Битва при Москве-реке

Самые известные, казалось бы, битвы и спустя столетия вызывают нешуточные споры. Спорят и о Бородинской битве – без преувеличения главном сражении Михаила Кутузова.

Конец Бородинского сражения. Худ. В.В. Верещагин. 1899–1900 (Фото предоставлено М. Золотаревым)

«День Бородина», 26 августа 1812 года. Двести пять лет прошло с того момента, когда рассеялся дым над Бородинским полем. Однако и сегодня окончательно не решены три связанных между собой главных вопроса сражения:

– кто оказался на поле боя сильнее (то есть имел количественное и качественное превосходство);

– кто в итоге победил;

– какой ценой далась победа (иными словами, какова была численность потерь с обеих сторон).

Лучшие специалисты даже в работах последних лет осторожно констатируют: «в целом вопрос о точной численности сторон является до сих пор предметом научных споров среди историков» (Виктор Безотосный в своей докторской диссертации) или «вопрос о потерях сторон на сегодняшний день является дискуссионным, так же как и ответ на другой вопрос, неизменно возникающий в связи с итогами Бородинской битвы: чья победа?» (Лидия Ивченко в обстоятельном жизнеописании Михаила Кутузова).

Попробуем разобраться.

Кто был сильнее?

Сначала надо представить «туман войны». Кутузов готовился встретить до 165 тыс. наполеоновских солдат (допуская, что их чуть меньше) при 1000 орудий и, соответственно, строил сражение от обороны. Наполеон собирался атаковать, считая, что перед ним 120, от силы 130 тыс. русских. В дальнейшем обе стороны охотно увеличивали численность сил противника и уменьшали свои. На острове Святой Елены Наполеон говорил о 170 тыс. русских, а вскоре ученик Кутузова генерал Карл Толь (при Бородине полковник и генерал-квартирмейстер 1-й армии) «ответил» цифрой в 185 тыс. французов. И до сих пор в науке идут во встречный бой методики подсчета, а с ними рядом – допущения и предположения, заменяющие лакуны в документах.

Наиболее убедительным пока представляется анализ численности сторон, проведенный профессором Борисом Абалихиным. Он подверг сомнению увеличение численности русской армии накануне битвы до 150 тыс. человек и больше (за счет казаков и ополченцев), которое, кстати, отмечается и в некоторых современных учебниках. Историк указал на прямые ошибки своих предшественников, приведшие к завышению численности казаков и ополченцев, и на разные способы вычисления, когда, с одной стороны, учитывались занятые обслуживающей работой русские ополченцы, а с другой – не учитывались выполняющие ту же функцию наполеоновские нестроевые солдаты. Выводы таковы: надо либо брать в расчет только строевых солдат, то есть боевую составляющую армий, либо говорить об общей численности войск, подошедших к Бородинскому полю. В любом случае перевес оказывается на стороне Бонапарта: либо 134–135 тыс. регулярных войск наполеоновской армии против 122–123 тыс. регулярных войск и казаков русской армии, либо 150 тыс. против 132 тыс. соответственно. Русская армия имела преимущество в артиллерии – 624 орудия против 587, но уступала по численности регулярной пехоты.

Вообще говоря, численность сама по себе – лишь цифры на бумаге. Важнейшим является вопрос «качества» войск. Ядро армии – регулярные части, и здесь у Наполеона был и количественный, и качественный перевес. Во-первых, в регулярных частях русской армии значительную долю, до 15% от общего числа, составляли наспех обученные новобранцы, приведенные генералом Михаилом Милорадовичем в качестве пополнения буквально накануне сражения. Во-вторых, при примерном равенстве в коннице по абстрактным «саблям» наполеоновские войска имели колоссальное превосходство в тяжелой кавалерии, мощной ударной силе, – 11 тыс. против 5,5 тыс. (в два раза!). Поэтому, несмотря на героизм русских кавалергардов и конногвардейцев, французские бронированные всадники сыграли важнейшую роль в овладении центром позиции – Курганной высотой (батареей Раевского).

«Компенсацию» по численности представляли собой казаки, но бросать их против кирасиров было шагом самоубийственным. Кутузов попытался использовать легкую кавалерию для флангового рейда – не столько успешного, сколько отвлекшего внимание Наполеона и давшего передышку частям на направлении главного удара.

Что же касается боеспособности ополчения (при всем ограниченном его участии в битве), то она оценивалась армейскими весьма невысоко. И неудивительно: ратники получили на боевую подготовку семь-десять дней; кроме того, большая часть из них, за неимением ружей, была вооружена пиками. Один из офицеров – участников сражения писал: «26 число Московское ополчение стояло в колонне сзади нас на горе; их било ядрами исправно, и даром. Главнокомандующий сделал славное из них употребление: поставил их цепью сзади войска, чтобы здоровые люди не выносили раненых, а убирали бы ополченцы. Сделано славно, но безбожники грабили раненых, что я сам видел, везя патроны в полк, и трем саблею от меня досталось по спинам плашмя. Этими молодцами после сражения укомплектовали дивизию нашу, с оружием, Бог знает каким: кто имел пику, кто бердыш, у иного ружье, пистолет и нож, а кто был с дубиной. К нам дали их офицера в треугольной шляпе, который вскоре и бежал».

«Гора кровавых тел…»

В отношении потерь пересмотр и пересчет цифр и «цыфири» также не прекращается. И по сей день, теперь в виртуальном пространстве историографии, эксперты охотно «убивают» дополнительные тысячи неприятельских солдат и «оживляют» тысячи своих.

Соглашаются только в том, что потери были по тогдашним масштабам не просто большие, а очень большие. Связано это с тем, что сражение велось как прямое лобовое столкновение, в котором обходные маневры сыграли в лучшем случае вспомогательную роль. Густые колонны шли по полю в полный рост под плотным огнем сотен сконцентрированных на узком участке орудий (счет произведенных артиллерийских выстрелов превышает сотню тысяч). Именно по этой причине здесь не действует «всем известное» соотношение потерь атакующих и обороняющихся – 3:1.

Бородинское сражение. Атака лейб-гвардии Литовского полка. Худ. Н.С. Самокиш. 1912 (Фото предоставлено М. Золотаревым. Книга «Бородино. 1812». М., 1987)

Из «Истории лейб-гвардии Литовского полка»

«Трудно себе представить ожесточение обеих сторон в Бородинском сражении. Многие из сражавшихся побросали свое оружие, сцеплялись друг с другом, раздирали друг другу рты, душили один другого в тесных объятиях и вместе падали мертвыми. Артиллерия скакала по трупам, как по бревенчатой мостовой… Раскаленные пушки не могли выдерживать действия пороха и лопались с треском, поражая заряжавших их артиллеристов; ядра, с визгом ударяясь о землю, выбрасывали вверх кусты и взрывали поля, как плугом. Пороховые ящики взлетали на воздух. Крики командиров и вопли отчаяния на десяти разных языках заглушались пальбой и барабанным боем. Над левым крылом нашей армии висело густое черное облако от дыма, смешавшегося с парами крови; оно совершенно затмило свет. Солнце покрылось кровавою пеленою; перед центром пылало Бородино, облитое огнем, а правый фланг был ярко освещен лучами солнца. В одно и то же время взорам представлялись день, вечер и ночь».

По наиболее достоверным подсчетам (Дмитрий Целорунго, Сергей Львов), в русской армии выбыло из строя (а не было убито, как порой пишут) около 40 тыс. человек – практически треть от общей численности войск. Действительно, «немногие вернулись с поля»! Как вспоминал уцелевший в битве подпоручик Николай Андреев, «скелеты полков нашей дивизии поступили к графу Милорадовичу в арьергард».

По французской армии данные собрать труднее: слишком много документов было утеряно во время бегства Наполеона из России. Давно оспаривается все еще встречающаяся (например, во французской «Википедии») цифра потерь в 28 тыс. человек. Она была принята во французской историографии в антикварные 1840-е годы (когда российские историки тоже исчисляли потери русской армии примерно в 28 тыс.). Цифра сомнительна с точки зрения статистики: в таком случае соотношение точно известного числа убитых и раненых генералов и офицеров с числом потерь среди нижних чинов выпадает из нормы. Кроме того, позднейшие французские же подсчеты показали гигантскую неполноту данных: число убитых при Бородине офицеров, например, оказалось не 269, а не менее 460, причем известных поименно! Впрочем, долго приводившиеся в советских изданиях цифры потерь в 58 тыс. человек тоже поставлены под сомнение, поскольку базируются на недостоверных источниках. Согласно более основательным, хотя и все еще примерным, подсчетам (в частности, Владимира Земцова), потери приближались к 40 тыс. человек.

Парадоксально, но обросшая методиками и даже диссертациями тема как бы сделала круг и вернулась к статистике, представленной в XIX веке в трудах хрестоматийного военного теоретика Генриха Жомини и профессора военного искусства Генриха Леера. Получается, русская и французская армии понесли сопоставимые потери (что корреспондируется с предшествовавшим Бородину боем за Шевардинский редут, где обе стороны потеряли по 5–6 тыс. человек).

Чья победа?

Накануне сражения над Кутузовым парил исполинский орел. Наполеон встречал рассветное «солнце Аустерлица». Обе стороны видели «великие предзнаменования», и обе честь победы в Бородинской битве поначалу приписывали себе.

Кутузов сообщал домой о своем успехе: «Я, слава богу, здоров и не побит, а выиграл баталию над Бонапартием». Михаил Барклай-де-Толли уверял: «Все утешались одержанной победой и с нетерпением ожидали следующего утра». Наполеон писал в Париж, императрице, о своей победе в «битве при Москве-реке» (так ее называют во Франции): «Я вчера разбил русских».

Действительно, к концу сражения все главные опорные пункты русской позиции были заняты французами (впрочем, так же было и в бою под Малоярославцем, с которого началось отступление Великой армии). Более того, после Бородинской битвы наполеоновская армия практически беспрепятственно дошла до Москвы.

Однако в курсах логики предостерегают от типичной ошибки: «после» не обязательно значит «вследствие». Еще в XIX веке Леер отмечал: «Важность каждого сражения измеряется его результатами, насколько последние влияют на изменение стратегического положения обеих сторон. Чем сильнее переворот в последнем, тем сражение важнее. Бородинское сражение никакого переворота в стратегическом положении не произвело, а если и произвело, то скорее в нашу пользу». (Обе армии как двигались на восток, так и продолжали, но русская армия сближалась с источниками комплектования и продовольствия, а наполеоновская от них отдалялась.)

Беда Наполеона была в том, что он не выполнил своей главной задачи. Французский император от самой границы жаждал второго Аустерлица, намеревался так же жестоко разгромить русскую армию в генеральном сражении – но не разгромил. Цель своей армии в битве он озвучил в предрассветном обращении к солдатам: «Победа зависит от вас. Она нам необходима. Она даст нам изобилие, хорошие зимние квартиры и скорое возвращение в отчизну!» Что из этого было выполнено? Сколькие дожили до «скорого возвращения в отчизну»? Сколькие обрели вечные «зимние квартиры»?

Как большое достижение Наполеона при Бородине преподносится тот факт, что его армия оставила поле боя за собой. Между тем участник сражения граф Филипп-Поль де Сегюр писал: «…какая польза была в том, что поле битвы осталось в наших руках? В такой обширной стране, как эта, может ли не хватать русским земли, чтобы сражаться?» По всем правилам военного искусства победитель должен иметь силы преследовать разгромленного противника, гнать и рассеивать остатки его войск. Наполеон три дня после сражения простоял в Можайске: приводил в порядок сильно потрепанную армию (и лечил простуду).

Кутузов разгромлен не был и никуда не бежал. Он изначально собирался провести оборонительное сражение, в котором Бонапарт понесет невосполнимые потери. Сражение для русского полководца было не «последним и решительным боем», не подобием «финального матча на первенство мира», где на кону все или ничего, но лишь частью большого стратегического плана. Его суть он выразил в одном из донесений Александру I: «…дело идет не о славах выигранных только баталий, но вся цель… устремлена на истребление французской армии».

Принимая решение сразиться, он надеялся на то, что русская армия немедленно будет подкреплена обещанными (в том числе лично императором Александром!) резервами, рассчитывал как минимум на 80 тыс. человек. Он знал, что московский генерал-губернатор граф Федор Ростопчин хвалился: «Я скажу: ну, дружина московская, пойдем и мы! И выйдем сто тысяч молодцов, возьмем Иверскую Божию Матерь да 150 пушек и кончим дело все вместе». Однако это были только красивые слова. Ни московский губернатор, ни формировавший резервы князь Дмитрий Лобанов-Ростовский обещанных резервов не прислали, и Кутузов приказал жаждущим нового боя войскам отходить «навстречу свежим воинам, пылающим тем же рвением сразиться с неприятелем».

Вместо «свежих воинов» главнокомандующий получил рескрипт от Александра I с прямым запретом использовать в данный момент резервные войска – ввиду их неподготовленности. «Касательно же упоминаемого вами распоряжения о присоединении… новоформируемых полков, – писал император как раз в бородинские дни, – я нахожу оное к исполнению невозможным по неготовности еще сих полков, а особливо по необходимости иметь устроенное войско для образования и содержания нового рекрутского набора… Нахожу необходимым, дабы вы формируемых полков… в армию не требовали на первой случай, а по мере приуготовления рекрут оные будут немедленно доставляться во вверенные вам армии». Сбылось предвиденное Кутузовым накануне битвы: «Французы переломают над нами свои зубы, но жаль, что, разбивши их, нам нечем будет доколачивать»…

Таким образом, не Бородинское сражение, а отсутствие обещанных резервных полков вынудило главнокомандующего к отступлению, а потом и к решению «пожертвованием Москвы спасти армию», то есть обменять пространство на время для сбора боеспособных войск.

Но не парадокс ли тогда: нужно спасать армию, а Кутузов дал сражение, в котором потерял до трети воинов? Не парадокс. Необходимо было сохранить армию морально боеспособную, ту, которая выдержала испытание огнем и почувствовала, что может как минимум на равных противостоять победителю всей Европы. Да и, как возвышенно говорили потом, нельзя было не принести «искупительную жертву за оставление Москвы».

На Бородинском поле. Худ. Х. В. Фабер дю Фор. 1830-е (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Бородинская битва: самый краткий курс

Русская армия перестала отступать 22 августа 1812 года. Наполеона ждали на неидеальной, но наилучшей из отысканных позиций: пространство было достаточно плоским и на 70% открытым («нашли большое поле»), что, с одной стороны, позволяло контролировать маневры противника и издалека вести по нему прицельный огонь, а с другой – с наименьшими препятствиями перемещать в собственном тылу резервы, боеприпасы и раненых. Полосатый верстовой столб указывал: от Москвы 109 верст.

Расположение русских войск напоминало тупой угол, обращенный вершиной на запад, к неприятелю. Вершина эта упиралась в село Бородино, через которое с запада на восток протянулась главная ось позиции (а то и главная ось войны) – большая дорога от Смоленска на Москву (ширина проезжей части – до 56 метров!). Кутузов не мог знать, где именно будет разворачиваться для атаки Наполеон, и равномерно распределил войска по обе стороны этой оси. Справа позиция была прикрыта речкой Колочей – неширокой, но с довольно крутыми лесистыми берегами. Слева подобного естественного препятствия не было, и войскам пришлось возвести (кое-где наспех) полевые укрепления.

24 августа, когда приблизилась наполеоновская армия, за самое выдвинутое из укреплений – редут у села Шевардино – развернулся жаркий бой, шедший до самой ночи. Через день, с рассветом 26 августа, Наполеон направил свой главный удар на русский левый фланг. Днем он занял важнейшие полевые укрепления (Багратионовы флеши – «гроб французской пехоты», по словам Петра Багратиона; и батарею Раевского – «могилу французской кавалерии»), однако перерезать Смоленскую дорогу – артерию войны – не смог. Кутузов отодвигался, но удерживал фронт, перебрасывая части со спокойного правого фланга на подвергавшиеся угрозе участки. К вечеру лобовые сшибки пехоты и кавалерии стали затухать и сменились интенсивной артиллерийской перестрелкой.

«Темнота ночи водворила тишину», – писал Михаил Барклай-де-Толли. К этому времени русская армия отодвинулась на восток вдоль «оси» на версту-полторы, но стояла в боевых порядках, готовая к продолжению сражения. Ночью Наполеон отвел главные силы с изрытого ядрами, полного стонущими ранеными, заваленного трупами людей и лошадей поля. С рассветом 27 августа русская армия организованно, по приказу Кутузова, начала отход к Можайску по удержанной Новой Смоленской дороге. В полдень следом направилась армия Наполеона.

Из книги «Поход в Россию» Филиппа-Поля де Сегюра

«Император объехал тогда поле битвы. Никогда еще ни одно поле сражения не имело такого ужасного вида! Все способствовало угнетающему впечатлению: угрюмое небо, холодный дождь, сильный ветер, обгорелые жилища, разрытая равнина, усеянная развалинами и обломками, а на горизонте унылая и темная зелень северных деревьев. Везде виднелись солдаты, бродившие между трупами и искавшие какого-нибудь пропитания даже в ранцах своих убитых товарищей. Ужасные раны – русские пули были толще наших, – молчаливые бивуаки, нигде ни песен, ни рассказов, унылое безмолвие, царившее кругом, – вот что представляло это поле! <…> Французские солдаты не обманывались. Они изумлялись тому, что так много врагов было перебито, так много было раненых – и так мало пленных! Не было даже восьмисот! А только по числу пленных и судили о победе. Убитые же скорее доказывали мужество побежденных, нежели победу. Если остальные могли отступить в таком порядке, гордые и не упавшие духом, то какая польза была в том, что поле битвы осталось в наших руках? В такой обширной стране, как эта, может ли не хватать русским земли, чтобы сражаться?»

Вот понимание ситуации одним из умнейших русских деятелей XIX столетия Михаилом Воронцовым (он был ранен при защите Багратионовых флешей): «Наша армия была чудовищно ослаблена сражением, но и свежие части каждый день присоединялись к нам, мы далеко не исчерпали своих возможностей, и у нас всего было в достатке. Мы очень хорошо знали, что французская армия, наоборот, будучи в равной степени, если не более, ослабленной после битвы, с каждым днем все заметнее отдалялась от своих подкреплений и запасов, во всем нуждалась и могла в скором времени оказаться на голодном пайке. Одна только жертва Москвы отгоняла всякую мысль о мире или о возможности его, и здесь уже никакая цель или предлог не могли явиться основанием для его заключения».

На трагическую роль Бородинского сражения в судьбе Наполеона в еще более отдаленной перспективе прямо указал один из самых симпатизирующих французскому императору отечественных историков – Олег Соколов. В связи с решением Наполеона не бросать в огонь сражения гвардию историк печально констатировал: «Около трех часов пополудни 7 сентября [по новому стилю. – Д. О.] 1812 года на поле боя при Бородине Наполеон потерял свою корону и Европейскую империю… Конечно, он этого не знал, но зато об этом можно с уверенностью сказать сейчас, когда прошло около двух сотен лет после этих событий». Впрочем, авторитет императора так велик, что уже через несколько строчек тот же автор говорит о его победе, пусть «малоубедительной», пусть «пирровой», пусть «оказавшейся бесполезной»…

Сам Наполеон на закате жизни признавался: «В сражении при Москве-реке было выказано наиболее доблести и одержан наименьший успех». И добавлял: «Французы показали себя достойными одержать победу, а русские заслужили быть непобедимыми».

Кутузов тоже был осторожен в своих официальных высказываниях: «Французская армия под предводительством самого Наполеона… не превозмогла твердости духа российского солдата, жертвовавшего с бодростью жизнью за свое Отечество».

Получается, что на вопрос о том, чья победа была под Бородином в военном плане, наиболее обоснован ответ: «Ничья». Но ничья оказалась в пользу русских, ибо в моральном отношении удача сопутствовала именно им. Если собранная почти со всей Европы армия Наполеона стала терять уверенность в окончательной победе, то русская армия, напротив, поверила в возможность победы над полководцем, который более полутора десятков лет практически не знал поражений. Короче и емче многих результат определил поэт и офицер Федор Глинка: «Русские устояли!»

Три устойчивых мифа о Бородинской битве

МИФ ПЕРВЫЙ

Сражение началось с отвлекающей атаки на село Бородино

Так показалось тем, кто встретил рассвет и битву на центральном участке поля. Впечатление подкрепляло логичное объяснение: ловкий отвлекающий удар. Но такой «ложный» замах был уж слишком очевиден. Сейчас принято считать, что побоище началось с рассветом, около шести утра, с артподготовки и атаки французов на Багратионовы флеши (примерно в 2,5 км к югу от Бородина). К тому времени, когда самые храбрые колонны французов были уже сильно прорежены неожиданным картечным залпом русской артиллерии, наступление на Бородино только развернулось. Так было хитрее: атаковать село (прямо под окулярами подзорных труб Кутузова и его окружения) лишь за началом главного удара. И именно этим сковать боем центр, дезориентировать, заставить подумать, что отвлекающий удар нанесен как раз на левом фланге… Кутузову действительно пришлось разбираться с ситуацией и повременить с переброской резервов на подвергаемый наибольшей угрозе левый фланг.

МИФ ВТОРОЙ

Восемь атак на Багратионовы флеши

Этот образ мерного человеческого прибоя, страшного своей неумолимостью, настолько сильно въедается в «память», что недавние исследования, меняющие традиционные представления о битве, никак не найдут себе места в популярной литературе. Во многих книжках под влиянием старых советских и досоветских работ по-прежнему утверждается, что Багратионовы флеши пали к 12 часам дня в результате восьмой атаки французов. Однако современные историки, сопоставив русские и французские источники, пришли к выводу, что флеши были окончательно потеряны в ходе третьей атаки наполеоновских войск; произошло это к 10 часам утра. Тогда же был ранен князь Петр Багратион. Такая перемена в хронологии воздает должное напору и отваге французов, но прибавляет доблести и русским солдатам, пережившим один из самых серьезных кризисов в битве и удерживавшим следующую оборонительную позицию – за Семеновским оврагом – на два-три часа дольше, чем считалось, и уже до конца боя.

МИФ ТРЕТИЙ

Забытый Кутузовым артиллерийский резерв

Это утверждение о почти половине якобы забытых в тылу орудий – аргумент одновременно и критиков, и сторонников Кутузова. Критики включают довод о 300 «забытых» орудиях в перечень его «грехов». Сторонники же видят здесь резерв в качестве противовеса сохраненной Наполеоном гвардии: «Французы пойдут… и прямо под 300 стволов!» Но уже в далеком 1962 году историк А.П. Ларионов сравнил архивные документы и мемуары участников битвы и доказал, что «главный артиллерийский резерв был израсходован к трем часам дня» и все его 296 орудий приняли участие в сражении. Нарисованный на многих картах большой артиллерийский парк у деревни Псарёво – это отражение ситуации за день до боя. К вечеру 25 августа все орудия были вывезены на позиции. Они в итоге создали плотность огня, остановившую к вечеру продвижение французов; они сыграли роль в отказе Наполеона двигать в бой гвардию – свой последний серьезный резерв. Генерал Жан-Жак Жермен Пеле-Клозо вспоминал: «Наполеон и окружающие его не могли знать, когда истощатся подкрепления, постепенно прибывавшие позади русских линий. <…> Следовало ли вечером двинуть, под страшным огнем, императорскую гвардию, единственный резерв, не введенный в дело? Она могла быть истреблена прежде, чем дошла бы до неприятеля со своим грозным штыком. Она назначалась не для такого боя».

Бой за Багратионовы флеши. Худ. Х. В. Фабер дю Фор. 1830-е (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Дмитрий Олейников,кандидат исторических наук

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

Бородино в воспоминаниях современников / Сост. Р.А. Кулагин. СПб., 2001Бородино. Документальная хроника / Сост. А.М. Валькович. М., 2004

ИВЧЕНКО Л.Л. Бородинское сражение. История русской версии событий. М., 2015