Ветерок осколка возле щеки

Фото: ПУШКАРЕВ АЛЬБЕРТ/ТАСС

Под Сталинградом я попал в самое пекло. После училища был помощником командира взвода, по званию – старший сержант

Два артиллерийских орудия, лошади, ящики со снарядами. Вспоминаю своих однополчан с чувством чистосердечного тепла, солдатской преданности. Это самые дорогие страницы моей биографии. Это отражено в моих романах. Не только Сталинград – вся война. «Тишина», «Горячий снег», «Батальоны просят огня», «Берег». В книгах все сказано.

В одном из рассказов я написал про Сталинград так: «Никто из нас в те дни не видел немецких медпунктов, пропахших гниющими бинтами, трехъярусных нар, забитых обмороженными и ранеными. Никто из нас, кроме разведчиков, не видел очервивших трупов немцев на дорогах в окружении каменных от мороза трупов убитых лошадей, искромсанных финками голодных солдат 6-й армии. Тогда мы не знали всего этого. Мы стискивали кольцо с одним желанием уничтожения. И это было как возмездие. Жестокость врага рождает ненависть, и она неистребимо жила в нас, как память о сорок первом годе, о Смоленске, о Москве, о том надменном воинственном веселье викингов Третьего рейха, когда они подходили к Сталинграду после непрерывных бомбежек, в поднятых танками завесах пыли, с пилотками за ремнем, с засученными по локоть рукавами – завоеватели, дошедшие до Волги, с наслаждением после боя пьющие русское молоко в захваченных станицах, в двух тысячах километров от Берлина».

И мы победили…

Еще до войны я задумывался о литературной профессии. На фронте относился к событиям, встречам, разговорам с «задней мыслью»: вдруг пригодится?

Наверное, если бы я сейчас стал писать свои книги о войне, написал бы их по-другому. Но это не значит, что написал бы лучше. В искусстве есть удивительный и почти неуловимый инструмент художественности. Да, Лев Толстой называл это качество таланта и художественности «чуть-чуть». Чудодейственное «чуть-чуть» не утончает стиль и форму до изощренности и изысканности, но оно не терпит громоздкой перегруженности материалом, внеисторичности, смещения законов времени и пространства, модернизации, насилия над историей.

Прямолинейность, клевета, грубая намеренность, истерический юмор, истина вкось… Все это уничтожает литературу, к которой в России всегда относились с высокой меркой. Как у Толстого: «Все пройдет, все… Все изменится и от костей наших не останется ничего. Но если в наших произведениях есть хоть крупица настоящего искусства, они будут жить вечно».

Может ли появиться новая книга о войне, может ли такую книгу написать человек невоевавший? Возможно, и появится когда-нибудь такой роман. Но все-таки я испытываю большое сомнение в реальности рождения сильной, яркой, правдивой прозы о войне, написанной отражением дальних зеркал, в которых нельзя увидеть свое лицо. Такой роман способен нести только «отражение отраженного отражения», бледную тень событий и характеров, заимствованных из знаменитых книг. В нем не будет главного – искреннего чувства и опыта, что и есть, в конце концов, правда. Рациональная художественная идея вряд ли сможет нас покорить, хотя имеет право на существование и литература оголенных формул. Но опыт значит много.

В двадцать лет, к примеру, вряд ли можно с пронзительностью кратковременности красоты увидеть капельку росы на листьях в июньское утро, удивиться разной форме полевых цветов, или вечерней тишине августа, или чистому блеску осеннего месяца в проселочной колее после дождя. Только в зрелом возрасте человек с особенной силой осознает подробности мира и приходит к мысли, что он – часть великой природы. А в мире рядом существуют подвиг и малодушие, красота и уродство, несправедливость, ложь, зависть, жестокость, ненависть. Все это будет на земле всегда, как добро и зло.

Человек, ни разу не ощутивший смертельный ветерок осколка возле щеки, ни разу не вдохнувший удушливый, хищнически чесночный запах тела, или ни разу не видевший огненный жар раскаленного до фиолетового свечения металла, вонзившегося в землю перед ногами, или не испытавший знобящего удара первого ранения, написать правду о войне не сможет. Мое же поколение прошло проверку на человечность через испытание огнем…

Если человек находится в согласии с природой, то он и в старости не теряет способности работать и мыслить реалистично. В то же время память о прошлом, о молодости навсегда остается с нами. На заре жизни кажется, что нет неприступных бастионов, все крепости и препятствия преодолимы, что впереди сияют солнечные дали, что будущее принадлежит тебе, лучезарное и прекрасное, что несомненно будет создан вечный двигатель… Снова и снова вспоминаю годы после Победы, возвращение из армии в Москву, когда у моего поколения было столько дерзости, столько отваги! И наша Победа не будет забыта.