Истоки неудач

Почему на протяжении почти целого года Красную армию преследовала серия тяжелейших поражений?

Если неудачи лета и осени 1941-го так или иначе можно объяснять внезапностью нападения Германии на СССР, то в случае с 1942 годом это объяснение не работает. Война шла уже год, но Красная армия отступала до Волги и Кавказского хребта. И это притом, что немецкие войска зимой потерпели сокрушительное поражение под Москвой.

Впрочем, если вести сравнение с первыми месяцами войны, то, с одной стороны, в 1942-м вермахт успешно наступал только на одном стратегическом направлении вместо трех направлений 1941-го. С другой – неудачи и даже катастрофы разного масштаба в 1942 году имели место на всем протяжении советско-германского фронта, в том числе на линии от Мурманска до Брянска. Как и в случае с любым сложным историческим процессом, этот неуспех Красной армии нельзя свести к одному-двум факторам. Неверно и сводить все к формуле «учебного года» – к накоплению боевого опыта и выработке у советского командования умения воевать.

Пушки и порох

Первым фактором неудач был, без сомнения, военно-экономический. Прямым следствием поражений 1941 года стала утрата значительных промышленных мощностей с далеко не полной их эвакуацией на восток. Наиболее болезненными являлись потери пороховых заводов в Шостке и Петровеньках. В результате за весь 1942-й порохов всех типов в СССР было произведено 67 698 тонн, а в Германии – 146 563 тонны. Аналогичные проблемы возникли со взрывчатыми веществами. Все это привело к существенному отставанию Красной армии в количестве произведенных выстрелов, в первую очередь из орудий крупных калибров.

Этот фактор сохранялся в течение всего 1942 года. В августе под Ржевом, расстреляв заготовленные боекомплекты, войска Западного и Калининского фронтов уже не могли держать прежнего темпа наступления. Требовалось пять-шесть комплектов боеприпасов, а имелось два-три. 305-мм гаубицы, задействованные в боях за Ржев, использовав боекомплект, попросту замолчали.

Под Сталинградом картина была даже более удручающей. При отходе от Харькова с большими потерями Юго-Западный (с 12 июля 1942-го – Сталинградский) фронт утратил основную массу тяжелой артиллерии, с огромным трудом накопленной к майскому харьковскому наступлению. Так, за сентябрь 6-я армия генерала танковых войск Фридриха Паулюса израсходовала 88 тыс. выстрелов к 150-мм полевым гаубицам всех типов (не учтены только 150-мм тяжелые пехотные орудия в полковом звене) и 10 тыс. выстрелов к 210-мм гаубице Mörser 18, в то время как 4-я танковая, 1-я гвардейская, 21-я, 24-я и 66-я армии Сталинградского фронта ответили на этот шквал огня лишь 21 тыс. выстрелов к 152-мм пушке-гаубице. Снаряды большего калибра (203 мм и более) фронт в этот период не расходовал вовсе. Наступления и контрнаступления советских войск банально тонули в огне немецкой артиллерии.

С производством танков в СССР дело внешне обстояло благополучно, но только внешне. Во-первых, в значительной мере они были представлены легкими танками с невысокой боевой ценностью. Даже к началу операции «Уран» в ноябре 1942-го легкие танки составляли 47% всех боевых машин действующей армии. Во-вторых, привлечение автомобильных заводов к производству легких танков Т-60 и Т-70 привело к сокращению выпуска автомашин на фоне небольших еще поступлений автомобилей из США и Великобритании по программе ленд-лиза. На полях сражений это обернулось тем, что мотострелковые бригады советских танковых корпусов часто передвигались главным образом пешком. В решающий момент танки оказывались без поддержки мотопехоты.

Рабочие Кировского завода за сборкой танков. 1942 год

Однако магия цифр порождала неверные умозаключения, в том числе на самом верху. Известная фраза Иосифа Сталина, сказанная им 23 июля 1942 года: «Стыдно отступать перед 50 танками немцев-мерзавцев, имея на фронте около 900 танков», достаточно бессмысленна. Дело в том, что меньшее число танков врага с лихвой компенсировалось его артиллерийской поддержкой и наличием полноценной мотопехоты. Столь же бессмысленной была фраза вождя, произнесенная 30 июня 1942 года в адрес командования Брянского фронта: «У вас теперь на фронте более 1000 танков, а у противника нет и 500 танков».

Просчеты в планировании

Второй фактор, усугубивший и без того непростое положение Красной армии, относился к области планирования кампаний и операций Ставкой Верховного Главнокомандования (ВГК). Конечной целью зимней кампании было определено достижение рубежа Луга – Великие Луки – Орел – Курск – Харьков – Днепропетровск – Запорожье – Мелитополь. Звучит фантастично, особенно учитывая реальное освобождение этих городов в 1943 году, а Луги – даже в феврале 1944-го. Но планы были именно таковы. Снятие блокады Ленинграда и освобождение Донбасса, конечно, были жизненно необходимы, но столь амбициозный замысел оказался просто нереализуем.

При этом если планирование зимней кампании 1941–1942 годов еще можно связать с «головокружением от успехов» после победного декабрьского контрнаступления под Москвой, то летняя кампания 1942-го разрабатывалась уже в условиях явного неуспеха зимних операций. Тем не менее на совместном заседании Ставки ВГК и Государственного комитета обороны (ГКО) в конце марта вновь провозглашалась идея развертывания наступательных операций на всех трех стратегических направлениях советско-германского фронта. На этот раз целью ставилось достижение рубежа Нарва – Даугавпилс – Гомель – Запорожье. Тогда же, в марте, планировалось освободить Крым прорывом к Перекопу.

Советская автомобильная техника, разбитая и брошенная на дороге под Керчью. 1942 год

Апрельские неудачи под Ленинградом, в Крыму и на участке Западного фронта не заставили Ставку кардинально пересмотреть планы. Сложившийся в марте замысел к 5 мая был проработан и изложен в записке «Оценка обстановки и общие соображения о летней кампании 1942 г.» Оперативного управления Генштаба РККА. В последующие дни план детализировался штабами фронтов. К примеру, командующий войсками Западного фронта генерал армии Георгий Жуков в представленных 10 мая соображениях «после разгрома юхнов-гжатско-вяземской группировки противника» ставил целью своих войск движение на Рославль и Брянск. Возражения начальника Генштаба маршала Бориса Шапошникова относительно реалистичности наступления на Харьков и далее к Днепру, предложенного штабом главнокомандующего войсками Юго-Западного направления маршала Семена Тимошенко, были отвергнуты.

Возлагать всю полноту ответственности за промахи в планировании на Сталина было бы ошибкой: замысел формировался и в Генштабе, и на фронтах. К тому же сами по себе амбициозные планы не были чем-то из ряда вон выходящим. Так, западные союзники в другой обстановке в 1944 году планировали завершить войну до Рождества – и ошиблись на несколько месяцев.

Немецкая 75-мм противотанковая пушка Pak 40

Неприятные сюрпризы

Немаловажное значение имели и ошибки в оценке планов противника. Германское командование в кампании 1942 года смещало акцент на южный сектор фронта и намечало прорыв на Кавказ. Для «похода за нефтью» привлекались новые формирования, проводилась переброска войск из группы армий «Центр» в группу армий «Юг», в том числе авиасоединений. Между тем Ставка ВГК и Генштаб пребывали в уверенности, что главный удар будет нанесен врагом на московском направлении. Эта уверенность подкреплялась успешной германской кампанией дезинформации, стартовавшей еще в первом квартале 1942-го.

Известная операция «Кремль», начатая 10 июня, являлась уже финальной стадией этой кампании. После войны маршал Иван Баграмян писал, что в рамках лжеоперации было, в частности, «предусмотрено произвести аэрофоторазведку московских оборонительных рубежей, окраин Москвы, прилежащих районов, организовать радиодезинформацию, усилить переброску агентов через линию Тула – Москва – Калинин». Планы столицы и других крупных городов, расположенных в полосе якобы намечавшегося немцами наступления, рассылались вплоть до штабов полков, что способствовало утечке информации. Осуществлялись ложные перегруппировки войск, передислокации штабов, подвозы переправочных средств к водным преградам.

В целом комплекс мероприятий, которые можно условно обозначить как операция «Кремль», оказался успешным, что способствовало реализации планов германского командования. Более того, не вскрытое своевременно советской разведкой насыщение противником силами и средствами южного сектора фронта стало причиной катастрофического развития событий еще даже до начала операции «Блау», имевшей целью захват нефтеносных районов на Кавказе. На периферии советско-германского фронта, в Крыму, немцами были задействованы свежая танковая дивизия (22-я) и крупные силы авиации, ранее не появлявшиеся в боях на этом направлении. Вновь сформированные соединения вермахта сыграли свою роль и в подавлении советского майского наступления под Харьковом. Помимо группы генерал-полковника Эвальда фон Клейста в контрнаступлении участвовали две новые танковые дивизии: свежая (23-я) и переброшенная из группы армий «Центр» (3-я). В расчетах, на которых строил свой план наступательной операции

Тимошенко, эти силы и средства противника не учитывались, что стало неприятным сюрпризом для командования Красной армии.

Танки 22-й танковой дивизии вермахта прибыли в Крым. Март 1942 года

На тактическом уровне

Судьба сражений во многом зависела от подготовки войск и управления ими на тактическом уровне. Строя амбициозные замыслы зимой 1941–1942 годов, советское командование делало ставку на ввод в строй новых формирований. Так, для освобождения Донбасса в Барвенковско-Лозовской операции в состав Южного фронта вводилась 57-я армия численностью 74 190 человек. Для оценки масштабов усиления достаточно будет сказать, что на 1 января 1942 года (до подкрепления) войска всего Южного фронта с тылами насчитывали 261 тыс. человек. Бросая в бой крупные силы, командование Красной армии рассчитывало на перелом в свою пользу, но достигнутые результаты оказались крайне ограниченными. Немцам удалось удержать главные дороги на флангах советского прорыва.

Свою роль сыграло и отсутствие навыков штурмовых действий у нашей пехоты. Тактика эта появилась на полях сражений Первой мировой, практически одновременно во Франции и Германии. СССР в Великую Отечественную войну пришлось проходить путь этих стран, пусть и сокращенный по времени, в наступлениях 1941–1942 годов. Постепенно, к концу 1942-го, стало понятно, что нереально готовить все подразделения пехоты как штурмовые и достаточно ограничиться одним батальоном на полк.

Справедливости ради следует отметить, что в освоении Красной армией штурмовых действий негативными также стали материальные факторы. Для реализации тактики штурмовых групп пехоте необходимо было располагать собственными огневыми средствами, прежде всего ручными и станковыми пулеметами. Но на 1 января 1942 года в СССР имелось 68 957 ручных и станковых пулеметов, а в сухопутных войсках Германии на ту же дату – 206 500, практически втрое больше.

В «войне моторов», каковой была Вторая мировая, немалую роль играли и сугубо технические факторы. Уже весной 1942-го вермахт получил эффективное средство борьбы с новыми советскими танками КВ и Т-34. Если в 1941 году они поражались преимущественно зенитками и тяжелыми пушками, то в мае 1942-го в бой пошли немецкие танки и САУ с длинноствольными орудиями калибром 50 и 75 мм, а летом шло оснащение пехотных дивизий буксируемыми 75-мм противотанковыми пушками разных типов. Танки и САУ с длинноствольными пушками стали главной силой противника в майских сражениях на Керченском полуострове и под Харьковом. В июле произошло настоящее избиение советских танков в ходе боев в излучине Дона на дальних подступах к Сталинграду.

Советская штурмовая группа во время уличных боев

Невыполнимые приказы

Череда наших неудач породила разброд и шатание в верхних эшелонах управления войсками. Ярким их следствием стали приказы № 227 (июль 1942 года), № 306 и № 325 (октябрь 1942-го) за подписью Сталина. Если приказ № 227 закреплял уже существовавший в Красной армии институт заградительных отрядов и создавал альтернативу расстрелам – штрафные части, то два других были никуда не годными попытками преодолеть материальные проблемы тактикой. Приказ № 306 ликвидировал эшелонирование войск на уровне дивизий: все батальоны предписывалось выстраивать в одну линию. На деле это лишало командиров средств для развития достигнутого успеха, поскольку в полках в резерве имелось не больше роты, а в дивизиях – до батальона. Де-факто уже первый опыт применения приказа № 306 в ходе операции «Уран» заставил командующих фронтами отказаться от этой практики и вернуться к выстраиванию полков в два-три эшелона, описанному в довоенных уставах.

Приказ № 325 требовал: «При появлении на поле боя танков противника основную борьбу с ними ведет артиллерия». Это надуманное требование возникло после неудач в столкновениях с новыми немецкими танками. В реальности роль не артиллерии, а танков в противостоянии германским боевым машинам неуклонно возрастала в ходе войны. Новые танки для Красной армии – тяжелые ИС и Т-34-85 – проектировались с учетом возможности поражения «Тигров» и тяжелой бронетехники вермахта. В последующий период войны и этот приказ фактически не выполнялся.

Однако на общем сумрачном фоне был один фактор, который перевешивал многие негативные предпосылки. Боевой опыт 1941–1942 годов привел к формированию в советских танковых войсках полноценных подвижных соединений – как усовершенствованных танковых корпусов, так и новых механизированных, впервые пошедших в бой в ноябре 1942-го. Это был колоссальный скачок вперед в организации войск. Красная армия получила инструмент вооруженной борьбы, аналогичный немецким инструментам блицкрига – танковым дивизиям. Использование новых укомплектованных танковых и механизированных корпусов на подходящей местности в донских степях вкупе со смелыми, но реалистичными планами операций в ноябре и декабре 1942-го имело поистине убийственный эффект для немецких армий. А войска союзников Германии – румын, венгров, итальянцев – подверглись полному разгрому с последующим их выводом с советско-германского фронта.

Неудачное завершение кампании 1942 года лишило Германию надежд на захват нефтяных месторождений Кавказа и привело к серьезному топливному кризису в Третьем рейхе. Кроме того, значительные потери личного состава под Сталинградом и на Дону лишали вермахт возможности как держать протяженный фронт, так и вести наступление со стратегическими целями. Военное поражение Германии было практически предопределено.

«Ни шагу назад!»

В трагические дни лета 1942-го советское руководство ввело невиданно суровые меры против нарушителей воинской дисциплины, но позаботилось и о наградах для победителей

Легендарный приказ наркома обороны «Ни шагу назад!» на самом деле назывался иначе – «О мерах по укреплению дисциплины и порядка в Красной армии и запрещении самовольного отхода с боевых позиций».

Помеченный грифом «Без публикации», он впервые появился на страницах СМИ только в 1988 году, но и до этого был известен многим. Ведь его зачитали перед строем во всех воинских частях и соединениях.

«Ликвидировать отступательные настроения»

Поздним вечером 27 июля 1942 года Иосиф Сталин вызвал к себе начальника Генерального штаба РККА Александра Василевского и поручил ему тут же, не выходя из кабинета, подготовить приказ, посвященный укреплению дисциплины в армии. Прочитав через час готовый текст, вождь остался недоволен и целиком переписал его. Утром Василевский покинул Кремль с подписанным приказом, который сразу был направлен в войска. Уже после войны маршал Василевский отмечал: «Приказ № 227 – один из самых сильных документов военных лет по глубине патриотического содержания, по степени эмоциональной напряженности. Я, как и многие другие генералы, видел некоторую резкость оценок приказа, но их оправдывало очень суровое и тревожное время».

Приказ № 227 в самом деле был необычайно резким. В нем говорилось о частях, которые, отступив без приказа, «покрыли свои знамена позором», и о мирных жителях, проклинающих «Красную армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток». Приказ констатировал, что после долгого отступления СССР потерял перевес над Германией в людских резервах и запасах хлеба: «Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину». Поэтому провозглашался призыв: «Ни шагу назад!» – и объявлялось введение в войсках «строжайшего порядка и железной дисциплины». Чтобы «ликвидировать отступательные настроения», отныне требовалось снимать с постов и отдавать под суд командиров любого ранга, допустивших самовольное отступление с позиций, – их приравняли к «предателям Родины».

«Паникеры и трусы должны истребляться на месте», – диктовал приказ. Для остальных нарушителей дисциплины создавались штрафные роты и батальоны, где они могли «искупить кровью свои преступления перед Родиной». В каждой армии уже существовали заградительные отряды, призванные в случае паники и беспорядочного отступления «расстреливать на месте паникеров и трусов».

Жестокая правда

Приказ № 227 поразил всех, кто его услышал. Писатель Константин Симонов признавался, что после этого «целый час молчал, оглушенный». В его романе «Живые и мертвые» о приказе рассуждает «альтер эго» автора, младший лейтенант Иван Синцов: «Странное дело, но, когда читали тот жестокий приказ, он испытывал радость. Радовался и когда слушал про заградотряды, которые будут расстреливать бегущих, хотя хорошо знал, что это прямо относится к нему, что, если он побежит, ему первому пулю в лоб. И когда про штрафные батальоны слушал, тоже радовался, что они будут, хотя знал: это ему там с сорванными петлицами оправдываться кровью, если отступит без приказа и попадет под трибунал. Сами испытывали потребность остановиться и навести порядок».

О том же вспоминал кинорежиссер Григорий Чухрай, в годы войны командир роты: «Заградительные отряды – мы о них и не думали. Мы знали, что от паники наши потери были большими, чем в боях. Мы были заинтересованы в заградотрядах. Сегодня, думая о приказе 227, я понимаю, какова сила правды. Когда нам утешительно врали, мы отступали и дошли до Волги; когда нам сказали правду, мы начали наступать и дошли до Берлина».

По оценке военачальников, приказ существенно повысил боеспособность войск. После него число военнослужащих, осужденных военными трибуналами, увеличилось в 2,5 раза. Всего за годы войны оно составило 994 300 человек. Через штрафные роты и батальоны прошло 427 910 человек, 135 тыс. были приговорены к высшей мере наказания.

Расстрелянных заградотрядами никто не считал. Эти отряды были расформированы в 1944 году в связи с «изменением обстановки на фронте».

Наступательные ордена

На другой день после выхода приказа № 227, 29 июля 1942 года, появился Указ Президиума Верховного Совета СССР об учреждении трех орденов – Суворова 1-й, 2-й и 3-й степеней, Кутузова 1-й и 2-й степеней (позже появилась и 3-я) и Александра Невского. Этот шаг вписывался в начатый еще до войны курс на восстановление русских воинских традиций (в его рамках Сталин предложил вернуть в армию погоны, что и было сделано в январе 1943-го). Уже в ноябре 1941 года вождь в своей речи поставил этих трех легендарных полководцев в ряд великих предков, призванных вдохновлять русский народ в войне с фашизмом.

Новыми орденами награждался только комсостав Красной армии. Их «наступательный» характер подчеркивался в статутах: «за проявление инициативы и решительности по выбору места главного удара», «за искусно проведенный маневр по окружению численно превосходящих сил противника», «за хорошо разработанную и проведенную фронтовую или армейскую операцию, в результате чего достигнуто поражение врага», «за проявление инициативы по выбору удачного момента для внезапного, смелого и стремительного нападения на врага» и т. д. В то же время – и это примета 1942 года – ордена давались за бои в окружении и выход из него с наименьшими потерями.

Первым кавалером ордена Суворова (2-й степени) 26 декабря 1942 года стал командир 24-го танкового корпуса Юго-Западного фронта генерал Василий Баданов. Орден Суворова 1-й степени в январе 1943-го первыми получили 23 военачальника, включая Георгия Жукова, Александра Василевского и Кирилла Мерецкова. Всего за годы войны разными степенями ордена было произведено 7266 награждений. Орден Кутузова вручался командирам, в первую очередь штабным работникам, за разработанные и проведенные в жизнь планы победных операций. Эта награда за годы войны присваивалась 7329 раз. Более массовым стал орден Александра Невского, которым награждались командиры частей от взвода до полка (позже – до дивизии), умелым командованием обеспечившие успех наступления или проявившие личную храбрость в бою. Этого ордена за время войны было удостоено более 40 тыс. человек, а также свыше 1400 воинских частей и соединений, в том числе французский истребительный авиаполк «Нормандия – Неман».

Награды в сочетании с наказаниями сделали свое дело: к концу 1942 года дисциплина в армии укрепилась, а после победы в Сталинградской битве панические настроения в ней исчезли окончательно.

Ордена Суворова (1-й степени), Кутузова (1-й степени) и Александра Невского, учрежденные 29 июля 1942 года

                                                                                                                        Вадим Эрлихман, кандидат исторических наук

Фото: ЯКОВ РЮМКИН, ТАСС, NATIONAALARCHIEF.NL, WIKIPEDIA.ORG, РИА НОВОСТИ