«А насчет Германии у нас и сомнений не было»

Вопрос о судьбе Германии стал ключевым в послевоенных отношениях держав-победительниц. Как проявил себя на ниве европейской дипломатии развенчавший культ прежнего вождя Никита Хрущев?

«ГЕРМАНСКИЙ ВОПРОС»

На Потсдамской конференции главы стран антигитлеровской коалиции решили сохранить Германию в качестве единого государства, но для устранения угрозы новой войны, для демилитаризации и денацификации страны, а также взимания репараций оккупировать ее территорию на неопределенный срок.

В результате Германия полностью утратила суверенитет и была поделена на четыре оккупационные зоны: советскую, британскую, французскую и американскую. Точно так же на четыре сектора был разделен и Берлин.

В мемуарах Никита Хрущев следующим образом охарактеризовал свое отношение к решению «германского вопроса» после Второй мировой войны: «А насчет Германии у нас и сомнений не было. Мы были абсолютно уверены в том, что она станет социалистическим государством. <…> Поэтому, естественно, после разгрома Германии, чтобы заручиться симпатиями немцев к советской политике, Сталин высказывался за единую Германию. Он представлял себе, что единая Германия будет социалистической и станет союзницей СССР. Вот концепция, которой придерживался Сталин и все его окружение».

Впрочем, не только неизвестно ни одного случая привлечения Хрущева при жизни Сталина к обсуждению вопроса о будущем Германии, но также вызывает сомнение, что он вообще был в курсе таких обсуждений.

Будущего преемника вождя не включили в состав утвержденной 29 декабря 1945 года Комиссии по внешней политике при Политбюро, куда помимо И.В. Сталина вошли В.М. Молотов, Л.П. Берия, А.И. Микоян и А.А. Жданов.

А когда по решению Политбюро от 22 мая 1946 года был организован своеобразный опрос ведущих советских политиков, военачальников и дипломатов по «германскому вопросу» (они должны были высказать свое мнение относительно американского проекта договора о демилитаризации Германии), фамилии Хрущева не оказалось ни среди тех, кто высказался однозначно отрицательно (их было подавляющее большинство), ни в числе тех, кто занял более гибкую позицию (за то, что проект американцев в таком виде не годится, но его можно исправить, выступили два дипломата, вскоре уволенные, – М.М. Литвинов и И.М. Майский).

Не попал Хрущев даже в категорию тех, кто заявил об отсутствии какого-либо собственного мнения по данному вопросу (таковых было двое – маршалы С.М. Буденный и К.А. Вершинин).

Очевидно, Хрущева просто не включили в опросный список, оценив его компетентность по данному вопросу как нулевую. В этой связи вызывает, мягко говоря, сомнение его характеристика концепции Сталина и «его окружения» по «германскому вопросу». Поскольку к кругу участников обсуждения этого вопроса Хрущев явно не принадлежал, употребляемые им формулировки «у нас», «мы» были не вполне уместны.

Курс на объединение

Вместе с тем упомянутые высказывания мемуариста весьма ценны в том смысле, что раскрывают его собственные представления о будущем Германии (да и Европы в целом) – представления, которые, видимо, предопределили его политику в «германском вопросе» тогда, когда волею судеб он оказался у руля власти: вначале в качестве члена послесталинского «коллективного руководства», а затем – первого лица в партии и государстве.

Женевское совещание глав правительств четырех держав. Госсекретарь США Дж. Ф. Даллес, министр иностранных дел Великобритании А. Иден, председатель Совета министров СССР Н.А. Булганин, министр иностранных дел СССР В.М. Молотов и министр иностранных дел Франции А. Пине. 1955 год (Фото: Владимир Савостьянов / ФОТОХРОНИКА ТАСС)

Разумеется, к 1953 году, когда состоялся «дебют» Хрущева в сфере внешней политики, о Германии как едином «социалистическом» государстве даже самый рьяный сторонник этой модели мог думать только как об отдаленной перспективе: страна была расколота, в ее западной части прочно утвердился капиталистический строй с его бесспорными успехами («экономическое чудо», «социальное рыночное хозяйство»), тогда как попытка строить социализм на востоке столкнулась с серьезными трудностями, весьма скоро достигшими критического уровня.

В этих условиях для нового советского руководства логично было бы выступить с инициативой по объединению Германии как «буржуазно-демократического государства» при условии неприсоединения ее к западному военному блоку. Отнюдь не очевидно, что эта инициатива была бы поддержана западными державами и консервативным блоком, стоявшим тогда у власти в ФРГ, однако попытаться все же стоило. Именно за такого рода решение и выступило советское «коллективное руководство» (а не только один Лаврентий Берия, как это порой утверждается).

3 июня 1953 года об этом решении было проинформировано вызванное в Москву «на ковер» руководство ГДР. Где находится запись (если она велась) состоявшейся тогда беседы, неизвестно. Имеются лишь краткие заметки одного из членов немецкой делегации – главы правительства ГДР Отто Гротеволя. Именно в этих заметках зафиксировано первое высказывание Хрущева по германским делам.

Оно очень лаконично и, прямо скажем, довольно тривиально: надо, мол, при организации сельскохозяйственных кооперативов соблюдать «максимум добровольности». От выступлений прочих членов советского руководства – Г.М. Маленкова, Л.П. Берии, В.М. Молотова, А.И. Микояна, Л.М. Кагановича – его отличает не только лаконичность и тривиальность, а нечто большее: критика – и то косвенная – не самого курса на строительство социализма, не коллективизации крестьянских хозяйств как его сущностного элемента, а лишь формы этого процесса.

«Танковое противостояние» у КПП «Чарли» на Фридрихштрассе в октябре 1961 года

Неудивительно, что бывалый коминтерновец Вальтер Ульбрихт, глава немецкой делегации, ни слова не ответил на весьма жесткую и принципиальную критику со стороны прочих советских собеседников, зато охотно продолжил тему коллективизации, заверив Хрущева, что «никакой паники» в отношении сельхозкооперативов не следует поднимать, все будет хорошо, если снизить «обязательные поставки» и «улучшить дело с оборудованием МТС». Так начал складываться тандем Хрущев – Ульбрихт, воплотивший в себе единство мощных консервативных сил – партийных аппаратов КПСС и Социалистической единой партии Германии (СЕПГ).

Надо сказать, что в данном конкретном случае этот тандем не сработал: лидерам СЕПГ/ГДР было предписано вообще отказаться от «строительства социализма», а не только от его некоторых форм. Внешне согласившись с этим вердиктом, тот же Ульбрихт сделал все, чтобы саботировать программу, получившую название «нового курса», и фактически спровоцировал массовые волнения граждан ГДР, достигшие своего апогея 17 июня 1953 года. Тем самым был скомпрометирован либеральный эксперимент, скомпрометированы его сторонники, укрепилась личная власть Ульбрихта, была надолго законсервирована система «реального социализма» в ГДР и ситуация раскола Германии. Следует отдать должное умению Хрущева манипулировать как «империалистическими» соперниками, так и «друзьями» из социалистического лагеря, прежде всего из ГДР

«Мы знаем цену договорам»

В этих условиях Хрущев уже позволил себе более развернутую и открытую атаку против идеи объединения Германии на «буржуазно-демократической» основе. Главным «козлом отпущения» был избран арестованный 26 июня 1953 года Лаврентий Берия. На июльском Пленуме ЦК КПСС 1953 года, посвященном разоблачению реальных и мнимых грехов Берии, Хрущев впервые озвучил формулу, фактически означавшую отказ от какого-либо компромисса по «германскому вопросу»:

«Как может нейтральная демократическая буржуазная Германия быть между нами и Америкой? Возможно ли это? <…> Берия говорил, что мы договор заключим. А чего стоит этот договор? Мы знаем цену договорам…»

Привязав идею компромисса по «германскому вопросу» исключительно к фигуре Берии, Хрущев хитроумным образом предотвратил возникновение оппозиции своим взглядам: отныне любой, кто выступил бы за нейтральную «буржуазно-демократическую» Германию, автоматически попадал в число сторонников свергнутого «врага народа» с соответствующими последствиями.

Тем не менее в МИД, сохранявшем еще определенную автономию, не переставали разрабатывать новые инициативы по ослаблению международной напряженности. В ходе подготовки к Берлинской конференции министров иностранных дел четырех держав (она состоялась в период с 25 января по 18 февраля 1954 года) на обсуждение Президиума ЦК КПСС был представлен план вывода иностранных войск с территории Германии при оставлении там лишь «инспекторских групп», обязанных следить «за выполнением немецкими властями решений четырех держав о демилитаризации и демократизации Германии».

Проект много раз переделывался, была создана комиссия, в которую наряду с министром иностранных дел В.М. Молотовым вошли председатель Совмина Г.М. Маленков и ставший первым секретарем ЦК КПСС Н.С. Хрущев. В результате вместо «инспекторских групп» появилось понятие «ограниченных контингентов» войск четырех держав, которые должны были остаться в Германии на неопределенное время. Это, разумеется, сильно ослабляло суть первоначального предложения МИД и позволило западным министрам принизить значение советской инициативы, что, видимо, вполне устраивало Хрущева.

«Голубь мира»

Надо отдать должное умению Хрущева обыгрывать своих оппонентов, так сказать, на их поле. Он сумел создать себе имидж своеобразного «голубя мира», выступая с широковещательными публичными заявлениями в пользу разрядки, а порой и приписывая себе заслуги в решении сложных международных проблем, которые на самом деле принадлежали другим лицам.

Характерный пример – заключение Государственного договора с Австрией. Исходный импульс к преодолению тупика, сложившегося вокруг этого вопроса, как показывают ныне рассекреченные материалы июльского Пленума ЦК КПСС 1955 года, исходил от Анастаса Микояна. На самом пленуме Хрущев и не претендовал на «первенство» в этом вопросе. Однако вскоре, на советско-австрийских переговорах, о нем уже однозначно говорилось как об «отце Государственного договора», против чего он и не подумал возражать.

Вальтер Ульбрихт – первый секретарь ЦК СЕПГ с 1953 по 1971 год

В то же время на закрытых от общественности форумах представал совсем иной Хрущев – активный противник любых, даже вербальных уступок «империалистам». Очень ярко это проявилось в ходе двух заседаний Президиума ЦК КПСС – 6 и 7 ноября 1955 года, когда обсуждался вопрос о тактике советской делегации на Женевском совещании министров иностранных дел четырех держав (27 октября – 16 ноября 1955 года).

Глава делегации Молотов предложил заявить о возможности объединения Германии путем общегерманских выборов при условии вывода иностранных войск с ее территории и выхода ФРГ из НАТО. Хрущев выступил категорически против, и его поддержали все присутствовавшие (здесь опять-таки сказалось его искусство аппаратчика организовать обструкцию давнему сопернику).

ФРГ vs ГДР

Холодная война обострила «германский вопрос». В декабре 1946 года британская и американская зоны оккупации были административно объединены в Бизонию, а в 1948-м к ним присоединилась и французская зона – сформировалась Тризония, где началось создание собственных органов власти.Вскоре возник первый крупный конфликт, связанный с «блокадой» Западного Берлина: под различными предлогами его железнодорожное, автомобильное и речное сообщение с западными зонами было прервано. Тем самым Советский Союз преследовал две цели: экономическую (стремление заставить Запад изъять свою марку из западных секторов Берлина) и политическую (приостановить процесс создания государства в западных зонах).

Уходить из Западного Берлина союзники не желали, но и использовать войска опасались, боясь спровоцировать полномасштабную войну. Этим временем датируется создание берлинского воздушного моста, по которому осуществлялось снабжение западных секторов города. Продлившись 324 дня, 12 мая 1949 года «блокада» прекратилась. Все эти события только осложнили ситуацию в Германии.

В том же 1949 году произошло полное размежевание: 23 мая на территории Тризонии была провозглашена Федеративная Республика Германия (ФРГ), а 7 октября в границах советской зоны оккупации была образована Германская Демократическая Республика (ГДР). Оба немецких государства не признали друг друга. Также сохранялся в качестве особой единицы Западный Берлин, формально не являвшийся частью ФРГ и фактически получивший самоуправление.

Однако обсуждение вариантов объединения Германии еще продолжалось. В 1952 году Советский Союз выступил с предложением проведения общегерманских выборов под международным контролем, но с условием международного признания ГДР в качестве равноправной с ФРГ стороны, а также нейтрального статуса будущей единой страны. Запад отверг оба пункта. К моменту смерти Сталина поиски путей решения проблемы фактически зашли в тупик.

«Вальтер, ты пойми одно…»

«Сохранить созданный в ГДР строй» – эта основная, в понимании Хрущева, цель советской политики в «германском вопросе» оказалась труднодостижимой. Хрущев откровенно изложил причины этих сложностей в разговоре с Ульбрихтом: «Вальтер, ты пойми одно: с открытыми границами мы с капитализмом соревноваться не можем». Точная дата этого разговора, правда, неизвестна, и мы знаем о нем лишь из воспоминаний переводчика.

С 1952 года такая «открытая граница» существовала только в Берлине, но и этой «дыры» в «железном занавесе» было достаточно, чтобы причинять огромный, и притом все возраставший, вред «рабоче-крестьянскому государству».

Федеральный канцлер ФРГ Конрад Аденауэр (в центре), глава правительственной делегации, прибывшей в Москву для переговоров об установлении дипотношений между СССР и ФРГ, на приеме в Кремле. 1955 год (Фото: Николай Петров / РИА НОВОСТИ)

Западный Берлин стал воронкой, высасывавшей из ГДР капитал – не только денежный (600–670 млн марок – примерно такая же сумма в бюджете ГДР предусматривалась на культуру и науку!), но и человеческий, не менее ценный (всего ГДР, а ранее советскую зону оккупации, покинуло свыше 3 млн человек, причем по большей части это были квалифицированные специалисты).

Вариантов выхода из этой ситуации было всего три: либо включить западные сектора Берлина в состав ГДР, либо заставить власти Западного Берлина высылать беженцев обратно, либо перекрыть этим последним путь на Запад, введя пограничный режим на межсекторальной границе. Первые два варианта предусматривали удаление из западных секторов гарнизонов западных держав, что могло спровоцировать мировую войну. Оставался третий, который и был реализован 13 августа 1961 года.

ХРУЩЕВ И АДЕНАУЭР

Некоторый прогресс в поисках решения «германского вопроса» наметился в 1955 году, когда Президиум Верховного Совета СССР издал указ «О прекращении состояния войны между СССР и Германией». Вскоре советская сторона выступила с инициативой установления дипотношений с Западной Германией. 8 сентября 1955 года в Москву прибыла делегация ФРГ во главе с канцлером Конрадом Аденауэром.

Главным пунктом переговоров стал вопрос о судьбе немецких военнопленных: в соответствии с договоренностями, достигнутыми на встрече, по амнистии было освобождено 8877 человек, еще часть бывших военнопленных были переданы ФРГ для дальнейшего отбывания наказания. Также создавались посольства ФРГ и СССР в Москве и Бонне соответственно.

В то же время Конрад Аденауэр отказался признать ГДР. Более того, в конце 1955 года была объявлена «доктрина Хальштейна» (названная по фамилии предложившего ее государственного секретаря МИД ФРГ Вальтера Хальштейна), согласно которой ФРГ теперь поддерживала дипотношения исключительно со странами, не имевшими дипотношений с ГДР. Исключение делалось только для СССР – это тоже был результат визита Аденауэра.

Новый виток напряженности вокруг Берлина пришелся на ноябрь 1958 года. Никита Хрущев выступил с ультиматумом в адрес США, Великобритании и Франции о пересмотре четырехстороннего статуса Берлина и демилитаризации Западного Берлина, выводе иностранных войск с его территории и превращении в вольный город. В противном случае СССР был готов передать все остававшиеся у него полномочия, касающиеся Берлина, в том числе контроль над доступом в западную часть города, в ведение ГДР – тем самым западным странам пришлось бы косвенно признать ее как государство.

После визита Хрущева в США в 1959 году и его встречи с президентом Дуайтом Эйзенхауэром была достигнута договоренность о созыве мирной конференции, посвященной судьбе Берлина. Но она не состоялась из-за того, что 1 мая 1960 года в небе над Свердловском был сбит американский разведывательный самолет U-2, а его пилот Гэри Пауэрс был арестован и осужден за шпионаж.

13 августа 1961 года началось строительство знаменитой Берлинской стены. А 26 октября того же года на границе американского и советского секторов в Берлине (у КПП «Чарли») произошел инцидент: попытка американских войск уничтожить часть стены была предотвращена советскими танками. Лишь утром советские танки покинули место конфликта, после чего отошли назад и американские силы. Опасность перерастания мелкой стычки в полномасштабную войну двух сверхдержав миновала. Стена просуществовала до 9 ноября 1989 года…

Строительство стены

До сих пор дискутируется вопрос о том, кто был инициатором акции 13 августа – Хрущев или Ульбрихт. Думается, нет никаких оснований полагать, что в данном случае «хвост вертел собакой», то есть младший партнер давил на старшего.

Дело в том, что руководители ГДР стремились использовать кризис для достижения своей цели – заключения мирного договора, что поставило бы ГДР на одну ступень с прочими государствами соцлагеря и снизило бы зависимость от СССР. Проблема потерь от открытой границы волновала их меньше: они не без оснований рассчитывали на то, что СССР и другие страны «социалистического содружества» не допустят краха их государства и компенсируют эти потери.

Визит президента США Джона Кеннеди (на фото слева) в Западный Берлин был приурочен к 15-летию берлинского воздушного моста. 1963 год (Фото: AP PHOTO / ТАСС)

В принципе руководители ГДР были не против закрытия границы, но только после заключения мирного договора. Хрущев же обещал им вариант с обратным порядком действий: вначале закрытие границы – потом мирный договор. Однако после того, как вопрос о границе был решен, он фактически отказался форсировать заключение мирного договора, опять-таки продолжая риторически муссировать эту тему. Приведем в этой связи характерный отрывок из записи заседания Президиума ЦК КПСС 8 января 1962 года.

«Н.С. Хрущев: <…> Я сейчас особых выгод, которые нам давали бы при подписании договора, не вижу.

Голоса: Правильно!

Н.С. Хрущев: Мы их получили 13 августа.

Ф.Р. Козлов: Реализовали в процессе борьбы за Берлин.

Н.С. Хрущев: Вот когда Восточная Германия была открытым государством перед капитализмом, тогда эта кость [Западный Берлин. – А. Ф.] давала довольно воспалительный процесс в нашем горле. Когда мы стену закрыли, мы эту кость вынули и всадили своему врагу, и теперь эта кость работает не против нас, а на нас…»

Разумеется, Ульбрихта такая постановка вопроса совсем не устраивала. Он требовал от Хрущева выполнения его обещания о заключении мирного договора. Актуальность этого требования подтверждали весьма опасные события на межберлинской границе: беспорядочная стрельба пограничников ГДР по смельчакам, пытавшимся преодолеть «стену», угроза прямого столкновения советских и американских войск (известное «танковое противостояние» у КПП «Чарли» на Фридрихштрассе 26–27 октября 1961 года, которое может считаться высшей точкой берлинского кризиса). Хрущев сумел избежать эскалации конфликта с американцами и не поддался на уговоры Ульбрихта.

Однако отношения в тандеме Хрущев – Ульбрихт испортились. Беседы между его участниками приняли необычайно острый характер. Вот, например, какую отповедь дал Хрущев своему партнеру при встрече 26 февраля 1962 года:

«Если мы будем поддаваться обывательским настроениям, тому, что в ГДР говорят, что вот мы три года не заключаем мирный договор, так что же получится: какой-то дурак будет меня подогревать и я должен действовать так, как он хочет? <…> Что нас тянет на мирный договор? Разве захлебнемся мы без него? Нет. Теперь Ульбрихт стену выстроил и смеется над англичанами и американцами. А они вынуждены терпеть. Американцы хотели бульдозерами сровнять стену, но мы поставили танки. <…> Сейчас Кеннеди поджаривают спичкой, чтобы он что-то сделал, а он говорит: ничего не могу. Разве вам мало этого? Грабитель вы!»

Допустим, «дурак» – это прямо Ульбрихту не адресовалось, но ведь и «грабителя» было вполне достаточно. Все, что в конечном счете получил руководитель ГДР, – это договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи с СССР, который, по сути, ничего нового в международную реальность и отношения двух стран не вносил.

Финальный аккорд

Речь, которую Хрущев произнес по случаю подписания этого договора 12 июля 1964 года, стала его последним словом по Германии. И не самым удачным. В ней он, в частности, заявил, что «принципы самоопределения неприменимы к "германскому вопросу"». Это был афронт по отношению не только к ФРГ, которая под самоопределением понимала ликвидацию ГДР и объединение Германии на этой основе, но и к самой ГДР, исходившей из постулата, что самоопределение уже осуществилось в виде создания двух германских государств (впрочем, там имелась и такая точка зрения, что акт самоопределения произошел лишь на востоке страны, а западной ее части еще предстоит «освободиться» от гнета монополий и иностранной оккупации).

Как бы то ни было, Хрущев в данном случае вызвал недовольство в обеих частях Германии – своеобразное достижение! Вероятно, такой инцидент мог быть связан с эмоциональной реакцией советского лидера на упреки со стороны его строптивого партнера из ГДР. На заключительном этапе своей политической деятельности Хрущев, видимо, задался вопросом, не станет ли лучшим партнером для СССР другое германское государство.

Попытки использовать посреднические контакты бывшего посла ФРГ в Москве Ганса Кролля (который стал чуть ли не личным другом Хрущева) и посылка в ФРГ с «ознакомительной миссией» своего зятя А.И. Аджубея, главного редактора «Известий», могут дать основания для такого вывода. Однако октябрьский Пленум КПСС 1964 года положил конец этим экспериментам.

Мысли и действия Хрущева в отношении Германии – характерный пример сложности и противоречивости его личности. Достаточно сказать, что этот разоблачитель культа Сталина сделал именно то, что планировалось при жизни «великого вождя» и не было реализовано из-за его смерти. Речь идет о Берлинской стене – печальном символе холодной войны. Увы, это, пожалуй, главное, чем запомнится Хрущев в контексте германской истории.

Алексей Филитов, доктор исторических наук