Претерпевший до конца

Протопоп Аввакум вошел в историю как основной оппонент патриарха Никона. Не самый высокопоставленный, не самый ученый из противников реформ – но самый непоколебимый в своей вере, отдавший за нее жизнь

В каком-то смысле родившийся 400 лет назад Аввакум был образцом русского человека, воплощением загадочной для иноземцев русской души. Добрый – и неистово громящий всех, кто с ним не согласен. Бесконечно терпеливый – и не выносящий даже малейшего несоответствия своим идеалам. Весь состоящий из крайностей, из противоречий. Таким же, впрочем, был и его антагонист Никон: не случайно оба – два полюса русского раскола – оказались в конце концов врагами царской власти. 

Полной крайностей была и жизнь непримиримого Аввакума: от сельской безвестности – до всероссийской славы, от полной поддержки царя и патриарха – к столь же безоговорочному разрыву с ними, от столицы – до тех мест, которые даже в наши дни представляются краем света. Обо всем этом мы знаем из знаменитого «Жития протопопа Аввакума, им самим написанного» – первого памятника русской автобиографической, исповедальной прозы. Благодаря ему Аввакум прославлен не только как старообрядческий мученик, не только как видный деятель Бунташного века, но и как лучший из писателей допетровской Руси. 

«Сильный борец» 

Запечатленный в «Житии» путь Аввакума начался в ноябре 1620 года в нижегородском селе Григорово – по знаменательному совпадению неподалеку от Вельдеманова, где на 15 лет раньше родился будущий патриарх Никон. Знак судьбы можно увидеть также в имени, данном младенцу в честь ветхозаветного пророка: в буквальном переводе «обнимающий», оно означало и «сильный борец». Имя, кстати, тоже оказалось жертвой реформы: ударение в нем стали ставить на последний слог, но старообрядцы и сегодня произносят его, как прежде, с ударением на второй. 

Самому Аввакуму с первых лет жизни было не до ударений: в многодетной семье сельского священника ему как старшему сыну приходилось заботиться о младших и во всем помогать родителям. Отца, проводившего в кабаке немало времени («отец же мой прилежаше пития хмельнова»), мальчик не любил, но тот сделал одно полезное дело – обучил его грамоте. После этого Аввакум прочитал все найденные дома и в храме книги, а многое из них запомнил наизусть. Кроме отличной памяти он обладал также впечатлительной душой: увидев как-то на дворе у соседа умершую корову, ночами плакал и молился, остро переживая неизбежность смерти. С тех пор Аввакум навсегда полюбил ночную молитву, которую святитель Иоанн Златоуст считал самой благодатной. 

Когда мальчику было 15 лет, его отец умер, семья осталась без кормильца. Был лишь один выход – сделать Аввакума священником, но для этого требовалось его женить. Вскоре мать сосватала ему дочку кузнеца, тоже недавно осиротевшую, – 14-летнюю Настю. Этот случайный в общем-то союз оказался удачным: искренне верующая и почитавшая мужа Анастасия Марковна была его верной спутницей во всех испытаниях. А испытания последовали очень скоро: после смерти матери односельчане выгнали Аввакума с женой из дома. Тогда он обосновался в соседних Лопатищах, где стал дьяконом церкви Рождества Христова. В 24 года, когда у супругов родился первый из восьми детей – сын Иван, Аввакум был поставлен в попы. 

Страницы лицевого списка «Жития протопопа Аввакума». Ярославский иконописец А.А. Великанов

Ревнитель благочестия 

У него сразу же начались конфликты с прихожанами, чье воровство, пьянство, равнодушие к вере он сурово обличал. Показывая им пример, Аввакум превратил собственную жизнь в непрерывное богослужение: просыпаясь с рассветом, весь день проводил в храме, а уже дома, в потемках, клал 300 земных поклонов, читал 600 молитв Иисусу и 100 – Богородице. Жене делалось снисхождение, «понеже робятка у нее пищат», – 200 поклонов и 400 молитв. Но большинство жителей Лопатищ не оценили рвения молодого священника: его не раз бранили последними словами и угрожали выгнать вон. Один из местных начальников (так в «Житии» – вероятно, дворский или посельский), устав терпеть яростные обличения, как-то избил Аввакума прямо в храме, а другой хотел его застрелить (к счастью, пищаль дала осечку). В конце концов пришлось со всеми домочадцами поспешно оставить село, новорожденного сына Прокопия крестили уже в дороге. 

Летом 1647 года Аввакум добрался до Москвы, где познакомился с земляками – царским духовником Стефаном Вонифатьевым и священником Иоанном Нероновым. Оба они были протопопами (настоятелями соборов, руководившими окрестными церквами) и входили в неформальный «кружок ревнителей благочестия», который сложился вокруг молодого, глубоко верующего царя Алексея Михайловича. В борьбе за искоренение недостатков церковной жизни последний был не таким уж «тишайшим», мог за бороду стащить с амвона ошибившегося чтеца, обругав его при этом «блядиным сыном». Такое радение вызывало восхищение Аввакума, которого вскоре представили самому государю, а заодно и еще одному земляку – Никону, ставшему недавно архимандритом Новоспасского монастыря и «собинным другом» Алексея Михайловича. Гость столицы всецело одобрял триединую задачу ревнителей – исправление церковных книг, куда со временем вкралось множество ошибок, отмену богослужебных вольностей вроде пресловутой «короткой» многогласной службы и повышение грамотности священства путем открытия школ. 

Осенью Аввакум вернулся в Лопатищи с царской грамотой – чтобы никто не тронул. Но государь был далеко, а местные власти снова начали изводить священника, особенно когда он выгнал из села «богомерзких» скоморохов, лично отняв у них плясовых медведей – «одного ушиб, другого пустил в поле». На такое самоуправство пожаловались боярину Василию Шереметеву, назначенному на воеводство в Казань и проплывавшему мимо по Волге, и тот, призвав к себе попа, долго бранил его, а напоследок велел благословить своего сына. Аввакум же не только отказался, поскольку боярский сын брил бороду по столичной моде, но еще и порицал «бритобрадца» за «блюдолюбный образ». Разъяренный воевода приказал бросить непокорного священника в воду – тому чудом удалось спастись. Но враждебность сельчан нарастала, и в начале 1652 года Аввакум окончательно покинул Лопатищи вместе с женой и уже четырьмя малолетними детьми. 

От сумы до тюрьмы 

В Москву он прибыл нищим, но влиятельные друзья дали ему приют и помогли получить сан протопопа. Он отправился в приволжский Юрьевец, где у него снова начались конфликты с прихожанами. Мужики с бабами, вытащив его из дома Патриаршего приказа, прямо «среди улицы били батожьем и топтали». Местный воевода отбил Аввакума у толпы и взял под охрану, однако угроз не стало меньше, что вынудило священника уже в третий раз бежать в столицу. Интересно, что протопопом он пробыл около двух месяцев, а называть его так продолжали до конца жизни. В Москве Аввакум явился к Стефану Вонифатьеву, который вместе с царем стал упрекать его: «На што-де город, церковь соборную покинул?» Кое-как оправдавшись, изгнанник получил позволение жить у Иоанна Неронова, настоятеля Казанского собора, и помогать ему в служении. Попутно вслед за Нероновым его включили в группу справщиков, участвовавших в исправлении русских богослужебных книг. 

Путешествие Аввакума по Сибири. Худ. С.Д. Милорадович. 1898 год

В храме, стоявшем на Красной площади, Аввакум получил возможность раньше других узнавать о важных событиях и комментировать их в проповедях. А поворотные события не заставили себя ждать. В апреле 1652 года умер престарелый патриарх Иосиф, на место которого прочили Стефана Вонифатьева, но тот сам отказался в пользу Никона. В июле последнего и возвели в патриархи под клятвы царя и народа «послушати его во всем». Теперь Никон без помех мог воплощать свою программу, вроде бы согласную с планами ревнителей, в кружок которых сам входил. Но оказалось, что если они думали обновить церковь на основе древнерусских традиций, то Никон обратился к традиции греческого православия, причем не изначального, а современного ему, изрядно искаженного различными влияниями после взятия турками Константинополя в 1453 году. Решив сперва править русские книги по старинным греческим «харатейным» рукописям, он не нашел таковых и выписал книги, напечатанные в Венеции, с множеством ошибок. Главным справщиком и переводчиком был назначен Арсений Грек, приехавший в Москву с иерусалимским патриархом Паисием. 

Результатом реформы стали изменение по греческому образцу текстов большинства молитв, включая Символ веры; новое написание имени Христа («Иисус» вместе прежнего «Исус»), замена двоеперстного крестного знамения троеперстным и восьмиконечного креста четырехконечным. В моду вошли иконы, созданные не по древним образцам, а по западным, о которых Аввакум отзывался так: «Еретицы возлюбиша толстоту плотскую и опровергоша долу горняя». И наконец, избрание священников прихожанами, даже формальное, теперь сменилось их назначением сверху. Церковь превратилась в жесткую структуру, неотрывную от государства и прямо зависимую от него. Французский биограф Аввакума Пьер Паскаль писал так: «После Никона в России больше не было церкви, там была религия государства». 

Вид на Нерчинск. Гравюра 1710 года. По одной из версий, Нерчинский острог был основан воеводой Афанасием Пашковым, в отряде которого полковым священником был протопоп Аввакум

У реформы нашлось множество противников, включая Иоанна Неронова. За протест он был в августе 1653 года сослан в дальний монастырь. Заступаясь за него, Аввакум послал царю челобитную, но ответа не получил. Тогда он начал открыто обличать «никоновскую ересь» с паперти Казанского собора, а когда это было запрещено, проводил службы в соседнем сушиле, то есть сарае для сена. Там его и схватили, заковали в цепи и отвезли в Спасо-Андроников монастырь. Аввакум писал в «Житии»: «Кинули в темную полатку, ушла в землю, и сидел три дни, ни ел, ни пил… Никто ко мне не приходил, токмо мыши и тараканы». Потом его пешим водили на допрос в Патриарший приказ. Согласно одному из списков «Жития», сам Никон его «бил по ногам четыре недели по вся дни без милости… и возил, на чепи посадя на телегу, по улицам града, растеня руки, яко распятова». Были арестованы и подверглись пыткам и другие ревнители. 

Боярыня Морозова посещает протопопа Аввакума в темнице. Литография XIX века

Царь своим указом велел «за многое бесчинство» расстричь протопопа и сослать его вместе с семьей в Якутский острог. Однако вскоре (по слухам, из-за вмешательства царицы Марии Милославской) указ был изменен: расстрижение отменили, а местом ссылки стал более близкий Тобольск. Туда Аввакума с другими ссыльными и отправили на телегах в сентябре 1653 года. Долгий путь завершился только в декабре, но в снежной столице Сибири опального протопопа приняли весьма благосклонно и назначили настоятелем собора. Он прославился не просто проповедями, но и исцелением бесноватых, продолжая попутно «укорять Никона-еретика». Вести об этом хоть и не скоро, но достигли Москвы, и в июне 1655 года в Тобольск пришла патриаршая грамота с предписанием все-таки сослать Аввакума с семьей в Якутск. Добравшись к зиме до Енисейска, он узнал о новом приказе – включить его в качестве полкового священника в отряд воеводы Афанасия Пашкова, отправлявшийся в Даурию, нынешнее Приамурье. 

В землях незнаемых 

Перед походом Аввакуму выдали продовольствие на год, но воевода сразу показал свой нрав: отобрал все и заставлял потом выменивать зерно на одежду. Со своими казаками он обходился не лучше: за пять лет отряд уменьшился с 500 до 70 человек. «Суров человек: беспрестанно людей жжет, и мучит, и бьет», – писал Аввакум о «даурском звере». Чтобы не погубить жену и детей, он даже перестал открыто обличать воеводу, но тот сам отыскивал поводы издеваться над ним. 

Рисунок протопопа Аввакума из «Пустозерского сборника», хранящегося в Пушкинском Доме

Еще в начале пути, на Ангаре, Пашков, рассердясь на что-то, грозил высадить священника с лодки-дощаника на берег, где «горы высокия, дебри непроходимыя, утес каменной яко стена стоит». «На те горы выбивал меня со зверьми, и со змиями, и со птицами витать», – говорится в «Житии». Впрочем, сменив гнев на милость, не высадил, но вскоре, найдя иной повод, избил, велел дать 72 удара кнутом, а когда сын воеводы укорил отца и призвал к покаянию, трижды выстрелил в того, однако пищаль каждый раз давала осечку. По прибытии в Братский острог протопопа бросили в «студеную башню»: «Что собачка, в соломке лежу: коли накормят, коли нет. Все на брюхе лежал: спина гнила». Только через шесть недель его выпустили, а Марковна с детьми была сослана на дальнее зимовье, где хозяйка их «лаяла да укоряла». 

Весной экспедиция двинулась дальше и прибыла на Байкал, откуда Пашков отправил в Москву донос на Аввакума, обвиняя его в подготовке бунта и прося от имени казаков (с их поддельными подписями) разрешения казнить смутьяна. На самом деле казаки относились к ссыльному сочувственно, а своего командира люто ненавидели. Их посыльные рассказали тобольскому архиепископу о наказании Аввакума кнутом, и по его челобитной царь распорядился заменить Пашкова другим воеводой. Но до столицы было далеко – и «даурский зверь» продолжал свои бесчинства. В Даурии отряд окопался в основанном им Нерчинском остроге, где после истощения привезенных с собой припасов разыгрался жестокий голод. Ели сосновую кору, «а иное кобылятины Бог даст, и кости находили от волков пораженных зверей, и что волк не доест, мы то доедим». От голода умерли два сына протопопа, а остальные выжили лишь потому, что жена воеводы Фекла и ее невестка тайком давали Аввакуму немного мяса или хлеба. Но даже в этих условиях он не прекращал молиться: «Не глад хлеба, не жажда воды погубляет человека; но глад велий человеку – Бога не моля, жити». 

Весной 1660 года, не сумев взять Даурию под контроль, остатки отряда двинулись в обратный путь. Пять недель ехали по льду на нартах, причем Аввакум с женой туда поместили детей и скудные припасы, а сами шли пешком. Именно тогда состоялся их знаменитый диалог: «Я пришел, – на меня, бедная, пеняет, говоря: "Долго ли муки сея, протопоп, будет?" И я говорю: "Марковна, до самыя смерти!" Она же, вздохня, отвещала: "Добро, Петрович, ино еще побредем"». Тем временем в Москве переменились отношения царя и патриарха, и Никон в обиде удалился в основанный им Ново-Иерусалимский монастырь. Среди его противников, помилованных Алексеем Михайловичем, оказался и Аввакум. В 1662 году в Иргенский острог явился новый воевода Иларион Толбузин, приказавший Пашкову сдать дела и отправиться в Москву на суд, а протопопу – возвращаться из ссылки. 

Позже Аввакум и его мучитель встретились вновь: по приговору суда Пашкова «выдали головою» его бывшему узнику, который мог с ним делать что душе угодно. Протопоп ограничился тем, что постриг «даурского зверя» в монахи; и вскоре тот был разбит параличом и умер. «Десеть лет он меня мучил или я ево – не знаю; Бог разберет», – говорится в «Житии». 

Протопоп Аввакум. Икона. Конец XVII – начало XVIII века

Сгореть за Христа 

Весной 1664 года Аввакум с семьей вернулся в Москву, где его по приказу Алексея Михайловича поселили в Кремле и всячески обхаживали. После опалы Никона один из его главных оппонентов мог рассчитывать на царскую милость, но при важном условии – примкнуть к реформированной церкви или хотя бы не критиковать ее. Однако этого как раз он делать и не собирался, продолжая письменно и устно осуждать реформы и тех архиереев, что их признали. Последней каплей стала челобитная царю с просьбой – а скорее требованием – вернуть старую веру и лишить сана всех ее противников. Уже в августе было велено сослать его навечно в Пустозерск: побывав на крайнем востоке Руси, теперь он должен был отправиться на крайний ее север. К октябрю Аввакум «с великою нуждою доволокся» до Холмогор и оттуда послал царю новую челобитную, прося оставить его там на зиму, ведь маленькие дети и опять беременная Анастасия Марковна могли не перенести трудного зимнего пути. 

Протопопа отправили дальше, в Мезень, а весной 1666 года вновь вернули в столицу, где готовился суд над Никоном. Предполагалось, что Аввакум не только обличит там патриарха, но и прилюдно присоединится к новой церкви. Он опять отказался, после чего 13 мая был расстрижен и предан проклятию в Успенском соборе Кремля – и в ответ тут же проклял присутствующих архиереев. Предание анафеме Аввакума возмутило многих, включая царицу Марию Ильиничну, у которой вечером случилось «великое нестроение» с мужем. Возможно, поэтому дальнейшее наказание оказалось сравнительно мягким: его заточили в ближний Николо-Угрешский монастырь, а затем в Пафнутьево-Боровский, где продолжали уговаривать отступиться. Конечно, тщетно. В 1667 году многие его соратники были сосланы в дальние обители, некоторые – после казни урезанием языка. Самого Аввакума били кнутом и отправили-таки в заполярный Пустозерск. 

Разуверившись в возрождении старой веры, он видел для себя единственный исход – мученическую кончину. Аввакум первым приветствовал начавшиеся гари (самосожжения) старообрядцев: «Сгорят-су все о Христе Исусе, а вас, собак, не послушают. Да и надобно так правоверным всем: то наша и вечная похвала, что за Христа своего и святых отец предания сгореть». Наступившее время он назвал «огнепальным», позже так прозвали его самого – и за рвущиеся из его уст огненные речи, и за огненный финал жизни, который он прозревал и приближал. 

Пустозерский финал 

В декабре 1667 года Аввакума привезли в Пустозерский острог на Печоре, располагавшийся недалеко от современного Нарьян-Мара. Семья его на этот раз оставалась в Мезени, где жила под стражей много лет. Анастасия Марковна завершила свою многотрудную жизнь в Москве в 1710 году, пережив мужа на 28 лет. Путь Аввакума в Пустозерск разделили с ним его единомышленники Лазарь, Епифаний и Никифор (вскоре умерший), а позже привезли еще расстриженного дьякона Федора. Для каждого из них воеводе Ивану Неелову приказали вырыть яму с очагом внутри, чтобы узники не замерзли. О тяжелейших условиях заключения Лазарь писал в челобитной царю: «Книг не имеем… а хлеба дают нам по полутора фунта на сутки, да квасу нужнова, – ей, ей, и псом больше сего метают! – а соли не дают, а одежишка нет же, ходим срамно и наго». Скоро, однако, сочувствующие начали передавать заключенным еду, одежду, грамотки с воли, а стражники спускали лестницу, чтобы они могли навещать друг друга. 

Передавали им и бумагу, на которой Аввакум при чадящей свечке писал челобитные царю, послания, а затем и «Житие», которое было тайно переправлено на «большую землю» и потом два века переписывалось и распространялось старообрядцами. В посланиях он по-прежнему убеждал своих сторонников пострадать за истинную веру, обещая в награду вечное блаженство: «Ныне нам от никониян огнь и дрова, земля и топор, и нож и виселица; тамо ангельския песни и славословие, хвала и радость, и честь и вечное возрадование». Все так же Аввакум ругал Никона, Алексея Михайловича, а потом и его юного преемника Федора Алексеевича. Это вдохновило его соратников в Москве на дерзкий демарш в январе 1681 года, на праздник Крещения: в Кремле были разбросаны «свитки богохульныя и царскому достоинству безчестныя», гробницы царей и церковные ризы в Архангельском соборе измазаны дегтем. Вскоре Церковный собор учинил новые гонения на старообрядцев, требуя приводить их к новой вере, а отказавшихся предавать огню. 

Начать закономерно решили с самых упорных противников реформы – пустозерских узников. 14 апреля 1682 года их привязали к углам специально сложенного деревянного сруба, обложили просмоленными дровами и подожгли. Задыхаясь в дыму, обреченные пели гимн Богородице: «Владычице, приими молитву раб Своих». Последним усилием Аввакум сумел высвободить руку и, сложив ее в двоеперстное знамение, высоко поднял, обращаясь к людям: «Будете таким крестом молиться – вовеки не погибнете!» 

Со временем острог был заброшен, и только в 1991 году на предполагаемом месте казни был установлен восьмиконечный деревянный крест, а в 2012-м – старообрядческая часовня в память о пустозерских мучениках. 

Что почитать? 

Кожурин К.Я. Протопоп Аввакум. Жизнь за веру. М., 2013 (серия «ЖЗЛ») 

Паскаль П. Протопоп Аввакум и начало раскола. М., 2016 

Фото: РИА Новости, ИНСТИТУТ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ (ИРЛИ) РАН, FINE ART IMAGES/LEGION-MEDIA, БИБЛИОТЕКА МААСТРИХТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА, ИРЛИ РАН, ПРЕДОСТАВЛЕНО ГИМ