Дом Жолтовского

150 лет назад родился выдающийся московский градостроитель Иван Жолтовский. Всю свою жизнь стремясь подражать мастерам итальянского Возрождения, он вошел в историю как классик сталинской архитектуры

Архитектор Иван Жолтовский (1867–1959) (Фото: FAI/Legion-Media)

История архитектуры ХХ века богата на уникальные проекты и яркие имена. Но Иван Владиславович Жолтовский и в блистательной плеяде своих современников стоит особняком. Он был образцом для коллег. Казалось, этот русский ценитель Ренессанса и античной классики познал все тайны золотого сечения.

Он родился на западной окраине империи, в Пинске, в католической семье небогатого помещика. Учился в Петербурге, в Высшем художественном училище при Академии художеств, которое окончил со званием архитектора-художника. Первые дома по его проектам были построены еще в XIX веке. Вскоре он не только стал востребованным архитектором, но и начал преподавать в московском Строгановском училище. В 1909 году его избрали академиком архитектуры. Но подлинная биография Жолтовского – это не переезды, не дипломы и даже не премии. Линия его жизни – это сосредоточенный поиск гармонии, от проекта к проекту. А вдохновляло его прежде всего зодчество эпохи Возрождения.

В молодости он увлекся записками Гете о путешествии по Италии. А потом и сам совершил поездку по старинным итальянским городам – с фотоаппаратом и блокнотом, в который вносил зарисовки и обмеры. Было у Жолтовского правило: каждый день он набрасывал хотя бы два черновых рисунка. Иначе теряется навык, ускользает ощущение пропорции… В Италии он был ни много ни мало 26 раз. Его религией стало творчество Андреа Палладио – великого зодчего XVI века. Жолтовский перевел на русский язык его «Четыре книги об архитектуре» и в каждом своем проекте непременно цитировал итальянского маэстро. Жолтовский – главный палладианец ХХ века, и этот титул он носил не без гордости.

Один в один

Из дореволюционного творчества архитектора наиболее памятны дом Скакового общества, что неподалеку от Московского ипподрома, и дом Тарасова на Спиридоновке. Гавриил Асланович Тарасов – маститый купец, владелец мануфактур – оказался размашистым заказчиком. Он предоставил Жолтовскому полную свободу в работе над проектом – только бы вышло красиво и броско. Дом получился по тогдашним московским меркам необычный.

Знатоки ахнули: да это же блистательная копия палладианского палаццо Тьене, что в городе Виченце! Жолтовский внес лишь косметические изменения: немного увеличил высоту первого этажа и добавил два каменных пояска по фасаду. Ему было важным полное погружение в гармонию Палладио. А копия – это только начало, хотя и яркое.

Авангардисты упрекали академика в плагиате – правда, обвиняли мягко, с пиететом. Он и не думал защищаться, гнул свою линию, снова и снова возвращаясь под итальянское солнце.

Разговор с товарищем Лениным

Жолтовский мог покинуть взбаламученную Россию в 1917-м: такому мастеру нетрудно было найти заказчиков где-нибудь за океаном. Но ни война, ни революция не изменили размеренного быта его архитектурной кельи. Он по-прежнему каждый день сочинял домá. К тому же в стране затевалось большое строительство, а нарком просвещения Анатолий Луначарский высоко ценил талант академика Жолтовского.

В нем видели полезного попутчика советской власти. В июне 1919 года Луначарский из Петрограда писал Ленину в Белокаменную: «Дорогой Владимир Ильич! Горячо рекомендую Вам едва ли не самого выдающегося русского архитектора, приобретшего всероссийское и европейское имя, – гражданина Жолтовского. Помимо своего большого художественного таланта и выдающихся знаний, он отличается еще и глубокой лояльностью по отношению к советской власти». И вот два подвижных лысых интеллигента встретились. О своих беседах с Лениным Жолтовский потом рассказывал многократно. Вождь доверял архитектору – и это стало для палладианца своеобразной «охранной грамотой».

Особняк купца Тарасова на Спиридоновке

По поручению Ленина академик реконструировал Большой театр, в котором проводились главные партийные форумы. А еще разработал генеральный план Сельскохозяйственной выставки 1923 года, которая стала прообразом ВДНХ, и спроектировал для нее один из павильонов. Вместе с Алексеем Щусевым он руководил архитектурной мастерской при Моссовете, занимавшейся составлением плана реконструкции Москвы. При этом в партию не вступал. Собственно говоря, ни Ленину, ни Сталину не требовался большевик Жолтовский: им достаточно было архитектора Жолтовского.

Дом Скакового общества – один из первых реализованных в Москве проектов Ивана Жолтовского

Когда авангардисты пошли в поход против неоклассики, вооружившись революционной риторикой, академик на несколько лет отбыл на родину Палладио. Ему снова помог нарком просвещения: Жолтовский был «командирован Академическим центром Наркомпроса в Италию (куда же еще?) для научных работ по архитектуре». Там он три года проникался искусством вдохновлявшего его зодчего и спроектировал здание советского павильона для Миланской выставки достижений промышленности. В то время многие советские гастролеры и командировочные становились эмигрантами, но Жолтовский в 1926-м вернулся в СССР.

Борьба за стиль

К концу 1920-х властителями архитектурных дум в стране считались конструктивисты. Они создавали революционную архитектуру революционной России. Все изыски классики отброшены, архитектура теперь геометрична и аскетична, а идеальный дом напоминает фабрику. Проекты конструктивистов получили мировое признание, но Жолтовский втайне находил их неучами. Уж он-то, приступая к каждой работе, углублялся в историю архитектуры и обнаруживал там «прекрасное и вечное». Так они и схлестнулись – авангардисты и неоклассики.

Большим смотром советской архитектуры стал в 1931 году конкурс на проект Дворца Советов, который должны были возвести на месте храма Христа Спасителя. Соревновались аж 160 проектов – один другого масштабнее. И на всесоюзном конкурсе проект Жолтовского получил одну из трех высших премий. В его задумке внимание привлекал большой зал, напоминавший римский Колизей. А также то, что в сторону Боровицкого холма глядела башня, перекликавшаяся со знакомыми очертаниями Кремля.

В итоге Сталин отдал предпочтение более футуристическому «небоскребу» Бориса Иофана, но и место в первой тройке воспринималось как триумф. Конкурс упрочил авторитет Жолтовского в том числе в глазах потенциальных заказчиков, которыми в советских условиях были уже не купцы, а ведомства. И следующим манифестом академика стал реализованный проект парадного жилого дома на Моховой улице для сотрудников Моссовета. Жолтовский говорил Щусеву: «Я выступаю с классикой на Моховой, и если я провалюсь, то провалю принципы классики». Архитектор рискнул. Неслыханное дело: он «приставил» колоннаду к современному семиэтажному дому. Укрупнил классику – и оказался победителем.

Дом на Моховой улице (Фото: Виктора Великжанина / ТАСС)

Авангардисты отстреливались. Архитектор Виктор Балихин публично выступил с критикой Жолтовского: «Тротуар подсек под корень этот цветок. Пропорции совершенно исказились. Этажный карниз нависает, давит, равновесие нарушено, гармонии нет. И мы видим вместо живого организма, вместо живого цветка – точно сорванные розы, поставленные в стакан воды, потерявшие свой аромат, розы, которые несомненно должны умереть». Упрек, откровенно говоря, вымученный. Дом встал на Манежной как влитой. И расчет Жолтовского оправдался: после такого манифеста неоклассики на центральной московской площади эпоха конструктивизма в СССР завершилась. Дом с колоннами стал «гвоздем в крышку гроба» авангардной архитектуры. Отныне наши «города Солнца» строились по образцам греческих святилищ и венецианских дворцов – с колоннами и ажурными карнизами, со статуями и галереями. Этот дом вызвал фурор. Когда мимо него прошла первомайская демонстрация, трудящиеся устроили овацию новому творению Жолтовского. Так велика была неосознанная тоска по мощным колоннам и парадным фасадам.

Принято считать, что именно тогда, в середине 1930-х, на смену конструктивизму пришел сталинский ампир. Впрочем, это понятие расплывчатое. Есть и более точное определение – освоение классического наследия. Это касалось не только архитектуры, но и живописи, поэзии. Актуальными стали Александр Пушкин, Василий Суриков. А вместе с ними и Жолтовский.

Эстетика советских городов 1930–1950-х разнообразна, в зодчестве проявляли себя художники с авторским почерком. Стиль ВДНХ не похож на стиль московских высоток, а Жолтовский – это вообще особое направление. Ему претило безудержное кондитерское украшательство. Строгость, чувство меры – вот символ веры Жолтовского.

Для него архитектура – не сфера услуг, она даже больше, чем искусство. Это созидание прекрасного мира для совершенного человека. Дело не только в коммунизме. Жолтовский и до 1917 года верил, что через сто лет все преобразится, а технические чудеса подарят человеку свободу для творческого саморазвития. Такой человек должен жить во дворце, не иначе!

Московский венецианец

После войны Жолтовский разрабатывал планы восстановления Новгорода, Сталинграда, Минска, Сочи. Много времени отдавать поездкам он не мог, но черты его благородного архитектурного стиля до сих пор отличают облик этих городов.

У этого патриарха не было осени. Феноменальный послужной список: смолоду быть одержимым архитектурой, в сорок с небольшим получить лавры академика, а самые совершенные свои дома создать в возрасте «восемьдесят плюс» – и увидеть плоды своих усилий… Как будто он все знал заранее, как будто все запланировал и не уставал совершенствоваться даже в «мафусаиловом возрасте».

Оглядываясь в прошлое, Жолтовский жил как человек будущего. Он и студентам говорил: «Раньше чем в пятьдесят лет хороший архитектор не получается; он должен знать не только архитектуру… необходимо знать жизнь, а этому быстро никто не научится. Я думаю, что к пятидесяти уже можно начинать что-то делать». Когда его спрашивали: «А чем же заниматься до пятидесяти?» – мастер улыбался: «Старайтесь уметь делать все!»

В 1947 году ему исполнилось восемьдесят. Академик, мэтр, он по-прежнему не ведал покоя и, словно молодой амбициозный художник, жил предвкушением успеха. Типовой проект кинотеатра «Победа», замечательное здание Строгановского училища – все это создано им уже после восьмидесяти.

Башенка знаменитого дома на Смоленской площади

И наконец – главное. Строился – еще с довоенной поры – «дом с башенкой» на Смоленской площади, или дом чекистов, как его поначалу называли. Идеальный образец адаптации палладианской гармонии к масштабам современного мегаполиса. Как всегда, мастер обошелся без скульптур и эркеров. Изюминка этого дома – в асимметрии. Неожиданно обрывается декоративный карниз (словно его забыли продолжить). Неожиданно появляется над одним из углов изящно прорисованная итальянская (а какая же еще?) башенка с изумрудным колпаком – чудачество автора, автограф Жолтовского. Это здание, которым трудно не полюбоваться даже в вечно бегущей московской толпе. На фоне послевоенного украшательства, характеризующегося множеством колонн и статуй, «дом с башенкой» напоминал о хорошем тоне, о Ренессансе и Античности. В этом стиле академик создал еще три дома в Москве – на Большой Калужской улице (ныне Ленинский проспект), на проспекте Мира и в Рижском проезде.

Жилой дом на проспекте Мира, строительство которого было завершено в 1957 году, стал последним в череде зданий эпохи сталинского ампира (Фото: Legion-media)

Венеция – Жолтовский – Москва – это любовный треугольник, в котором все сложилось счастливо. А почему бы при коммунизме москвичам не пожить так, как венецианские дожи? Это уже не копии Палладио. В столице эти здания прозвали без оговорок – дома Жолтовского. Нечасто фамилия архитектора входит в городской фольклор, но Иван Владиславович заслужил и такое признание, которое почетнее лавров академика.

В конце 1940-х Жолтовского, которого считали главным архитектором СССР, стали корить за «космополитизм» в архитектуре. Ханжескую критику не устраивали и обнаженные амуры, украшавшие холлы его «палаццо». Например, газета «Советское искусство» откликнулась на появление дома на Большой Калужской разгромной статьей: «Можно ли все это назвать архитектурой, достойной нашего времени, совместимой с социалистическим реализмом в искусстве? Конечно, нет. Под видом борьбы с декоративной мишурой, которая, к сожалению, действительно нередко появляется в проектах некоторых беспринципных архитекторов, И. Жолтовский выступил на деле против пластического богатства и правдивости архитектурной формы. Если апологеты И. Жолтовского склонны все это называть классикой, то что же называется формализмом в архитектуре? И. Жолтовский шел к абстрактной форме, жертвуя удобствами людей, проживающих в доме. Это не успех, а большое поражение мастера». В те годы любили критиковать наотмашь – и дома, и фильмы, и песни, которые уже через десятилетие становились классикой.

Спасительной для архитектора оказалась Сталинская премия, полученная им в 1950 году, – первая и последняя в его жизни (у Щусева их было четыре). Критики приумолкли, а эпигоны воодушевились. Дома «под Жолтовского» стали появляться в каждом уважающем себя городе СССР. Бессчетная плеяда бастардов. Существовали варианты экономкласса и класса люкс. Но до гармонии мастера дотягивали только его непосредственные ученики.

Дом на проспекте Мира достроили в 1957-м. Это был прощальный поклон парадного сталинского стиля – перед последовавшим затем его разгромом. Последний изысканный ренессансный дворец советской Москвы, он стоит неподалеку от ВДНХ.

Римский папа

Жолтовский полвека жил в двухэтажном особняке вблизи Моссовета, в Вознесенском переулке. Говорят, в этом доме обитали призраки прежних жильцов – философа Николая Станкевича, поэтов Александра Сумарокова и Евгения Баратынского… Никита Хрущев вспоминал, что архитектора за глаза называли «папой римским». А он и был служителем при святынях. И к зодчеству относился как к божественному поприщу.

В его мастерской стояло кресло, похожее на трон, – по слухам, когда-то оно принадлежало поэту Василию Жуковскому. Восседая на нем, Жолтовский казался королем архитектуры. На столе дымилась трубка: архитектор хранил секрет собственного табака, пахнувшего медом. По студенческой привычке всю жизнь он работал ночами – и лампу в кабинете никогда не выключали. Летом выезжал на волю, на дачу в подмосковное Перхушково. Там, подобно Аристотелю, он под открытым небом проповедовал в окружении учеников. У него учились даже оппоненты. Им было о чем поспорить. Своенравных художников среди тогдашних архитекторов хватало. Каждый – вождь, каждый умел зарядить идеей свой коллектив. Но академика конспектировали все. «Вы должны построить здание так, чтобы зритель, увидев его и прочувствовав его формы, не мог бы не воскликнуть "Ах!"» – это один из его уроков. Так Жолтовский провел и начало своего девяносто второго лета. Последнего.

Когда проходило прощание в Доме архитектора, возле его гроба поставили березку. Он любил это дерево не меньше, чем архитектуру Палладио. Ее посадили у его могилы на Новодевичьем кладбище.

Арсений Замостьянов

Что почитать?

ХАН-МАГОМЕДОВ С.О. Иван Жолтовский. М., 2010

Архитектура сталинской эпохи. Опыт исторического осмысления / Сост. Ю.Л. Косенкова. М., 2010