Две пули Ганьки Мясникова

* При реализации проекта используются средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации от 05.04.2016 № 68-рп и на основании конкурса, проведенного Общероссийской общественной организацией «Российский союз ректоров».

Организатором убийства великого князя Михаила Александровича был большевик Гавриил Мясников. Жизнь и смерть цареубийцы вполне могли бы лечь в основу авантюрного романа.

Гавриил Мясников. Около 1922 года (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Революция 1917 года привела к власти множество людей из народа, среди которых были и восторженные мечтатели, и кровавые палачи. Встречались и те, в ком соединялось то и другое. Таким был и пермский слесарь Гавриил Мясников, чья жажда справедливости погубила немало жизней, включая его собственную.

Юность бунтаря

Гавриил Мясников родился в 1889 году в деревне Березовке Казанской губернии. Его отец, потомок старообрядцев, владел скобяной лавкой, и потому у него нашлись деньги, чтобы отправить сына учиться. В восемь лет мальчика послали в Чистополь в ремесленную школу. Учился он хорошо, но часто менял место жительства из-за нелегкого характера – никогда не позволял себя обижать ни ровесникам, ни старшим. Окончив школу в 13 лет, домой уже не вернулся: ему хотелось жить в большом городе и общаться с интересными людьми. Сначала батрачил у кулаков, а потом, скопив денег на дорогу, уехал в Пермь, где поступил учеником слесаря на знаменитый пушечный завод в Мотовилихе.

Это было весной 1905 года, и Гавриил (рабочие звали его Ганькой), еще ничего не зная о жизни, оказался в водовороте Первой русской революции. В автобиографии он писал: «Как губка впитывает воду, так и я жадно вбирал в себя все дотоле не виданное и не слышанное. Я искал правду. <…> Я вступаю в члены партии социалистов-революционеров. Это было в 1905 г. в мае месяце. А в сентябре 1905 г. я покидаю ряды этой партии и вступаю в члены РСДРП. <…> Но и внутри социал-демократической партии не было единомыслия: шла борьба между меньшевиками и большевиками. Я примыкаю к большевикам. <…> Для меня, загоревшегося подростка, все нипочем. Забастовка? – Я бегу на собрание, раздаю прокламации, вместе с другими бастующими рабочими кидаю гайки в стариков-штрейкбрехеров, что остались у станков и тисков. Мы их выгоняем из завода. <…> Волнуюсь, кричу, спорю, перебегаю от одной группы рабочих к другой, слушаю, учусь, читаю».

Пылкий подросток оказался в числе самых решительных рабочих, вступивших в боевую дружину. В декабре 1905-го они пытались поднять на заводе восстание, но неудачно. Ганьку в ряду прочих схватили казаки. Жестоко избитого – «моя голова, лицо и руки превращены в какой-то сплошной, бесформенный кусок мяса» – его при помощи врача вызволили из тюрьмы.

Однако уже в следующем году он был снова арестован прямо в цеху, где прятал оружие и нелегальные газеты. Как несовершеннолетнему, каторгу ему заменили вечной ссылкой в Сибирь. Уже на третий день Мясников бежал, добрался до Тюмени и там под чужой фамилией возглавил большевистскую организацию. Так и пошло: его арестовывали, он бежал, устраивался на новом месте и поднимал местных рабочих на борьбу.

В конце концов ему дали шесть лет каторги и бросили в одиночную камеру Орловской каторжной тюрьмы. Там он усердно занимался самообразованием, читая как труды Маркса (как ни странно, их свободно выдавали заключенным), так и Библию, Толстого, Достоевского. От всего прочитанного молодой человек впал в сомнение; связав из простыни веревку, хлестал себя до крови, до незаживающих язв. Испытывал, как предки-староверы: придет ли он к Богу или к полному неверию в него.

Философия убийства

Его мучительные раздумья прервала Февральская революция. «…Из одиночки № 44 под звуки музыки, пение революционных песен, под громкое "ура" – выхожу я, бородатый и усатый, с проседью, в коротко остриженных (под машинку) волосах. Мне 28 лет», – вспоминал он. Прямо из тюрьмы Мясников отправился в ставшую родной Мотовилиху, где большевиков к тому времени почти не осталось. Возродив партийную организацию, он стал ее лидером, а летом 1917-го возглавил местный Совет депутатов. Другие рабочие вожаки отступили, не выдержав его напора: свою правоту Мясников всегда готов был доказывать не только словом, но и кулаками.

«СТРАННО ВСЕ-ТАКИ: ИВАН СУСАНИН. КРЕСТЬЯНИН. СПАСАЕТ МИХАИЛА РОМАНОВА, МИХАИЛА I. А Я, РАБОЧИЙ, ИЗГОЙ, СМЕРД, ТОЖЕ СЫН КРЕСТЬЯНИНА, УНИЧТОЖАЮ МИХАИЛА II И ПОСЛЕДНЕГО»

В декабре 1917 года красногвардейцы Мотовилихи сыграли главную роль в установлении в Перми власти большевиков. Но Мясникова от этой власти отодвинули: он быстро рассорился с местным руководством. Особенно невзлюбил председателя ЧК Федора Лукоянова: «Вихляющийся, жидконогий… интеллигентик, хочет грозой быть и головотяпит. Он именно тот, о которых Ленин позже сказал, что к нам, победившим, примазывается всякая сволочь». Мясникова возмущало то, что чекисты сажали и расстреливали рабочих, но не трогали явную контру, например бывшего великого князя Михаила Александровича, высланного в Пермь из Гатчины в марте 1918-го.

Михаил Александрович был известен как либерал, в дни революции добровольно отказался от престола и объявил, что не будет вмешиваться в политику. Поэтому ему позволили жить в ссылке довольно вольготно, с целым штатом слуг, включая личного секретаря англичанина Николая (Брайана) Джонсона. Это вызвало негодование Ганьки, особенно когда он побеседовал с арестованным офицером Темниковым, сыном бывшего директора Мотовилихинского завода. Тот открыто заявил, что Михаила нужно сделать царем – только это может спасти Россию.

Свои размышления Мясников детально изложил в написанной гораздо позже, уже в эмиграции, автобиографической книге «Философия убийства». Он пришел тогда к выводу, что готовится офицерский заговор с целью освобождения Михаила и превращения его в «знамя контрреволюции». Решение созрело быстро: самому выкрасть бывшего великого князя под видом побега и убить его.

Ганька задавал себе вопрос: «Если бы Толстому предстояло убить Михаила и спасти многие тысячи жизней рабочих, то решился бы он убить? Если бы ему нужно было убить тифозную вошь, разносящую заразу, и спасти множество людских жизней, то убил бы он эту вошь?» И отвечал: «Да, убил. Убил бы и не задумался. А Михаил? Чем он лучше тифозной вши?» Тут же встала и другая проблема: как быть со слугами, Джонсоном, а также с высланным вместе с Михаилом жандармским полковником Петром Знамеровским? Ведь ЧК наверняка арестует их за содействие побегу и расстреляет. Мясников спрашивал себя: «Собирался убить одного, а потом двух, а теперь готов убить семнадцать?» Ответ был найден: «Да, готов. Или семнадцать, или реки рабоче-крестьянской крови».

Мясников против Сусанина

Помимо заботы о судьбе революции им двигало тщеславие: «Странно все-таки: Иван Сусанин. Крестьянин. Спасает Михаила Романова, Михаила I. А я, рабочий, изгой, смерд, тоже сын крестьянина, уничтожаю Михаила II и последнего». Образ «смерда» отсылал к любимому литературному герою – Смердякову, которого Ганька считал «первым большевиком», мечтая, что художники будущего «нарисуют тип великого Смердякова», в котором он, конечно же, видел себя…

Твердо решив совершить убийство, Мясников стал разрабатывать план операции. Для начала устроился работать в ЧК, откуда ушел его недруг Лукоянов. Затем подобрал надежных исполнителей – это были рабочие, ветераны революции Николай Жужгов, Андрей Марков, Иван Колпащиков и Василий Иванченко (последний еще и руководил пермской милицией). Для конспирации он собрал их в будке киномеханика синематографа «Луч». Выслушав его, все четверо согласились убить Михаила. Из любопытства Ганька решил пообщаться с будущей жертвой и вызвал бывшего великого князя к себе. Увидев его «глупую фигуру», он насмешливо спросил: «Вы, кажется, играете роль спасителя человечества?» Тот ответил: «Да, я дал народу свободу, а он вот меня в ЧК приглашает». В тот же день в дневнике Михаил Александрович упомянул «грубияна-чекиста», не подозревая, что имел дело со своим палачом.

Вечером 12 июня 1918 года все было готово. Мясников написал приказ об аресте Михаила, поставил на него печать Губчека и отправился в гостиницу «Королёвские номера». Он предъявил приказ, но шофер Михаила Александровича заподозрил неладное и стал звонить в милицию. Тогда подоспевшие заговорщики под дулом револьвера заставили великого князя сесть в пролетку (в их распоряжении было два конфискованных фаэтона). Джонсон вызвался ехать с ним. Мясникову места в пролетках не хватило, да он и не жаждал лично участвовать в убийстве. Похищенных отвезли за семь километров от города, в заранее найденное место в лесу, и там расстреляли. Ценные вещи – золотые часы и портсигары – поделили между собой. Следуя намеченному плану, на следующий день Мясников от имени ЧК сообщил в столицу, что бывшего великого князя похитили «неизвестные в солдатской форме». Потом, правда, сам рассказывал товарищам, как «бежал» Михаила Романова. Наказывать его никто не собирался. Ленин, как уверял говоривший с ним секретарь Мотовилихинского совета Михаил Туркин, «был очень доволен» случившимся, а вскоре сам приказал ликвидировать всю царскую семью.

Между тем Ганькины предположения сбылись: по подозрению в организации «побега» были арестованы слуги Михаила. Позже их всех расстреляли вместе с полковником Знамеровским, офицером Темниковым и его отцом, а также пермским архиепископом Андроником. Мясников в числе прочих чекистов участвовал в расправах, но уже привычно, без куража. «Философское» убийство Михаила Александровича так и осталось главным делом его жизни, в чем он решил признаться себе и другим почти 20 лет спустя.

Враг партии

Мясникова можно обвинить во многом, но не в корысти. Занимая ответственные должности, он жил буквально впроголодь, и его подкармливали знакомые рабочие. Неожиданно он увлекся дочкой одного из них, Дарьей Варниной, и стал с ней жить – такие «условности», как брак, влюбленные презрели. Оказалось, что у твердокаменного большевика тоже есть сердце: он обожал и Дарью, и трех рожденных ею подряд сыновей. Роман с «милым Дариком» развивался в те самые дни, когда в Перми бушевал красный террор. Вскоре город захватили белые, и Мясников едва успел бежать вместе с женой. В Красной армии он служил комиссаром дивизии, но особого успеха на этой стезе не достиг. Не преуспел позже и в руководстве заводом, где когда-то работал слесарем. Ему вообще плохо удавались любые дела, кроме борьбы.

ЛЕНИН БЫЛ ОЧЕНЬ ДОВОЛЕН СЛУЧИВШИМСЯ, А ВСКОРЕ САМ ПРИКАЗАЛ ЛИКВИДИРОВАТЬ ВСЮ ЦАРСКУЮ СЕМЬЮ

Фотография на память после убийства Михаила Романова. Слева направо: Андрей Марков, Иван Колпащиков, Гавриил Мясников, Василий Иванченко и Николай Жужгов. Пермь, июнь 1918 года (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Уже в 1920 году он начал критиковать руководство партии – за бюрократизм, волокиту, барское равнодушие к народу. Требовал немедленного упразднения государства, которое обещали в своих трудах Маркс и Ленин. В целях присмотра за столь беспокойным товарищем его перевели в Петроград, но там Ганькина критика стала только слышнее. Особенно от него доставалось местной партийной верхушке во главе с Григорием Зиновьевым: они жили в лучших гостиницах, получали усиленный паек, а рабочие голодали. Когда разразилось Кронштадтское восстание, он во всеуслышание объявил его возмездием за грехи «партийных держиморд». С глаз долой его вернули на Урал, где летом 1921-го Мясников сочинил и послал в ЦК брошюру «Больные вопросы». Там выдвигались требования отмены смертной казни, передачи Советам реальной власти и установления свободы слова для всех – от анархистов до монархистов. Вразумить Ганьку попытался сам Ленин – и устно, и письменно, однако тот гнул свое: «Вы поднимаете руку на буржуазию, но именно нам, рабочим, ломают челюсти». Во всем, что происходило вокруг, он видел происки «перерожденцев» вроде ненавистного Федора Лукоянова. «Я боролся, борюсь и буду бороться за наше рабочее государство. Но не боролся за свободу Лукояновых расправляться с нами, пролетариями», – писал Мясников.

Он хотел выступить с разоблачениями на съезде РКП(б) в марте 1922-го, но в феврале его исключили из партии, а потом и арестовали. В тюрьме Мясников побил стекла (за что его едва не застрелил охранник), объявил голодовку и в итоге был отпущен. Он жил в Москве под строгим надзором ГПУ, однако и в этих условиях сумел основать «Рабочую группу» партии. Ее манифест тайно разошелся по стране, попал и за границу, где был напечатан в эмигрантских газетах. Ганьку попробовали выдавить из страны: послали работать в посольство СССР в Германии, откуда он легко мог бежать. Он этого не сделал, зато подружился с немецкими левыми, задумав создать «рабочий интернационал». У него крепло убеждение, что реформировать советский строй нельзя – можно только свергнуть, а на его развалинах построить истинно народное государство с многопартийностью и свободой для всех.

Пермский городской комитет ВКП(б). 1920-е (Фото предоставлено М. Золотаревым)

С этими мыслями осенью 1923-го он вернулся в Москву и обнаружил, что «Рабочая группа» разгромлена, а ее члены рассажены по тюрьмам. Скоро в тюрьме ГПУ оказался и он сам – на этот раз надолго. Не помогли ни протесты в ЦК, ни голодовки: врага партии было велено кормить насильно. Его семью отправили в ссылку, а в 1927 году и сам Мясников после освобождения был выслан в Ереван. Там у него нашлись сторонники, которые отвезли его к персидской границе, будто бы на охоту. Оказавшись у неширокой пограничной речки Аракс, он переплыл ее и обрел свободу.

Бегство и возвращение

В праздничный день, 7 ноября 1928 года, Мясников покинул страну победившего социализма. Из Персии он кое-как перебрался в Турцию, где явился к своему бывшему оппоненту Льву Троцкому, тоже оказавшемуся в изгнании. Троцкий отказался от сотрудничества, но приютил беглеца у себя в доме и дал ему немного денег. Помогли Мясникову и немецкие друзья, собрав средства на дорогу до Парижа. В 1930 году обтрепанный и голодный Ганька прибыл во Францию, где, вспомнив молодость, устроился слесарем на металлургический завод. Там он учился в вечерней школе на инженера и попутно учил язык. Это помогло ему сойтись с французскими анархо-синдикалистами, которым он вновь предложил создать «рабочий интернационал».

В 1934 году с их помощью Мясников напечатал и распространил протест против преследования оппозиции в СССР. Власти Франции косо смотрели на антисоветскую агитацию: Ганьку вызвали в полицию и велели покинуть страну. Не послушавшись, он уехал в город Куломье строить клинику для нервнобольных. Там оставался два года – то ли санитаром, то ли пациентом. Затем вернулся в Париж, где работал на Всемирной выставке и, в частности, собирал знаменитую скульптуру Веры Мухиной «Рабочий и колхозница». Его мыслей по этому поводу мы не знаем, но известно, что в это время он писал свою «Философию убийства», которую потом послал Иосифу Сталину. Не затем ли, чтобы заслужить прощение как старый революционер? Возможно, такое прощение ему обещали, поскольку он явился в советское посольство за визой. Это было в неудачный день – 23 июня 1941 года, когда после начала войны с СССР посольство заняли немцы. Ганьку арестовали и поставили на учет в гестапо, но он бежал на юг, где правил режим Виши, и был арестован уже французской полицией. Подозрительного русского отправили в концлагерь, однако он бежал и оттуда и скрывался в Париже вплоть до освобождения города.

Среди эмигрантов тогда царили радужные настроения: многие стремились назад, в СССР, уверяя, что после Победы Сталин ослабит репрессии и даже распустит колхозы. Этому поветрию поддался и Мясников, которому до смерти надоела одинокая жизнь и работа слесаря, изо дня в день изготовлявшего одинаковые детали. Он хотел увидеть семью, друзей, родную Мотовилиху. Он не догадывался, что его друзья казнены, сыновья погибли на фронте, а жена сошла с ума.

Обо всем этом он так и не узнал: сразу после возвращения в Москву в январе 1945-го его бросили в тюрьму. Обвинения были стандартными: измена родине, шпионаж, антисоветская агитация. Возмущенный Ганька написал давнему знакомому по Перми Вячеславу Молотову, жалуясь на «возмутительные и чудовищные обвинения». Он требовал отправить его обратно во Францию и даже… выплатить зарплату за время пребывания в тюрьме. Молотов оставил письмо без ответа, а в октябре Мясникова судила Военная коллегия. Приговор, тоже стандартный, – смертная казнь с конфискацией – был приведен в исполнение 16 ноября 1945 года.

При аресте у Мясникова нашли сплющенную пулю от нагана – по его словам, ту самую, какой был убит Михаил Александрович. Сам он, как мы знаем, в расстреле не участвовал: сувенир привез кто-то из подручных. Похоже, бывший слесарь до конца верил в свою правоту, не видя связи между пулей, которой по его приказу убили невинного человека, и той, что оборвала его собственную жизнь.

Вадим Эрлихман,кандидат исторических наук