Достань-ка календарь!

Сто лет назад, в самом начале 1918 года, в России произошли новации, напрямую, казалось бы, к революции отношения не имевшие. Пришедшие к власти большевики помимо радикальных социально-экономических и политических преобразований неожиданно для многих реализовали ряд решений, касавшихся повседневной жизни граждан. В итоге страна волевым усилием тогдашнего правительства не только перешла на существенно упрощенный алфавит, но, кроме того, начала жить по новому, григорианскому календарю.

Практический резон был очевиден: к 1918 году Россия оставалась одной из немногих европейских стран, живших по архаичному, как многим тогда представлялось, юлианскому календарю. Неудобство, впрочем, было относительным, ведь основная масса населения, в Европу не ездившая, вряд ли испытывала какие-либо затруднения от расхождения календарных стилей. Более того, григорианский календарь не признавался (и не признается до сих пор) Русской православной церковью. В дореволюционной России это было еще одним весомым аргументом в пользу сохранения старого, освященного многовековой традицией календаря.

Но только не для революционеров, взявших курс на борьбу с религией во всех ее проявлениях. В этом смысле мотивы церковной общественности скорее явились дополнительным стимулом для большевистских календарных новаций. К тому же многие революционные лидеры долгие годы прожили в качестве политэмигрантов в Европе, а значит, исходили и из сугубо практических резонов. Коль скоро мировая революция не за горами, в преддверии ее не грех унифицировать и счисление времени, полагали они.

Помимо политических и практических резонов, думаю, был еще один – сугубо идеологический. Замена старого календаря на новый – революционный – давно уже воспринималась в радикальных кругах как одна из фирменных черт любой сколько-нибудь уважающей себя революционной стихии. Недаром же во Франции якобинцы и парижские коммунары (которых большевики считали почти «эталонными» революционерами) едва ли не первым делом брались именно за исправление календаря!

Причем французские революционеры конца XVIII века были куда радикальнее российских. Они не только отменили счет лет от Рождества Христова, объявив началом новой эры 1792 год как первый год республики, но и отказались от празднования Нового года 1 января, назначив вместо него первым днем года день осеннего равноденствия (именно на него пришелся первый день республики – 22 сентября 1792-го). Однако и на этом французские радикалы не остановились: они заменили в своем календаре традиционные, родившиеся еще в Древнем Риме названия месяцев, а также дали уникальные наименования каждому (!) отдельному дню года (наряду с «днем щавеля» и «полевого салата» появился, например, «день хрена»).

Все последующие европейские революционеры уважали эти календарные наработки. Республиканский календарь, отмененный Наполеоном Бонапартом в 1806-м, был вновь введен во Франции спустя десятилетия – в 1871 году. Правда, всего на пару месяцев – именно столько просуществовала Парижская коммуна. Вернуть календарь времен Французской революции конца XVIII века коммунары смогли, а вот удержать власть так и не сумели.

Тем не менее теоретики и идеологи революции любили осмысливать революционный процесс в терминах французского республиканского календаря. Так, на долгие годы именами нарицательными стали такие названия месяцев, как термидор и брюмер.

Брюмер «прославил» Карл Маркс. Как известно, 18 брюмера VIII года республики (то есть 9 ноября 1799 года) Наполеон Бонапарт, совершив государственный переворот, сверг коллегиальный орган власти в лице Директории, в состав которой сам же входил, и взял власть в свои руки. Спустя полвека Маркс написал работу «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». В ней, используя термин французского республиканского календаря, Маркс рассмотрел механизмы прихода к власти племянника Наполеона I – Луи-Наполеона Бонапарта (будущего Наполеона III), который впоследствии воссоздал Французскую империю. И все потому, что на пути к власти он, по мнению Маркса, повторил опыт дядюшки.

Еще более популярным, и прежде всего в большевистской среде, оказался термин «термидор». Переворот 9 термидора II года республики (то есть 27 июля 1794 года), в результате которого была свергнута якобинская диктатура, стал для большевиков символом не просто контрреволюции, а переворота, совершенного самими революционерами, переродившимися и по сути предавшими свои прежние идеалы. Оказавшись в вынужденной эмиграции, Лев Троцкий так и назовет одну из глав своей знаменитой книги «Преданная революция» – «Советский термидор». Главным «советским термидорианцем» в его трактовке, разумеется, выступал Иосиф Сталин, изменивший, с точки зрения Троцкого, ленинским принципам строительства социализма.

Впрочем, следует отдать должное большевикам. Они не изобретали на ходу велосипед, хотя, полагаю, тоже могли бы придумать свои названия месяцам и дням недели (некоторые инициативные граждане выступали с такими предложениями). Академические и общественные дискуссии по поводу того, нужно ли упрощать алфавит и орфографические правила, а также переходить с юлианского на принятый почти во всей Европе григорианский календарь (а если нужно, то как и когда это делать?), велись уже на протяжении нескольких десятилетий. Большевики лишь приняли радикальное управленческое решение. Что ж, пожалуй, это было самое безболезненное для страны преобразование за все годы советской власти, отменять которое спустя время не пришло в голову даже самым оголтелым антисоветчикам.

Владимир Рудаков, главный редактор журнала «Историк»