александр Пушкин попытался выяснить у него подробности убийства, но Скарятин был немногословен: «Я дал им свой шарф, и его задушили». Воспоминаний он, как и все прочие участники переворота (кроме Беннигсена), не оставил.

П.А. Зубов

Майор Александр Аргамаков (1776–1833) нес службу в Михайловском замке и провел сообщников в спальню Павла. Он был уволен в отставку в 1809 году, жил в Москве и писал стихи. Более известным поэтом стал Сергей Марин (1776–1813), тоже охранявший императора и сдавший его заговорщикам. Он дослужился до полковника и умер от ран, полученных в Бородинском сражении. Молодой красавец Евсей Горданов (1777–1859), адъютант Кавалергардского полка, был в милости у Павла, но все же принял участие в его убийстве – а потом по приказу Зубовых схватил в охапку императрицу Марию Федоровну и утащил ее прочь от тела мужа. Через год его ждала та же «награда», что и многих из тех, кто был рядом с ним в ту мартовскую ночь, – ссылка в деревню с запрещением появляться в столицах. Командир того же полка Федор Уваров (1769–1824) в ночь переворота охранял комнаты Александра на случай провала заговора и до конца жизни сохранил его расположение.

О.А. Жеребцова (урожденная Зубова)

Участие в перевороте приняли также командиры Семеновского полка Николай Депрерадович (1767–1843) и Преображенского – Петр Талызин (1767–1801). Если первый много лет занимал важные военные должности, то судьба второго сложилась печально. Павлу он был обязан блестящей карьерой, став из капитана генерал-лейтенантом, но примкнул к заговору по идейным соображениям. Похоже, результат его разочаровал: через два месяца Талызин внезапно умер, возможно покончив с собой. Если это так, то он стал единственным заговорщиком, наказавшим себя за убийство императора, которому присягал.