Убийство в антракте

В течение семи лет на Петра Столыпина было совершено 11 покушений, последнее из которых стало роковым

За всю историю Киевского оперного театра в нем никогда не собиралось такое блестящее общество, как 1 сентября 1911 года. Прибывший в город император Николай II захотел увидеть поставленную здесь оперу Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане», хотя цель его визита в Киев была иной – открыть памятник своему деду Александру II по случаю 50-летия отмены крепостного права. Вместе с государем в театр прибыли сопровождавшие его сановники, включая премьера Петра Столыпина. К помпезному зданию на Владимирской улице один за другим подъезжали авто и экипажи с высокими гостями. Для их охраны было мобилизовано больше тысячи жандармов и тайных агентов, в окрестностях полиция проверяла всех подозрительных: власти боялись нападения террористов. Как оказалось, не напрасно.

«Счастлив умереть за царя»

Царь с двумя дочерями слушал оперу в генерал-губернаторской ложе, а Столыпин – в первом ряду партера. У входа в ложу дежурили два жандарма, тогда как премьер, второй человек в государстве, остался без защиты: своего единственного охранника капитана Владимира Есаулова он послал к подъезду, чтобы тот вовремя подогнал экипаж. Во втором антракте публика покинула зал, устремившись к буфетным стойкам, а Столыпин беседовал с министром императорского двора Владимиром Фредериксом и графом Иосифом Потоцким у барьера оркестровой ямы.

Видимо, разговор был интересным: Столыпин не заметил, как к нему по проходу между рядами быстро приближался молодой человек в пенсне. На расстоянии трех шагов тот остановился, отбросил театральную программу, под которой прятал браунинг, и дважды выстрелил. Одна пуля пробила премьеру руку, которой он рефлекторно пытался заслониться. Другая целила в сердце, но, ударив в орденский крест, изменила траекторию, попала в живот и задела печень. Опомнившись от шока, зрители и подбежавшие жандармы схватили убийцу, который практически не сопротивлялся, и начали его избивать. Столыпин между тем продолжал стоять у барьера – по его белому летнему мундиру расплывалось кровавое пятно. Бывший киевский губернатор Алексей Гирс уже в эмиграции вспоминал: «Петр Аркадьевич как будто не сразу понял, что случилось. <…> Взглянув на жилет, густо пропитанный кровью, он махнул рукой, как будто желая сказать: "Все кончено". Затем он грузно опустился в кресло и ясно и отчетливо произнес: "Счастлив умереть за царя"».

Видевший все это сверху император показался публике, чтобы все убедились, что он не пострадал. Воодушевленные певцы грянули «Боже, царя храни», пока зрители, толкаясь, спешили к выходу. Столыпина тем временем отвезли в частную хирургическую больницу Игнатия Маковского, где он и умер 5 сентября. Во вскрытом после его кончины завещании говорилось: «Я хочу быть погребенным там, где меня убьют». Так и сделали: 9 сентября премьера торжественно похоронили в Киево-Печерской лавре. По всей России прошли поминальные службы, многие плакали и в храмах, и просто на улице. Напротив, революционные эмигранты бурно радовались, а один из них писал: «Смерть Столыпина произвела очень хорошее впечатление на всех».

Здание театра, в котором Петр Столыпин получил смертельное ранение

Отчаянный неврастеник

Убийцей оказался 24-летний Дмитрий Богров из состоятельной еврейской семьи, сын адвоката и владельца нескольких доходных домов. В 1906 году он начал учебу на юрфаке Киевского университета и тогда же вступил в местную группу анархо-коммунистов. Очень скоро юноша разочаровался в новых товарищах, действия которых напоминали не борьбу за народное счастье, а простой бандитизм, и предложил свои услуги Охранному отделению, на которое работал под кличкой Аленский. За четыре года он выдал полиции десятки анархистов и эсеров, из которых большинство были повешены. За это агент получал 150 рублей в месяц, но деньги для него, и так привыкшего к достатку, были неважны. Скорее всего, он щекотал себе нервы, сталкивая друг с другом одинаково презираемых им жандармов и террористов и играя их судьбами.

До сих пор неясно, что толкнуло его на покушение. Обычно считают, что революционеры заподозрили его в предательстве и этот поступок был единственным способом оправдаться. Но если Богрову это было так важно и он хотел жить, то почему он пошел практически на явное самоубийство? Более вероятно, что жизнью молодой человек не дорожил, однако мечтал расстаться с ней как можно эффектнее. В одном из писем он признавался: «Я стал отчаянным неврастеником… В общем же все мне порядочно надоело и хочется выкинуть что-нибудь экстравагантное». Еще в конце 1910 года ему в голову пришла идея убить премьера или даже самого царя. Но последнего охраняли куда тщательнее, к тому же его гибель от руки еврея могла вызвать погромы, чего Богров не хотел. Переключившись на Столыпина, он строил планы попасть к нему на прием, однако охрана премьера скрупулезно обыскивала посетителей.

И тут ему повезло: когда Столыпин прибыл в Киев, Богров убедил кураторов из охранки, что ему известно о планируемом покушении и он непременно должен попасть в театр, чтобы лично опознать террориста. Начальник Киевского охранного отделения подполковник Николай Кулябко без раздумий выдал агенту пропуск. На входе Богрова почему-то не обыскали, что стало далеко не единственным проявлением вопиющей халатности местного начальства.

Чтобы скрыть ее, Богрова велели судить по введенной самим Столыпиным «ускоренной процедуре», хотя семья премьера настаивала на тщательном расследовании. Уже 11 сентября убийцу приговорили к смертной казни и наутро повесили в Лысогорской крепости. Он попросил передать привет родителям и спокойно, с отсутствующим видом поднялся на виселицу. По словам известного писателя Константина Паустовского, учившегося с будущим террористом в одной гимназии, после оглашения приговора тот сказал на суде: «Мне совершенно все равно, съем ли я еще две тысячи котлет в своей жизни или не съем».

Дмитрий Богров (1887–1911), платный агент Охранного отделения, убийца Петра Столыпина

Кто виноват?

Сразу после рокового покушения на премьера заговорили о том, что к случившемуся причастны власти. Передавали произнесенную будто бы самим Столыпиным фразу: «Меня скоро убьют, и убьют члены охраны». Чаще всего в причастности к убийству обвиняли трех высших чинов полиции, которые возглавляли охрану киевских торжеств и присутствовали в тот вечер в театре. Кроме уже упомянутого Кулябко, речь шла о товарище (заместителе) министра внутренних дел и шефе полиции Павле Курлове и начальнике царской охраны Александре Спиридовиче (кстати, шурине Кулябко). Эти трое пустили Богрова в театр, выдали ему пропуск и тем самым обеспечили убийце беспрепятственный «доступ к телу» премьера.

Этого хватило, чтобы они были уволены со службы и стали объектами расследования комиссии сенатора Максимилиана Трусевича. Она пришла к выводу, что обвиняемые «нарушили возложенные на них обязанности по обеспечению безопасности», но суд над ними так и не состоялся. В начале 1913 года Николай II простил их особым указом. Это, однако, не пресекло слухов о том, что полицейские чины сознательно допустили убийство Столыпина. Прежде всего обвиняли генерала Курлова, которого премьер не любил и всячески пытался уволить. Поговаривали, что шеф полиции, осыпавший подарками молодую жену, запустил руку в бюджет и премьер был убит через день после того, как потребовал от него отчета. Судачили также, что Курлов, убежденный монархист, порицал Столыпина за недостаточную твердость и заигрывание с либералами. Не обошлось и без упоминания Григория Распутина, которого покойный премьер терпеть не мог. Есть версия, что генерал исполнял задание «святого старца». То, что Курлов входил в его свиту, подтверждал в мемуарах генерал Александр Герасимов, которого Столыпин хотел назначить на место Курлова.

По еще одной конспирологической версии, заказчиком покушения был не Распутин, а могущественный масонский центр, желавший убрать Столыпина как единственного человека, способного спасти Россию от революции. Не исключено, что Кулябко и Курлов, зная о намерении Богрова, допустили его в театр без ведома Спиридовича. После убийства тот в письме угрожал Кулябко: «Если меня посадят на скамью подсудимых… отброшу я тогда всякую щепетильность и поставлю вопрос ребром о всей той конспирации, которую прокидывали относительно меня все 1 сентября». Впрочем, заговор могли организовать и ненавидевшие премьера правые круги, боявшиеся, что столыпинские реформы подорвут основы монархии. В пользу этой версии говорят и близость к таким кругам Курлова и Спиридовича, и поспешность, с которой избавились от исполнителя теракта.

Траурная процессия на Софийской площади во время перенесения тела Петра Столыпина из больницы в Киево-Печерскую лавру. 7 сентября 1911 года

Сам Богров утверждал, что ему никто не содействовал. О причине своего поступка он говорил так: «Покушение на жизнь Столыпина произведено мною потому, что я считаю его главным виновником наступившей в России реакции». Правду он сказал или нет? Состояли ли в заговоре против премьера полицейские чины или они всего лишь проявили преступную беспечность, которая в итоге погубила всю Российскую империю? Получить окончательные ответы на эти вопросы не представляется возможным. Но очевидно одно: по большому счету виноватыми в гибели Столыпина оказались, перефразируя афоризм последнего председателя Государственного совета Российской империи Ивана Щегловитова, не только «эпилептики революции», но и «паралитики власти».

В пользу конспирологических версий убийства премьера говорит поспешность, с которой избавились от исполнителя теракта Дмитрия Богрова

Фото: LEGION-MEDIA, ©ФОНД ИЗУЧЕНИЯ НАСЛЕДИЯ П.А. СТОЛЫПИНА