«Вот она, проклятая Германия!»

«Массовое насилие», якобы совершенное бойцами Красной армии в освобожденной от нацистов Европе, и прежде всего в Германии, является одним из самых распространенных антироссийских мифов на Западе. Как обстояло дело в реальности и откуда растут ноги у этого мифа?

В последние десятилетия само понятие об освободительной миссии Красной армии подвергается яростным нападкам со стороны различных антироссийских сил. Инсинуации на этот счет давно уже стали частью мощной информационной войны, разгоревшейся не только на Западе, но и, к сожалению, внутри нашей страны. Желание переписать историю Второй мировой исходит и от государств бывшего соцлагеря, сегодня вступивших в НАТО, и от бывших советских республик, тяготеющих к Западу, и от бывших союзников СССР по антигитлеровской коалиции. 

Общий лейтмотив этих нападок – попытка подмены «освобождения» «оккупацией», стремление представить освободительную миссию Советского Союза в Европе как «новое порабощение» стран, оказавшихся в сфере его влияния. Звучат обвинения в адрес СССР – и России как его правопреемницы – в насаждении тоталитарных режимов в Центральной и Восточной Европе, в преступлениях против гражданского населения, а также требования «покаяться» и «возместить ущерб». Все это не имеет никакого отношения к действительности – к трагическим реалиям победного 1945 года. 

А что же было на самом деле? 

В логове врага 

В январе-феврале 1945-го части Красной армии вступили на немецкую землю. День, которого так долго ждали советские люди, наступил. «Вот она, проклятая Германия!» – написал на одном из самодельных щитов около сгоревшего дома русский солдат, первым перешедший границу. 

До того как воины Красной армии приблизились к вражеской границе, проходя по истерзанной оккупантами родной земле, видя трупы замученных женщин и детей, сожженные и разрушенные города и деревни, они клялись отомстить захватчикам сторицей и думали о том времени, когда окажутся на их территории. И когда это произошло, были – не могли не быть – психологические срывы, особенно среди тех, кто потерял свои дома, родных и близких. 

Жажда мести врагу в его собственном логове была одним из доминирующих настроений в войсках, тем более что долгое время она целенаправленно подпитывалась официальной пропагандой. У всех на слуху были опубликованные в тяжкие дни 1942 года и давшие стране лозунг «Убей немца!» стихотворение Константина Симонова «Убей его!» («Если дорог тебе твой дом…») и очерк Ильи Эренбурга «Убей!». Еще накануне наступления на вражеской территории в боевых частях проводились митинги и собрания на тему «Как я буду мстить немецким захватчикам», где вершиной правосудия провозглашался принцип: «Око за око, зуб за зуб!». 

Закономерность ненависти к Германии со стороны вступавших на ее земли советских войск понимали в то время и сами немцы. Вот что записал в дневнике 15 апреля 1945 года о настроении берлинцев 16-летний Дитер Борковский: «В полдень мы отъехали в совершенно переполненном поезде городской электрички с Анхальтского вокзала. С нами в поезде было много женщин – беженцев из занятых русскими восточных районов Берлина. Они тащили с собой все свое имущество – набитый рюкзак. Больше ничего. Ужас застыл на их лицах, злость и отчаяние наполняли людей! Еще никогда я не слышал таких ругательств… Тут кто-то заорал, перекрывая шум: "Тихо!" Мы увидели невзрачного грязного солдата, на форме – два Железных креста и золотой Немецкий крест. На рукаве у него была нашивка с четырьмя маленькими металлическими танками, что означало, что он подбил четыре танка в ближнем бою. 

"Я хочу вам кое-что сказать, – кричал он, и в вагоне электрички наступила тишина. – Даже если вы не хотите слушать! Прекратите нытье! Мы должны выиграть эту войну, мы не должны терять мужества. Если победят другие – русские, поляки, французы, чехи – и хоть на один процент сделают с нашим народом то, что мы шесть лет подряд творили с ними, то через несколько недель не останется в живых ни одного немца. Это говорит вам тот, кто шесть лет сам был в оккупированных странах!" В поезде стало так тихо, что было бы слышно, как упала шпилька». Этот солдат знал, о чем говорил. 

«Немец – не значит фашист» 

Акты мести были неизбежны, но руководство Красной армии принимало меры, сурово наказывая виновных в насилии и бесчинствах по отношению к немецкому населению и объявляя такого рода действия преступными и недопустимыми. Военный трибунал мог приговорить в подобных случаях даже к расстрелу. 

После перехода советскими войсками границы Восточной Пруссии, 21 января 1945 года, командующий 2-м Белорусским фронтом маршал Константин Рокоссовский издал приказ, призванный «направить чувство ненависти людей на истребление врага на поле боя» и объявлявший о наказании «за мародерство, насилие, грабежи, бессмысленные поджоги и разрушения». Отмечалась опасность подобных инцидентов для морального духа и боеспособности армии. Такой же приказ 27 января подписал командующий 1-м Украинским фронтом маршал Иван Конев. Во всех соединениях 1-го Белорусского фронта 29 января был зачитан приказ маршала Георгия Жукова, запрещавший красноармейцам «притеснять немецкое население, грабить квартиры и сжигать дома». 20 апреля была принята специальная директива Ставки Верховного Главнокомандования (ВГК) о поведении советских войск в Германии. И хотя предотвратить насилие и мародерство полностью не удалось, их сумели сдержать, а затем и свести до минимума. 

Командирам и политработникам пришлось немало потрудиться для изменения сформированной всем ходом войны установки на месть Германии. Нужно было развести в сознании людей понятия «фашист» и «немец». «Политотделы ведут большую работу среди войск, объясняют, как надо вести себя с населением, отличая неисправимых врагов от честных людей, с которыми нам, наверное, еще придется много работать. Кто знает, может быть, еще придется им помогать восстанавливать все то, что разрушено войной, – писала весной 1945 года работник штаба 1-й гвардейской танковой армии Елена Катукова. – Сказать по правде, многие наши бойцы с трудом принимают эту линию тактичного обращения с населением, особенно те, чьи семьи пострадали от гитлеровцев во время оккупации. Но дисциплина у нас строгая. Наверное, пройдут годы, и многое изменится. Будем, может быть, даже ездить в гости к немцам, чтобы посмотреть на нынешние поля боев. Но многое до этого должно перегореть и перекипеть в душе, слишком близко еще все то, что мы пережили от гитлеровцев, все эти ужасы». 

Советские регулировщики у плаката «Вот она, проклятая Германия!» в Восточной Пруссии

Реальные масштабы «бесчинств» 

Разного рода «чрезвычайные происшествия и аморальные явления» в частях наступающей Красной армии тщательно фиксировались особыми отделами, военными прокурорами, политработниками, по возможности пресекались и строго наказывались. Впрочем, бесчинствовали в основном тыловики и обозники. Боевым подразделениям было просто не до этого – они воевали. Их ненависть выплескивалась на врага вооруженного и сопротивляющегося. А с женщинами и стариками, как правило, «сражались» те, кто старался быть подальше от передовой. Вспоминая бои в Восточной Пруссии, Лев Копелев, бывший политработник, впоследствии писатель и диссидент, рассказывал: «Я не знаю статистики: сколько там было среди наших солдат негодяев, мародеров, насильников, не знаю. Я уверен, что они составляли ничтожное меньшинство. Однако именно они и произвели, так сказать, неизгладимое впечатление». 

Надо отметить, что во многих частях солдаты и офицеры сами решительно боролись с грабежами и насилием. Пресечению таких преступлений способствовали и суровые приговоры судов. Известны данные военной прокуратуры: «В первые месяцы 1945 года за совершенные бесчинства по отношению к местному населению было осуждено военными трибуналами 4148 офицеров и большое количество рядовых. Несколько показательных судебных процессов над военнослужащими завершились вынесением смертных приговоров виновным». 

Говоря о масштабах насилия в зоне ответственности советских войск, следует привести отрывок из доклада военного прокурора 1-го Белорусского фронта Леонида Яченина о выполнении директив Ставки ВГК № 11072 и военного совета фронта № 00384 об изменении отношения к немецкому населению по состоянию на 5 мая 1945 года: «Приходится констатировать, что факты грабежей, насилия и прочих незаконных действий со стороны наших военнослужащих в отношении местного немецкого населения не только не прекратились, но даже в период с 22 апреля по 5 мая продолжали иметь довольно широкое распространение. Я привожу цифры, характеризующие это положение по семи армиям нашего фронта: общее количество бесчинств со стороны военнослужащих в отношении местного населения, зафиксированных по этим семи армиям, – 124, из них: изнасилований немецких женщин – 72, грабежей – 38, убийств – 3, прочих незаконных действий – 11». 

Подчеркнем, что это данные по семи армиям, штурмующим столицу Третьего рейха, в самый разгар городских боев. Это 908,5 тыс. человек личного состава на начало Берлинской операции, из числа которых 37,6 тыс. составили безвозвратные и 141,9 тыс. санитарные потери, – и лишь 72 случая изнасилования за две недели! Учитывая, что в дальнейшем насилие и «прочие бесчинства», согласно материалам военной прокуратуры и трибуналов, быстро пошли на убыль, цифра в 100 тыс. жительниц Берлина, подвергшихся «надругательствам советских варваров», мягко сказать, не вытанцовывается. Не говоря уже о двух миллионах. 

Откуда же такие цифры взялись? И как вообще возникла идея обвинить армию-освободительницу в «массовом насилии»? 

Красноармейцы раздают хлеб жителям Берлина. 1945 год

Подстрочник доктора Геббельса 

«Отцом-основателем» этого направления антирусской пропаганды можно считать доктора Йозефа Геббельса. Еще 2 марта 1945 года министр пропаганды Третьего рейха записал в дневнике: «…фактически в лице советских солдат мы имеем дело со степными подонками. Это подтверждают поступившие к нам из восточных областей сведения о зверствах. Они действительно вызывают ужас. Их невозможно даже воспроизвести в отдельности. <…> В отдельных деревнях и городах бесчисленным изнасилованиям подверглись все женщины от 10 до 70 лет. Кажется, что это делается по приказу сверху, так как в поведении советской солдатни можно усмотреть явную систему. Против этого мы развернем теперь широкую кампанию внутри страны и за границей». 13 марта в его дневнике появилась новая запись: «В войне на востоке будут теперь руководствоваться только одним чувством – чувством мести. Сейчас уже все соотечественники верят в то, что большевики совершают зверства. Нет больше человека, который игнорировал бы наши предостережения». И 25 марта: «Опубликованные сообщения о советских зверствах повсеместно вызвали гнев и жажду мести». 

Позднее помощник рейхсминистра Вернер Науман признал: «Наша пропаганда относительно русских и того, что населению следует ожидать от них в Берлине, была так успешна, что мы довели берлинцев до состояния крайнего ужаса», но «перестарались – наша пропаганда рикошетом ударила по нам самим». 

Немецкий агитационный плакат, выпущенный для Польши. 1944 год

Немецкое население давно было психологически подготовлено к образу по-звериному жестокого «недочеловека», и людям оказалось нетрудно поверить в любые преступления Красной армии. В итоге в столице Третьего рейха началась форменная истерия. «В атмосфере ужаса, на грани паники, нагнетаемой рассказами беженцев, действительность искажалась, и слухи побеждали факты и здравый смысл, – свидетельствовал один из очевидцев. – По городу ползли жуткие истории о кошмарнейших зверствах. Русских описывали узкоглазыми монголами, безжалостно и без раздумий убивающими женщин и детей. Говорили, что священников заживо сжигают огнеметами, монахинь насилуют, а потом голыми гоняют по улицам. Пугали, что женщин превращают в проституток, переезжающих вслед за воинскими частями, а мужчин отправляют на каторгу в Сибирь. Даже по радио как-то передали, что русские прибивали языки жертв к столам». 

Австралийский военный корреспондент Осмар Уайт писал: «Геббельсовская пропаганда… вбила в головы немцев параноидальный страх перед "ордами с востока". Когда Красная армия подошла к окраинам Берлина, волна самоубийств захлестнула город. По некоторым подсчетам, в мае-июне 1945 года от 30 до 40 тыс. берлинцев добровольно ушли из жизни». Далее он отмечал: «…в русофобии не было ничего нового. Войска сталкивались с этим всю дорогу от Рейна, по мере того как встречали тысячи бегущих на запад и охваченных паникой людей. Русские идут! Как бы то ни было, но нужно бежать от них! Когда удавалось расспросить кого-либо из них, почти всегда оказывалось, что они ничего не знают о русских. Им так говорили». 

Образ красноармейца на фашистских агитационных плакатах был призван запугать население, внушить ужас перед наступающей Красной армией

Антирусская истерия была настолько сильной, что шеф англо-американского бюро по общественным связям вынужден был дать специальные разъяснения корреспондентам аккредитованных при союзных армиях СМИ. «Запомните, – сказал он, – что среди немцев существует сильное и организованное движение, нацеленное на то, чтобы посеять семена недоверия между союзниками. Немцы убеждены, что им будет на пользу раскол между нами. Я хочу предупредить вас о том, чтобы вы не верили немецким историям о зверствах русских без тщательной проверки их достоверности». 

По лекалам холодной войны 

Однако в условиях начавшейся вскоре холодной войны недавние союзники СССР сделали все, чтобы свалить вину за страдания немцев с больной головы на здоровую. В 1946 году в США вышла брошюра Остина Эппа «Изнасилование женщин завоеванной Европы», а в 1947-м – книга Ральфа Киллинга «Ужасная жатва. Дорогостоящая попытка истребить народ Германии», в основу которой легли сообщения западной прессы и материалы слушаний в конгрессе США, посвященных действиям Красной армии в послевоенной Германии. Особенно показательна расистская риторика второго опуса, звучащая вполне в духе доктора Геббельса: «С востока пришли большевизированные монгольские и славянские орды, немедленно насиловавшие женщин и девушек, заражая их венерическими заболеваниями, оплодотворяя их будущей расой русско-германских полукровок». Именно англо-американские авторы в дальнейшем стали главными проводниками и пропагандистами мифа о «русских зверствах». При этом они стыдливо умалчивали о том, что происходило в западных зонах оккупации Германии. 

Следующие заметные публикации на эту тему – вышедшие в 1960-х годах книги немца Эриха Кубе «Русские в Берлине, 1945» и американца Корнелиуса Райана «Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев». Теперь возрастной диапазон жертв увеличился даже в сравнении с заявлениями Геббельса: Райан писал о вере немок, что «каждой женщине от 8 до 80 лет грозит изнасилование». Задаваясь вопросом, сколько женщин было изнасиловано, и признавая, что «этого никто не знает», он отмечал, будто «врачи приводят цифры от 20 000 до 100 000». Впоследствии именно эти цифры будут регулярно всплывать в публикациях западных СМИ. Впрочем, против тех цифр, о которых заявят уже в начале XXI столетия последователи американского автора, они покажутся невероятно скромными… 

Новый всплеск интереса к «изнасилованной Германии» датируется началом 1990-х, когда произошел распад СССР. В Германии после ее объединения с поспешностью начали печатать книги и снимать фильмы, клеймящие Красную армию и коммунистов за «преступления 1945 года». Наибольшую известность приобрел вышедший в 1992-м документальный фильм «Освободители и освобожденные. Война, насилия, дети», снятый Хелке Зандер и Барбарой Йор. Подобранный авторами видеоряд из военной хроники, записи воспоминаний в соединении с музыкальным сопровождением производили на зрителя сильнейшее эмоциональное воздействие. В том же году в Мюнхене была опубликована одноименная книга, написанная на основе фильма. 

Особенно модной эта тема стала после выхода в 2002 году книги «Падение Берлина. 1945» английского историка Энтони Бивора, приведшего абсолютно фантастические данные о численности женщин, оказавшихся жертвами советских солдат. Именно с легкой руки Бивора была запущена и впоследствии растиражирована в тысячах публикаций «точная статистика» о 2 млн изнасилованных немок, 100 тыс. из которых якобы стали жертвами насилия в Берлине. После издания книги на русском языке миф о «массовом насилии» начал активно муссироваться в российской либеральной прессе и в Рунете. Очень скоро стало ясно, что обвинения Красной армии в преступлениях против гражданского населения Германии и призывы к современной России «осознать и покаяться» знаменуют новый этап борьбы за историю Второй мировой войны и пересмотр в ней роли Советского Союза. 

К вопросу о двух миллионах 

Бивор не скупился ни на цифры, ни на жуткие краски: «Берлинцы помнят пронзительные крики по ночам, раздававшиеся в домах с выбитыми окнами. По оценкам двух главных берлинских госпиталей, число жертв, изнасилованных советскими солдатами, колеблется от 95 до 130 тыс. человек. Один доктор сделал вывод, что только в Берлине было изнасиловано примерно 100 тыс. женщин. Причем около 10 тыс. из них погибло в основном в результате самоубийства. Число смертей по всей Восточной Германии, видимо, намного больше, если принимать во внимание 1,4 млн изнасилованных в Восточной Пруссии, Померании и Силезии. Представляется, что всего было изнасиловано порядка 2 млн немецких женщин, многие из которых (если не большинство) перенесли это унижение по нескольку раз». 

В апреле-мае 1945 года Германию накрыла волна массовых самоубийств

Каким образом автор пришел к таким цифрам? Бивор ссылается на книгу Зандер и Йор «Освободители и освобожденные», где подсчеты делались на основе данных не «двух главных берлинских госпиталей», а одной детской клиники. Для добавления своим выкладкам солидности он совершил вполне сознательное передергивание. При этом система расчетов Йор, основанная на произвольной экстраполяции числа детей, чьими отцами были названы русские, рожденных в 1945 и 1946 годах и обследованных в одной берлинской клинике, на общую численность женского населения Восточной Германии в возрасте «от 8 до 80 лет», не выдерживает никакой критики. Как отмечают современные исследователи, результат такого «обобщения» единичных случаев подразумевает, что «каждая шестая восточная немка вне зависимости от возраста была минимум один раз изнасилована красноармейцем». 

Но даже там, где Бивор ссылается на реальные архивные документы, это ничего не доказывает. В Центральном архиве Министерства обороны РФ действительно хранятся материалы политотделов с донесениями, где представлены протоколы красноармейских, комсомольских и партийных собраний с описанием случаев девиантного поведения военнослужащих. Это пухлые папки, содержимое которых представляет собой сплошную чернуху. Однако они комплектовались именно «тематически», о чем свидетельствуют сами их названия: «Чрезвычайные происшествия и аморальные явления» за такой-то период в такой-то воинской части. Ясно, что подобного рода инциденты рассматривались армейским руководством не как поведенческая норма, а как событие, требующее принятия решительных мер. Есть в архиве и материалы военных трибуналов, где можно найти множество негативных примеров поведения красноармейцев, потому что именно там такая информация и сконцентрирована. 

Между тем, согласно документам, хранящимся в Центральном архиве Министерства обороны РФ, численность виновных в преступлениях, совершенных против гражданского населения Германии, составляла не более 2% от общего числа советских военнослужащих, а само количество таких преступлений было значительно ниже, чем в войсках союзников. Несмотря на это, авторы, подобные Бивору, продолжают распространять свои обвинения на Красную армию в целом, формируя и прочно закрепляя в массовом сознании Запада не только искаженный «ретроспективный» взгляд на события Второй мировой войны, но и извращенный образ современной России и русских. 

Фото: ХУДОЖНИК ВЛАДИСЛАВ РЫХЛОВ-ПРАВДИН, РИА НОВОСТИ