Наш человек в Вашингтоне

В когорте дипломатов советской школы Анатолий Добрынин был звездой первой величины. Почти четверть века он проработал чрезвычайным и полномочным послом СССР в США – рекорд, который вряд ли кому удастся побить

Добрынин родился 100 лет назад – 16 ноября 1919 года. На любой групповой фотографии в официальной хронике его богатырская фигура cразу бросалась в глаза. Как и широкая улыбка, соответствовавшая фамилии. Многие считали его потомственным аристократом, хотя родился будущий мэтр международной политики в семье слесаря в подмосковном поселке Красная Горка.

Отец мечтал видеть его инженером. И Анатолию повезло: он поступил не куда-нибудь, а в один из лучших вузов страны – Московский авиационный институт. Гранит науки оказался по зубам. Сразу после выпуска из МАИ Добрынина приняли на опытный завод № 115, к выдающемуся авиаконструктору Александру Яковлеву, который видел в энергичном юноше своего будущего заместителя. Казалось, что ему достался счастливый билет, но судьбу начинающего конструктора изменил 1944 год.

Сталинский призыв

После успешных наступательных операций, когда Красная армия вышла к границам Советского Союза, в Политбюро всерьез задумались о послевоенном будущем. Стало ясно, что после победы настанет время переговоров, время перекройки политической карты мира. А значит, нужны кадры, которые «решают всё» – в том числе в международных делах. Иосиф Сталин порекомендовал искать будущих дипломатов среди молодых инженеров с оборонных заводов, обращая внимание на тех, кто умеет наладить контакт и с учеными, и с рабочими, и с бюрократами. Такие с кем угодно договорятся!

К Добрынину стали присматриваться. Однажды его вызвали на Старую площадь для беседы с инструктором ЦК – прямо из кабинета, где молодой конструктор работал над чертежами. Чуть ли не с порога он услышал: «Есть мнение направить вас на учебу в дипломатическую школу». Уходить из авиастроения ему не хотелось. А отец будущего «чрезвычайного и полномочного» и вовсе считал дипломатов патентованными жуликами. Но от партийных поручений отказываться было не принято – и Добрынин стал дипломатом «сталинского призыва».

В Высшей дипломатической школе бывших инженеров натаскивали в политической алгебре, обучали иностранным языкам и марксистским премудростям, знакомили с ритуалами великосветских приемов. После двухлетнего обучения Добрынина – единственного со всего курса – оставили в школе работать над диссертацией о дальневосточной политике США в годы Русско-японской войны.

Настоящей академией стала для него работа в секретариате Валериана Зорина – одного из зубров советской внешней политики, заместителя министра иностранных дел СССР. Молодой дипломат обживался на политическом олимпе. Однажды ему даже довелось столкнуться с самим товарищем Сталиным. Добрынин вспоминал об этом не без иронии: «Иду быстрым шагом по длинному коридору Кремля к залу заседаний Политбюро. Вдруг вижу, в коридор с другой стороны входит Сталин с охраной и медленно идет мне навстречу. Коридоры в Кремле высокие, длинные, но узкие. От двери к двери большие расстояния. Я быстро огляделся налево, направо: близко нет ни двери, ни бокового коридора. Я прижался тогда спиной к стенке и стал с волнением ждать, пока Сталин пройдет мимо.

Он, конечно, заметил мое замешательство. Подойдя ближе, спросил, кто я и где работаю. Затем, как бы подчеркивая свою мысль медленным движением пальца правой руки перед моим лицом, сказал: "Молодежи нечего опасаться товарища Сталина. Он ей друг"». В этой шутке была весомая доля истины: если бы не суровая сталинская кадровая политика с летальной формой отставки, управленцам добрынинского поколения вряд ли удался бы столь быстрый «вертикальный взлет» к генеральским должностям…

В 1952 году Добрынин впервые прибыл в Вашингтон – советником в советское посольство. Вскоре тогдашний посол Георгий Зарубин заметил странную закономерность: при обсуждении спорных вопросов Добрынин то и дело остается в меньшинстве, а потом приходит директива из Кремля, в которой добрынинская точка зрения объявляется единственно верной. Посол вызвал молодого сотрудника на конфиденциальный разговор: «Как вам удается угадывать решения Москвы?» Никакого секрета здесь не было, только аппаратный опыт и чутье, но в глазах коллег Добрынин заработал репутацию знатока большой политики. Никого не удивило, когда в 1957 году его назначили заместителем Генерального секретаря ООН, а в 1962-м по предложению Никиты Хрущева – чрезвычайным и полномочным послом в США. Добрынин стал одной из первых скрипок советской дипломатии.

Вряд ли тогда он предполагал, что задержится в Вашингтоне почти на четверть века… Это рекорд, который вряд ли кому-то удастся повторить. Сменилось шесть американских президентов и пять кремлевских вождей, холодная война несколько раз переходила в напряженную стадию – а Добрынин все оставался «нашим человеком в Вашингтоне». На его посольское время пришлись и Карибский кризис, и война во Вьетнаме, и введение советского Ограниченного контингента в Афганистан.

От Кеннеди до Рейгана

Хрущев считал, что самым болезненным вопросом, с которым предстоит столкнуться новому послу, станет обсуждение статуса Западного Берлина. Но посольская вахта Добрынина по большому счету началась с Карибского кризиса. Советские ракеты на Кубе оказались камнем преткновения во взаимоотношениях двух сверхдержав: Вашингтон готовился к большой войне. В самые напряженные часы, когда вооруженное столкновение казалось неизбежным, тайный визит в советское посольство нанес Роберт Кеннеди – брат президента и его главный советник по вопросам внешней политики.

Добрынин не симпатизировал братьям Кеннеди, а Роберта и вовсе считал «злым гением». Но именно с их совершенно секретного разговора началось разрешение назревавшего конфликта. Добрынину удалось подготовить Москву к компромиссным решениям. И Хрущев, и министр иностранных дел Андрей Громыко отметили филигранную работу посла, сумевшего наладить неофициальные каналы связи с американской верхушкой и дать четкие, аналитически выверенные рекомендации своему правительству. В период холодной войны и советские, и американские политики не раз демонстрировали высший пилотаж дипломатии. Карибский кризис – как раз такой случай. После него доверие Кремля к вашингтонскому послу достигло небывалых высот. Положение Добрынина не поколебала даже отставка Хрущева.

В первые годы после смещения «царя Никиты» международные встречи на высшем уровне проходили, как правило, под патронажем председателя Совета министров СССР Алексея Косыгина. Проявлял активность и председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Подгорный. Епархией Леонида Брежнева считались только социалистические страны. Генсека это не устраивало, и к началу 1970-х ему удалось перехватить инициативу на заокеанском направлении. Опорой Брежнева в этих маневрах стал Добрынин, по своим каналам осторожно внушивший американской администрации, что первым лицом Советского Союза является генеральный секретарь ЦК КПСС.

Добрынин участвовал в подготовке всех советско-американских договоров брежневского времени. А один из них – договор о космосе, запрещавший размещение ядерного оружия на орбите, – сам подписал от имени СССР, вместе с госсекретарем США Дином Раском. Это соглашение стало прологом разрядки и доказало, что непримиримые противники способны не только запугивать друг друга ядерными арсеналами, но и договариваться, находить точки соприкосновения. Так советский посол в Вашингтоне попал даже на почтовую марку, выпущенную в Сьерра-Леоне в честь космического соглашения двух сверхдержав.

Конфиденциальные встречи Добрынина с президентом Ричардом Никсоном и госсекретарем Генри Киссинджером стали основой разрядки международных отношений, которая изменила мир в начале 1970-х. Неподалеку от кабинета советского посла появилась небольшая комната без подслушивающей аппаратуры. Там – без свидетелей, по телефону прямой связи – Добрынин вел переговоры с Белым домом. Этот неофициальный канал связи сыграл важнейшую роль во взаимоотношениях двух стран. В «сугубо доверительных» телефонных беседах определялась тематика будущих переговоров с участием Никсона, Брежнева и Громыко. Последний к американскому направлению относился внимательно и придирчиво, но добрынинский профессионализм его вполне устраивал. Финал брежневской эпохи ознаменовался для Добрынина звездой Героя Социалистического Труда. Он так и остался единственным послом, удостоенным столь высокой награды.

Несмотря на регалии, работать приходилось в режиме экономии. К инвалюте в СССР относились крайне бережливо. Зарплата посла Советского Союза в США в добрынинские времена уступала жалованью водителя в румынском посольстве. При этом Добрынину в стране Голливуда и Форда удалось стать звездой первой величины – каждый его жест соответствовал статусу посланца великой державы. Он был знаком со всеми влиятельными фигурами американской политики. Прирожденный дипломат, Добрынин не допускал суетливости, выглядел и вел дела как истинный джентльмен – без натуги. С юности он недурно играл в шахматы – и в дипломатической круговерти умел по-гроссмейстерски анализировать позицию, просчитывая реакцию собеседника. «В нем, я замечал, все больше проглядывали черты, характерные, скажем, для русскости Пьера Безухова, не раннего, неуверенного в себе, а позднего – спокойного и умудренного», – вспоминал Александр Бессмертных, последний министр иностранных дел СССР.

Эти качества понадобились Добрынину, когда президент Рональд Рейган объявил «крестовый поход» против Советского Союза, взвинтил гонку вооружений, провозгласил программу «звездных войн». В США началась бурная пропагандистская кампания против «империи зла», но советский посол не выпускал из рук нить диалога между представителями двух сверхдержав. Он, кажется, был единственным русским, к которому Рейган испытывал нечто вроде симпатии. Добрынин видел, что президент «мыслит упрощенными категориями, руководствуясь твердо устоявшимися у него в течение многих лет броскими клише, антисоветскими лозунгами, особенно в своем подходе к мировым проблемам». Тем не менее и с таким «зоологическим антикоммунистом» нужно было находить общий язык.

Уроки дипломата

Когда госсекретарь Джордж Шульц доложил Рейгану, что Добрынин покидает Америку, чтобы работать в ЦК КПСС, президент поднял брови: «Что же ты мне раньше не сказал, что он коммунист?» И, как всегда, было неясно, шутит Рейган или нет.

Громыко прочил Добрынина в свои преемники, однако Михаил Горбачев уготовил опытному дипломату более скромную роль. Экс-посол возглавил Международный отдел ЦК, который отвечал главным образом за сотрудничество с социалистическими странами. Добрынин стал украшением горбачевской свиты, но, оказавшись в стороне от главных направлений внешней политики, почувствовал себя без пяти минут отставником.

В узкий круг доверенных лиц молодого генерального секретаря он не вошел. В те годы советские дипломаты поспешно перестраивались в «мистеров Да», и это не могло устроить гроссмейстера мировой политики, который десятилетиями накапливал для страны политический капитал. Да и ЦК КПСС, где отныне работал Добрынин, на глазах превращался в «факультет ненужных вещей». Статус главы отдела формально оставался высоким, фамилию Добрынина телевизионные дикторы почти ежедневно перечисляли среди «официальных лиц», а между тем, принимая ключевые решения, Горбачев и не думал прислушиваться к мнению партийного ареопага.

Добрынин отмечал: при всей инертности «позднего» Брежнева он всегда взвешенно относился к мнению профессионалов, Горбачев же во внешней политике действовал спонтанно, самонадеянно. Нередко это оборачивалось для страны непредвиденными потерями и сводило на нет многолетние старания переговорщиков. Так, в своих воспоминаниях Добрынин утверждал, что на Мальте генсек нарушил директиву Политбюро, которая предполагала согласие на объединение Германии, «только когда оба блока – НАТО и Варшавский договор – будут распущены или объединены по взаимному согласию». Поначалу сговорчивость Горбачева на международных саммитах казалась хитростью, тактическим приемом. Но к 1989 году стало ясно, что никаких секретных козырей у него нет и он сдает позиции, за которые так упорно боролись его предшественники. Активно противостоять этим тенденциям Добрынин не мог – и в силу субординации, и по характеру. Он не был бунтарем.

Отдушиной отставника стали мемуары – подробные, остроумные, хотя во многом дипломатично уклончивые. Фундаментальный том под названием «Сугубо доверительно» попал в списки бестселлеров и в России, и в США, и в Китае. Для молодых международников эта книга стала замечательным практическим пособием.

Политики ХХI века многим обязаны урокам Анатолия Добрынина, его наработкам. После десятилетий безвременья в нашей стране снова восторжествовала «добрынинская школа» дипломатии с ее рачительностью и цепкостью, с приоритетом национального интереса. Добрынин поддерживал поворот России к суверенной внешней политике: на склоне лет мэтр видел, что труды его не пропали даром. Его не стало 6 апреля 2010 года…