Дедушка Корней

135 лет назад родился писатель Корней Чуковский. Прожив долгую жизнь, он успел попробовать себя в самых разных литературных ипостасях, однако наибольшую популярность ему принесли произведения для детей.

Портрет Корнея Чуковского. Худ. И.И. Бродский. 1915 (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Седой писатель говорил: «Когда я начинал печататься, я был самый молодой среди литераторов, а теперь я самый старый! В России надо жить долго – интересно!» Вроде бы невинная фраза, но не без парадоксальной начинки. Таков Корней Иванович Чуковский. За маской – маска, за привычной ипостасью – новая роль. За улыбкой – горечь, за легкомысленной игрой – саркастический подтекст.

Критик, сказочник, исследователь, переводчик, беллетрист… В литературе он умел все, а без нее – пропадал, как верблюд на Северном полюсе. Без писательства для него – не жизнь, а Федорино горе. О том, как нищий одесский мальчишка, которого за дурное происхождение третировали в гимназии, стал модным журналистом и возмутителем спокойствия, говорено-переговорено не раз. Он истово служил литературе, которую считал лучшей религией. Но так и не превратился в напыщенного жреца.

Он родился в 1882 году. Его происхождение туманно и конфузно. В дневнике Корнея Ивановича есть такая запись: «Я, как незаконнорожденный, не имеющий даже национальности (кто я? еврей? русский? украинец?) – был самым нецельным непростым человеком на земле. <…> Когда дети говорили о своих отцах, дедах, бабках, я только краснел, мялся, лгал, путал».

Впрочем, не нужно думать, что писатель всю жизнь зависел от этого комплекса. Дневниковые записи – не кладезь истины. Чуковский наедине с собой изливал досаду. Вечером в дневнике он – самый несчастный из литераторов, который ненавидит себя за косноязычие, за банальность мыслей… А утром появлялись страницы новой статьи, написанной так, что до сих пор хочется ему подражать. В дневнике он – неприкаянный сирота, в публикациях – артист в силе. Такой вот этюд по психологии творчества… Но самое главное, что к двадцати годам сирота без протекций стал журналистом, известным на всю Одессу, а через каких-нибудь пять лет – и на всю Россию. Тогдашний его конек – низвержение литературных авторитетов. Самуил Маршак в одном из юбилейных посланий собрату так рассказал о взлетных годах Чуковского:

И вдруг явился молодой,

Веселый, буйный, дерзкий критик,

Не прогрессивный паралитик,

Что душит грудою цитат,

Загромождающих трактат,

Не плоских истин проповедник,

А умный, острый собеседник…

Если есть в русской литературе образец неутомимого профессионала, то это он, Корней Чуковский. Сказки он чередовал с задиристыми статьями, критику – с научными исследованиями, воспоминания – с литературным переводом. Когда одна ипостась его подводила – другая непременно выручала. Вся жизнь прошла над корректурами и картотеками в деревянных ящиках. Гаджетов в помощь Корнею Ивановичу тогда еще не изобрели.

Попутчик и современник

«Крокодила» он написал и издал в самое неподходящее для сказок время – 1916-й, 1917-й… Но так уж вышло: детским писателем Чуковский стал в год революций, ровно сто лет назад. Слом самодержавия «Корней Белинский» приветствовал без оговорок, а в деяниях большевиков видел то нечто великое, то беспросветное. Главное – разруха мешала трудиться, хотя (сила парадокса!) лучше всего ему работалось «в 1921 году, когда я жил (и голодал) в Ленинграде». Об эмиграции не могло быть и речи, и он приноравливался к советской действительности.

Среди представителей новой власти у Чуковского нашлись давние недоброжелатели. Лев Троцкий в печати низвергал критика аж с 1912 года. Чуковский платил той же монетой: «У меня к нему [Троцкому. – А. З.] отвращение физиологическое. Замечательно, что и у него ко мне – то же самое: в своих статейках "Революция и литература" он ругает меня с тем же самым презрением, какое я испытывал к нему». Правда, эскапады Троцкого стали для Чуковского своего рода охранной грамотой, когда сам неистовый наркомвоенмор превратился во «врага народа».

К.И. Чуковский читает дочери Мурочке свою сказку. Ленинград, 1926 год (Фото предоставлено М. Золотаревым)

В первые годы советской власти писатель создал десяток своих лучших сказок. Их бойко публиковали, раскупали еще бойчее. Давно замечено, что «Тараканище» можно трактовать как сатиру на Иосифа Сталина и тех, кто испугался его «твердой руки». «Покорилися звери усатому» – просто новый «Краткий курс истории ВКП(б)», да и только. Остается лишь удивляться, почему эту сказку исправно переиздавали в 1930-е… Разгадка несложная: Чуковский писал «Тараканище» весной 1921 года, когда трудно было разглядеть в Сталине красного Бонапарта. Да и самому вождю остроумная сказка пришлась по нраву, несколько раз он ее цитировал и пересказывал. Например, на XVI съезде партии, высмеивая бухаринцев: «Зашуршал где-либо таракан, не успев еще вылезти как следует из норы, – а они уже шарахаются назад, приходят в ужас и начинают вопить о катастрофе, о гибели Советской власти». У Сталина с Чуковским был общий враг. И возможно, в «Тараканище» лучший друг писателей увидел злую карикатуру на Льва Троцкого, который снова громил безыдейного Корнея как раз в начале 1920-х.

Фото предоставлено М. Золотаревым

Надо сказать, что за сказки его и носили на руках, и били. «Муху-цокотуху» критиковали за воспевание мещанства и кулацкого накопительства. Но особенно досталось «Крокодилу». Всесоюзная Надежда Константиновна разоблачала сказки Чуковского как чуждые прогрессивной педагогике. У вдовы Ильича была своя правда: «Что вся эта чепуха обозначает? Какой политической смысл она имеет? Какой-то явно имеет. Но он так заботливо замаскирован, что угадать его довольно трудновато». Попутно Крупская обвинила писателя… в неуважении к Николаю Некрасову. И все это – в главной партийной газете.

В те годы любая его строчка с трудом пробивалась в печать. Помогал только принцип «капля камень точит». Закончилось тем, что в декабре 1929 года Чуковского вынудили подписать покаянный монолог для «Литературной газеты»: «…теперь, если бы я даже хотел, я не могу писать ни о каких "крокодилах", мне хочется разрабатывать новые темы, волнующие новых читателей. В числе книг, которые я наметил для своей "пятилетки", первое место занимает теперь "Детская колхозия" (для детей от 10–12 лет)». Потом говорилось о «Веселой колхозии», но выжать из себя такую книгу Корней Иванович не сумел, а о своем публичном покаянии вспоминал с сожалением. Он (не в одиночестве, конечно) отстаивал право ребенка на волшебную сказку в борьбе с «педологами» – отчаянными экспериментаторами, которые признавали только утилитарную детскую литературу. В итоге дедушка Корней создал лишь одну-единственную сказку на советскую тему – «Одолеем Бармалея», но с ней вышел конфуз. Писал он ее в 1942-м, в черные дни войны, когда немцы снова наступали, а сын писателя, Борис, погиб на фронте. Чуковский попытался перевести «на детский язык» суть противостояния с фашизмом. Добрые звери защищают «маленькую страну Айболитию», а всяческие носороги наступают под командованием Бармалея. И тут же – бомбы, автоматы, минометы. Получилось слишком эклектично:

Вы, орлицы-партизанки,

Сбейте вражеские танки

И пустите под откос

Бармалеев паровоз!

В разгар Сталинградской битвы сказку напечатали в нескольких номерах «Пионерской правды». Потом она была выпущена отдельными изданиями. Но после статьи в «Правде» от 1 марта 1944 года ее вычеркнули из литературы с клеймом «политически вредная чепуха». Советская фактура не давалась Корнею Ивановичу: у других рассказы о войне, о пионерских делах и всесоюзных стройках выходили органичнее. Что ж, если как детский писатель пришелся не ко двору – займемся предисловиями, переводами… В его обширном литературном хозяйстве невозможно было поддерживать порядок без секретарей. И таковые появлялись в доме Чуковского бесперебойно. А после войны появился и личный «москвич» с водителем.

Лев Кассиль и японская переводчица Ясуя Миякава в гостях у К.И. Чуковского. Переделкино, 1969 год (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Театр одного актера

Чуковский создавал вокруг себя атмосферу литературного анекдота. Байки о чуковском «театре одного актера» не забыты по сей день.

Однажды в Переделкине к писателю заглянул Леонид Утесов – король советской эстрады, которого Корней Иванович привечал с 1920-х годов. Хозяин встречал гостя у калитки, кому-то нужно было первым переступить через порог… И тут начался театр – в гоголевском духе. «Только после вас… Вы мой гость, прошу вас, проходите… Корней Иванович, не вводите во грех…» Аттракцион продолжался минут двадцать. Артистизм одесситов не истощался. Наконец Утесов внял уговорам и прошел в калитку. И тут раздался укорительный тенор:

– А могли бы старика-то и вперед пропустить…

О том, как Чуковский ходил в гости, вспоминал его напарник по озорствам литературовед Зиновий Паперный: «Мы входим к ним на дачу, и Корней Иванович еще с порога радостно возглашает:

– Знаете, кого я вам привел? Я вот кого вам привел!

Асмусы [философ Валентин Асмус и его жена. – «Историк»] очень рады ему и вежливо здороваются со мной. Мы застали их за тихими занятиями – он читал немецкую книгу о Канте, она вышивала, а дети вместе с соседскими ребятишками бесшумно играли в уголке.

Но Корнею Ивановичу тишина категорически противопоказана. Он подзывает одного из ребят, спрашивает, может ли тот громко крикнуть. Тот, стесняясь, кричит вполголоса, чуть ли не шепотом. Чуковский смеется:

– А теперь послушай, как умею кричать я.

И он издает мощный крик, кажется, на все Переделкино. Мальчишку это задевает, и тогда он тоже кричит – так, что жена Асмуса незаметно закрывает уши. Но дети все хотят кричать ("Корней Иванович! И я! И я!"). Чуковский их выстраивает, каждый кричит по очереди, а затем он предлагает всем крикнуть разом, изо всех сил, вот так! <…>

Но Корнею Ивановичу и этого мало. Картинно обернувшись ко мне, он громогласно заявляет:

– Пойдем отсюда, из этого сумасшедшего дома!»

Тактика сказочника

В прозе Чуковский бывал дидактичен. А в стихах предпочитал шалить, пугать, восхищать ловкими созвучиями, цирковыми аттракционами приключений.

Он – единственный признанный советский ребячий писатель, не проронивший ни слова о пионерах и комсомольцах, о юннатах и октябрятах. И не потому, что гнушался приметами времени. Просто современная тема в детских стихах лихо удавалась Самуилу Маршаку, Агнии Барто и Сергею Михалкову. Они могли увлекательно и не без изящества напеть и о занятиях в кружке по фото, и о строительстве Днепрогэса, и о походе на прививку или в музей Ленина. Чуковский не без интереса все это читал. Но если замышлял новую сказку – то про неуемного искателя приключений Бибигона, которого трудно представить в рядах ВЛКСМ.

Вместе с Чуковским дети учатся говорить, декламировать, читать, бегать, перелезать через заборы – в Африку! Туда, где гориллы и злые крокодилы. Он знал язык, на котором думают и говорят «от двух до пяти». Детские стихи Чуковского – это цирк, кинематограф, мультипликация с быстрой сменой трюков. Он так задумал: «Тот мир, который я демонстрирую перед малым ребенком, почти никогда не пребывает в покое. Чаще всего и люди, и звери, и вещи сломя голову бегут из страницы в страницу к приключениям, битвам и подвигам».

Нелегкая работа

Высшая степень славы для писателя – когда его узнают не только по коронным цитатам и даже не только в лицо, а просто по имени-отчеству. Корней Иванович – и все понятно. А одно из его литературных амплуа давало право на еще более лаконичное обращение – дедушка Корней. Громкое имя сказочника для широкой публики, пожалуй, заглушило его разнообразные таланты – исследователя, критика, прозаика, мемуариста, переводчика… К славе он относился иронически. Но не препятствовал возникновению мифов о себе самом. В книгах и даже в мультфильмах появлялся долговязый, худощавый писатель с копной непослушных волос, с несколько карикатурным профилем. Его узнаваемый тенор нараспев декламировал стихи из радиоточек и с пластинок.

У него выработался верный метод – как поднимать в литературе большие пласты. Начинал с небольшой статьи или брошюры. Потом в течение десятилетий возвращался к этой теме – и сворачивал горы. Вот «Высокое искусство» – классическая книга о литературном переводе. Как всегда у Чуковского, и капитальная, и забиячливая. А в основе – брошюра «Принципы художественного перевода», изданная в голодном 1919-м. В 1930 году она разрослась до книги «Искусство перевода», которую Корней Иванович дополнял в 1936-м и 1941-м. Еще через пару десятилетий он серьезно переделал книгу на новом материале – и она триумфально вышла в 1964 году. Метод в действии! И таких сквозных работ, прошедших через всю жизнь, у Чуковского было несколько. Ну и сказки – отдушина и мучение дедушки Корнея. Неизменным оставалось одно – ежедневный труд за писательским столом. Когда мы почитываем Чуковского, возникает впечатление изящества, мысли Корнея бегут непринужденно. А ему почти каждый день приходилось бороться – с сомнениями, с бессонницей, повторяя утешительное присловье: «Хочь солдатам чижало, между прочим ничего!»

Профессионал

Он и на девятом десятке искал новую интонацию и писал, кажется, все гуще и свободнее.

Одержимый литературой, по-одесски самонадеянный и вечно голодный до писательских дел, он всегда готов был бросаться в издательские авантюры – если тема близка. В критике Чуковский нашел свою мелодию, решительно отбросил все штампы – и академические, и обывательско-журнальные, и декадентские, и народовольческие. Cтиль – пристрастный, эмоциональный, гротескный. Не без эпатажа – иначе вас просто не заметят. То есть – с налетом цинизма, с ядом. В Чуковском-критике жили и гимназист, и Мефистофель. Дедушка Корней становился грозным, когда оскорбляли его профессиональную честь. К примеру, если писатели с пренебрежением говорили о своей лямке, о литературной поденщине или, не дай боже, жаловались, что не пишется, он взрывался: «Нет настроения и вы не работаете? Можете себе это позволить? Богато живете!»

Вместе с поздним официальным признанием пришло и разочарование в политической системе. Со временем святыней для Чуковского стал не «народ», а свой круг – литераторы, филологи, физики и медики. Те, кого он понимал. Его угнетало, что государство, как правило, действует «против интеллигенции». Лауреат Ленинской премии привечал опального (хотя еще не исключенного из Союза писателей) Александра Солженицына. Вероятно, он не вполне оценил меру солженицынского консерватизма и представлял его эдаким новым Глебом Успенским – борцом против диктата, защитником обездоленных и неприкаянных. «Один день Ивана Денисовича» давал повод к подобной трактовке. Но постепенно Чуковский пришел к такому выводу: «Конечно, имя Солженицына войдет в литературу, в историю… но все же в его правде есть неправда…» Всерьез повлиять на Корнея Ивановича было трудненько, однако ему нравилось неукротимое диссидентство дочери Лидии, напоминавшее о мятежных народнических традициях интеллигенции. Он не терял иронии, острил: «Я счастливый отец. Если к власти придут правые, у меня есть Коля, если левые – Лида». Сын Николай после бурной молодости действительно заметно остепенился.

В 1962-м Оксфордский университет присудил Корнею Чуковскому почетную степень доктора литературы. В ритуальном приветствии на латыни перечислялись его заслуги: переводы на русский язык английской классики, исследования о Некрасове, сказка про Крокодила… Писатель любил рассказывать, что англичане величали его «Корнелиус аткве Крокодилиус».

Когда-то его выгнали из гимназии по «закону о кухаркиных детях», и он самостоятельно выучил английский – из любви к Чарльзу Диккенсу и Даниелю Дефо. И вот – мантия, в которой Чуковский любил появляться перед переделкинскими гостями, как и в головном уборе вождя индейцев племени черноногих, сделанном из орлиных перьев. Есть легенда, что однажды Корней Иванович в оксфордском облачении проехался по Переделкину на заднем сидении мопеда, с внуком-лихачом. Он ведь и фамилию себе выбрал по родству с глаголом «чудить»…

Осень 1969-го. В его столе – недописанные «Признания старого сказочника», «Триллеры и чиллеры», а еще статья о пушкинских штудиях Владимира Набокова «Онегин на чужбине»… И это самый настоящий Чуковский, спорный и азартный, без старческой немощи. Обыкновенный молодой дедушка Корней. Мемуаристы приводят его последнюю фразу, она вписывается в стихотворный размер «Крокодила» и «Тараканища»: «Вот и нету Корнея Чуковского».

Арсений Замостьянов

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

Воспоминания о Корнее Чуковском. М., 1983

ЛУКЬЯНОВА И.В. Корней Чуковский. М., 2006 (серия «ЖЗЛ»)

ЧУКОВСКИЙ К. Дневник. 1901–1969. М., 2012. Т. 1–3