Хранитель древностей

Сегодня в это трудно поверить, но в XIX веке самым известным русским историком был не Соловьев или Ключевский, а забытый ныне Михаил Погодин

Всю советскую эпоху о Погодине старались не вспоминать: монархист, консерватор, решительный противник не только революционных, но и либеральных идей. Было забыто и то, что он не раз критиковал (в том числе в письмах царям) недостатки государственного строя, и то, что именно он почти полвека был центром притяжения самых разных деятелей и направлений русской культуры. Александр Пушкин и Николай Гоголь, Лев Толстой и Афанасий Фет – все они и многие другие дружили с Погодиным и были гостями его знаменитой московской усадьбы на Девичьем поле. Удостоился он и самой обширной в мире биографии – 22-томного (!) сочинения Николая Барсукова «Жизнь и труды М.П. Погодина». 

Историк русской литературы Дмитрий Святополк-Мирский писал, что Погодин «соединял в себе самые противоречивые черты: патологическую скупость и бескорыстную любовь к Древней Руси; высокую культуру и склад ума провинциального купца; природную трусость и способность к гражданскому мужеству. Всем знавшим его он внушал более или менее сильное отвращение, и все-таки была в нем значительность и внутренняя сила». 

Сын крепостного 

Он родился 220 лет назад – 11 (23) ноября 1800 года. Посвящая в 1871 году императору Александру II свою «Древнюю русскую историю», Михаил Петрович не без гордости написал, что ведет свой род от крепостных. Предки его жили в калужском селе Никольское-Галкино, пока Петр Погодин, заслужив доверие графа Ивана Салтыкова, не перебрался в Москву, где стал управителем всех господских имений и фабрик. После смерти графа его сын отпустил верного слугу вместе с другими дворовыми на волю. Михаилу, старшему сыну Петра Моисеевича, было в это время шесть лет. В очерке о нем в «Русском биографическом словаре» говорится: «Обстановка барского двора, искательство отца у знатных и богатых не остались без влияния на характер Погодина: он отличался большой практичностью, с одной стороны, и критическим умом – с другой». 

Отец велел обучить Мишу грамоте, но о дальнейшем его образовании не позаботился. Между тем, как вспоминал Погодин, «тогда уже запала мне в голову мысль, что в книгах заключается вся премудрость человеческая». Он проглатывал любые попавшиеся ему книги и журналы, а над жалостливой повестью Василия Жуковского «Марьина роща» плакал так, что мать беспокоилась за его здоровье. Любил он и исторические сочинения о победах русского оружия, а война между тем подошла к самому его порогу. Когда армия Наполеона вступила в Москву, Погодины еле успели бежать в Суздаль, а их дом сгорел со всем имуществом. Пострадавших от пожара приютил друг семьи, издатель Андрей Решетников, в доме которого Михаил жил еще долго. 

В 1814 году мальчик был бесплатно, как сын погорельца, принят в Московскую губернскую гимназию. Кормили учеников скудно: «жидкие щи с куском говядины, которая с трудом уступала ножу, и гречневая каша». Учили, как и везде, Закону Божьему, грамматике, арифметике и языкам – немецкому, греческому и особенно латыни, которая давалась Погодину труднее всего. В гимназии он, по его словам, получил «порядочные знания», но больше на него повлияла вышедшая как раз тогда «История государства Российского» Николая Карамзина. Из нее молодой человек – вместе со всей читающей публикой – узнал, что у русских была своя история, не менее богатая и героическая, чем у других народов. 

После гимназии он был принят на словесное отделение Московского университета, где продолжил изучение истории. Он смело противоречил своему преподавателю Михаилу Каченовскому, утверждавшему, что летописные сведения о русской истории целиком вымышлены, а цивилизацию – торговлю, деньги, законы – Русь полностью заимствовала у Запада. Ничего еще толком не зная, Погодин был уверен, что его предки ничуть не хуже европейцев. Он признавал норманнскую теорию, но считал, что первые русские князья, потомки Рюрика, были призваны народом и делили с ним власть. Свои идеи он обосновал в защищенной в 1825 году, вопреки нападкам Каченовского, магистерской диссертации «О происхождении Руси». После защиты Погодин поехал в Петербург, где навестил Карамзина и, по его выражению, «получил как бы его благословение» на занятия историей. 

Ступени карьеры 

Окончив университет, Погодин был оставлен там преподавать и готовить докторскую диссертацию. Попутно он давал уроки детям князя Ивана Трубецкого и летом жил в его усадьбе Знаменское, где влюбился в младшую дочь князя Александру. После смерти Трубецкого в 1827 году уроки прекратились, но Михаил еще долго навещал Сашеньку на Покровке, а в разлуке с ней сочинял повесть о своей любви, названную «Адель» – этим романтическим именем он величал возлюбленную. Изданную повесть он подарил княжне, а скоро пришел к ней проститься – и так и не решился объясниться, записав в дневнике: «Нет, не бывать тому…» Александра-Адель, тоже влюбленная в молодого учителя, погрустила и вышла замуж, да и сам Погодин скоро женился на дворянской дочери Елизавете Вагнер. 

Историю в то время почти не отделяли от изящной словесности, и после защиты диссертации новоиспеченный магистр занялся именно последней. Одна за другой из-под его пера выходили романтические повести, он дружил с лучшими писателями того времени, включая Пушкина, хотя после первой встречи с ним записал в дневнике: «Превертлявый и ничего не обещающий снаружи человек». Их познакомил общий друг, рано умерший поэт Дмитрий Веневитинов, и в 1826 году Погодин напечатал новые стихи Пушкина в затеянном им альманахе «Урания». Там же была опубликована погодинская повесть «Нищий», которую строгий Виссарион Белинский хвалил «за верное изображение русских простонародных нравов, за теплоту чувства». Погодин присутствовал на первом чтении Пушкиным «Бориса Годунова» и под впечатлением от него сочинил свою, куда менее знаменитую трагедию «Марфа, посадница Новгородская». 

Российские столицы в те годы переживали журнальный бум, и Михаил Петрович с энтузиазмом включился в него. В 1827 году он начал издание «Московского вестника», потом был редактором журнала «Телескоп», а в 1837-м – «Русского исторического сборника». В 1841-м вместе со старым другом Степаном Шевырёвым он стал издавать журнал «Москвитянин», следовавший знаменитой формуле «Православие, самодержавие, народность». Журнал стал оплотом славянофилов – Ивана Киреевского, Сергея Аксакова, Алексея Хомякова, делавших ставку на идеализируемый ими простой народ. Другие же сотрудники, которых поддерживал Погодин, ориентировались на торгово-купеческое сословие. Если вначале авторы «Москвитянина» полемизировали в основном с оппонентами-западниками, то потом – в основном друг с другом. Устав от этих споров, уже немолодой Погодин отошел от руководства журналом, который в 1856-м закрылся. Одной из причин этого стала «адская скупость» Михаила Петровича, который постоянно недоплачивал авторам. 

С годами он проводил все больше времени в любимом особняке в Хамовниках, купленном им в 1835 году у князя Щербатова. Очень скоро усадьба стала центром культурной жизни Москвы, где устраивались чтения стихов и прозы, ставились любительские спектакли, собирались литературные кружки. В доме часто бывали Федор Тютчев, Михаил Лермонтов, Петр Вяземский, Александр Островский, заезжал Лев Толстой, которому хозяин помогал собирать материал для «Войны и мира». Молодой Афанасий Фет даже жил здесь, готовясь к поступлению в университет. Жил и Николай Гоголь, к прихотям которого домашним пришлось привыкнуть. Сын Погодина Иван вспоминал: «В крайних комнатах, маленькой и больших гостиных, ставились большие графины с холодной водой. Гоголь ходил и через каждые десять минут выпивал по стакану. На отца, сидевшего в это время в своем кабинете за летописями Нестора, это хождение не производило никакого впечатления; он преспокойно сидел и писал». У Погодина писатель работал над «Тарасом Бульбой» и здесь же впервые публично прочел «Мертвые души». 

В 1856 году рядом с домом по заказу мецената Василия Кокорева была построена Погодинская изба – резной терем, где разместились экспонаты хозяйского «древлехранилища». Здание сохранилось и ныне находится на Погодинской улице, названной так в честь историка. «Древлехранилищем» он назвал коллекцию старинных книг, икон, картин, оружия, которую собирал с тех пор, как начал зарабатывать. Когда-то сам ездил по городам и весям, скупая древности, потом стал поручать это специально нанятым людям. Со всей Москвы к нему сходились с товаром антиквары и букинисты, зная, что Михаил Петрович даст хорошую цену. В его коллекции были письма Петра Великого, автографы Александра Суворова и Михаила Ломоносова, царские грамоты, редкие монеты. На это он денег не жалел – как и на помощь молодым писателям и ученым, а также на публикацию их работ за свой счет. И если свою скупость не скрывал и даже преувеличивал, то добрые дела творил без огласки. А в 1852 году, когда выросшим дочерям понадобилось приданое, продал, отчаянно торгуясь, свою коллекцию государству за 150 тыс. рублей. Собранные им документы поступили в Публичную библиотеку, а остальные редкости – в Эрмитаж. 

Погодинская изба на Девичьем поле в Москве

Погружение в историю 

В 1844 году Погодин оставил преподавание в университете, став незадолго до этого членом Академии наук. Тогда же он начал издание семитомных «Исследований, лекций и замечаний», где излагались его взгляды на древнюю историю России. Он всю жизнь отстаивал теорию особого пути России, ее отличия как от Запада, так и от Востока. В противовес многим коллегам он не считал монархию абсолютным благом, утверждая, что царь должен быть «защитником русской земли», а не беззаконным тираном. Но в то же время верил, что народ должен доверять царю всецело, как Богу, – в этом состоит залог российского могущества. 

Памятник Кириллу и Мефодию в Москве

Погодин был убежден, вслед за славянофилами, что России суждено объединить и повести за собой все славянские народы. Пытаясь ускорить этот процесс, он наладил контакты с чешскими профессорами Павлом Шафариком и Франтишеком Палацким, которые надеялись на помощь России в будущей борьбе против Австрии. В 1847-м он навестил новых друзей в Праге, где готовился Славянский съезд. Вскоре в Австрийской империи вспыхнула революция, но Погодин ей не сочувствовал: объединение славянства, по его мнению, должно было состояться мирно. Позже, в 1857 году, он подал императору мысль основать Славянский комитет и долгие годы возглавлял его. Именно благодаря ему возродился культ давно забытых святых Кирилла и Мефодия, которые, по мысли Погодина, объединили всех славян (по крайней мере, восточных и южных) общей грамотой и верой. 

Перед Крымской войной историк тоже активно выступал в поддержку славян и других христиан, угнетенных Османской империей. Писал об этом в записках, регулярно подаваемых Николаю I (и тот их внимательно читал, хотя бывший крепостной не раз критиковал решения императора). 

Поражение России в войне заставило Погодина пересмотреть многие взгляды, он впервые заговорил об отсталости страны, о необходимости реформ, и прежде всего отмены крепостного права. Дошло до того, что он призвал нового царя Александра II созвать земскую думу, нечто вроде старинных Земских соборов, поскольку монарх не может принимать важных решений без совета с представителями общества. Но позже, когда александровские реформы стали угрожать незыблемости самодержавия, Погодин вписался в хор тех, кто требовал их остановки. 

Впрочем, к тому времени политический темперамент академика уже иссяк. Он с головой окунулся в историю, куда прежде погружался только временами. Собирание редкостей позволило ему открыть такие важнейшие письменные памятники, как Псковская летопись, «Книга о скудости и богатстве» Ивана Посошкова, «Казацкая летопись» Самуила Величко. На старости лет он вернулся к идее написать большую историю России и завершил два тома, посвященных его любимой древности. «Древняя русская история до монгольского ига» вышла в 1871 году, а вскоре Погодин неожиданно увлекся совсем другой темой – историей Петра Великого, которой его когда-то уговаривал заняться Пушкин. Его мучила тема реформ, которые, как он знал, были нужны России и в то же время упрямо отвергались ей. Углубившись в эту тему, он написал книгу о начале правления Петра, завершив ее словами: «Хотелось бы мне добраться в биографическом своем очерке хоть до Полтавы». Но не получилось: вскоре после выхода книги, 8 (20) декабря 1875 года, неутомимый исследователь русской старины скончался. 

Что почитать? 

Павленко Н.И. Михаил Погодин. Жизнь и творчество. М., 2003 

«Современник» против «Москвитянина». СПб., 2015 

Фото: FINE ART IMAGES/LEGION-MEDIA, NVO/WIKIPEDIA.ORG, LEGION-MEDIA