«Бить тех, кто нас бьет»

Аппаратом «принуждения, чистки, острастки, вразумления» называл ВЧК один из ближайших соратников Железного Феликса, видный чекист Мартын ЛАЦИС

Мартын Лацис (Фото: РИА Новости)

Большевик Ян Фридрихович Судрабс (1888–1938) прожил недолгую жизнь, большую часть которой был более известен под партийным псевдонимом, как Мартын Иванович Лацис. Во Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК) он проработал (правда, в качестве члена коллегии) всего четыре года – с 1918-го по 1922-й. Потом его отправили на административно-хозяйственную работу: в последние годы Лацис даже возглавлял Московский институт народного хозяйства имени Г.В. Плеханова – нынешний Российский экономический университет, в народе именуемый «Плешкой». Именно с этой должности он вернулся в «родные стены» на Лубянке. Правда, на этот раз – уже в качестве «врага народа»…

За четыре года работы членом коллегии ВЧК Лацис прославился как талантливый соратник Железного Феликса. Возглавляя Киевскую ЧК, Мартын Иванович проявил себя как один из самых непримиримых борцов с врагами советской власти (его образ нашел воплощение даже в культовом фильме 1970-х «Адъютант его превосходительства»). Впрочем, он не чурался и «теоретической работы», оказавшись в числе главных идеологов политики красного террора.

Еще в ноябре 1918 года Лацис сформулировал, в чем выражается классовый подход в деятельности ВЧК. «Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, – к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом – смысл и сущность красного террора», – писал он.

А в 1921–1922 годах Лацис попробовал себя в качестве историографа ВЧК, став составителем толстого тома, получившего название «Отчет Всероссийской чрезвычайной комиссии за четыре года ее деятельности (20 декабря 1917 г. – 20 декабря 1921 г.)». Книга, вобравшая в себя огромный массив секретной информации, вышла ограниченным тиражом – только для руководства ВЧК и высших партийных чиновников. Лацис написал предисловие к ней, в котором попытался задним числом сформулировать «условия, вызвавшие к жизни Всероссийскую чрезвычайную комиссию». Именно так он озаглавил свой текст. Предлагаем вниманию читателей журнала «Историк» этот весьма красноречивый документ эпохи с небольшими сокращениями и разбивкой на главки.

«Специально приспособленные аппараты»

Всякое государство есть аппарат насилия.

Это так было, так есть и так останется, пока государство как таковое вообще будет существовать. А это кончится не раньше, чем исчезнут классы и классовая борьба.

В классовом обществе всегда один класс оспаривает власть у другого; класс подавленный стремится выйти из своего зависимого положения и занять место власть имущего. Поэтому власть имущий должен иметь специально приспособленные аппараты для борьбы со всеми проявлениями недовольства, разгорающимися иногда в яркое пламя восстания, в революцию.

Свергнутое Февральской революцией монархическое государство может служить ярким примером этого приспособления к борьбе с другими (революционными) классами. За долголетний период своего существования оно довело этот аппарат борьбы с «крамолой» до совершенства, до виртуозности.

Великан, пока он не осознал своей силы, никому не опасен.

Никто лучше старого государства этой истины не усвоил. Вся его забота к тому и была приложена, чтобы воспитать народ в неведении.

Для этого к услугам старого государства были школа, церковь и казарма. И программа школы, и учебники – все было подогнано одно к одному, чтобы воспитать послушных и убежденных рабов правящему классу. Работу школы продолжала церковь и до гробовой доски держала в своих тенетах пробивающийся к свету дух многомиллионного народа. Что уцелело от вольного духа после школы и церкви, то доканчивала уничтожать казарма.

Кто прошел эту двойную школу – становился духовным инвалидом, пешкою, послушным орудием в руках власть имущих. Могучий русский великан, который таил в себе силу достаточную, чтобы поколебать земной шар, не смог сбросить со своего горба буржуазный класс, который подобно вампиру сосал в свое удовольствие жизненные соки народа.

Он уже не осознавал свои силы.

«Это был класс обреченный»

Но когда, несмотря на эту хитрую механику, в народе все-таки стало проявляться вольнодумство, стали его вышибать нагайкой, а «крамолу» искоренять тюрьмой, ссылкой, каторгой и виселицей, был создан аппарат внутренней охраны – охранное отделение и особый корпус жандармов, не говоря уже о полиции.

Такой аппарат правящему классу в России был нужен, ибо, лишенный возможности и умения заигрывать с рабочим классом наподобие английской буржуазии, он, только опираясь на него, мог продлить дни своего царствования.

И не было тут ничего ненормального: все это было в порядке вещей и не могло иначе и быть. Отстаивать свое существование – весьма естественное и понятное явление. Было бы безумием с их стороны этого не делать при отсутствии других возможностей и эластичности ума. А разума они имели достаточно, чтобы за себя постоять кулаком и скорпионами.

Они установили свою диктатуру.

Но у этого класса не было почвы под ногами. Это был класс обреченный, и Февральская революция вырвала власть из его рук.

Наследники очутились не в лучшем положении. Им угрожали рабочие снизу, а царские чиновники сверху. Февральская революция не уничтожила классов и классовой борьбы, а еще пуще разожгла ее. Государство оставалось классовым государством и нуждалось в аппарате принуждения. <…>

Все это в порядке вещей: новая власть должна отстаивать свое существование и бить своих противников так, как она это умеет.

Евгений Ташков в роли Мартына Лациса в фильме «Адъютант его превосходительства»

«Правильное понимание классовой борьбы»

Октябрьская революция еще больше обострила классовую борьбу. Пролетариатом был брошен вызов всему старому миру.

Борьба разгоралась не на жизнь, а на смерть. Ставшему у власти классу – пролетариату – пришлось выдержать еще никогда не слыханный натиск буржуазии. Она дралась не только на открытых внешних фронтах, но и в тылу. Саботируя скрыто и явно, выведывая наши тайны и подготавливая заговоры, она разрушала наш тыл, уменьшала нашу боеспособность и тем подготовляла победу белогвардейцам на внешних фронтах. Октябрьская революция не уничтожила классов: буржуазия была отброшена от власти, но не уничтожена. Победившему пролетариату пришлось государство – этот аппарат насилия, аппарат осуществления пролетарской диктатуры – сохранить.

Отсюда все дальнейшие выводы: это государство должно было создавать специальные органы для борьбы с побежденным классом, с контрреволюцией. Это государство должно было иметь и свою армию, и свою внутреннюю охрану.

Так нам диктовало правильное понимание классовой борьбы и классового государства, так нам подсказывал опыт прежнего государства, так долго державшейся прежней власти, несмотря на то что она опиралась лишь на меньшинство.

Чтобы не остаться побитому, надо было бить врага, бить на фронте и в тылу.

Так стоял вопрос – прямо и определенно.

«Продиктованная жизнью необходимость»

Это было время, когда советская власть, только что захватившая в свои руки государственный аппарат, должна была выдержать отчаянный натиск внутренних контрреволюционеров и внешнего врага.

Чиновник, науськанный антисоветскими «социалистическими партиями», саботировал, желая остановить государственную машину. Юнкера и кадровые офицеры устраивали одно восстание за другим, желая выхватить власть из рук Советов. Викжедор [Всероссийский исполнительный комитет железнодорожников. – «Историк»] грозил железнодорожной забастовкой. Меньшевики и правые социалисты-революционеры вели отчаянную травлю и даже прямую борьбу против советской власти, не стесняясь средствами. А хищник-спекулянт, пользуясь тяжелым положением ее, улучил момент для своих темных делишек, усугубляя уже и так тяжелое положение хозяйственной жизни страны, доведенной многолетней империалистической войной до крайней грани.

В то же время надвигались оккупационные войска Германии, угрожая столице революции – Петербургу (и тем самым всей революции и советской власти). Спасти могли только решительные действия. Совет народных комиссаров к ним и приступил.

Рабоче-крестьянское правительство правильно учло положение и создало специальный орган для борьбы с контрреволюционными проявлениями в тылу. Этот орган был создан в лице Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем.

Нужда в этом органе тем острее чувствовалась, что у советской власти не было еще аппарата духовного перевоспитания.

Школа осталась пока прежней. Учительский персонал, да и учебники, в один присест не изменишь. Школа продолжает работать в прежнем духе, а в лучшем случае бездействует. Церковь – этот могучий аппарат обуздания вольного духа – работала в прежнем направлении. Казарма нуждалась в новых руководителях.

Народные массы были еще напитаны в значительной мере старым духом, не всегда могли отделаться от прежнего рабского мышления и нередко шли вместе со своим классовым врагом против товарищей по классу. Отсюда острая необходимость в аппарате принуждения, чистки, острастки, вразумления.

Это уже не плод теоретических умствований, а продиктованная жизнью необходимость. Надо было бить тех, кто нас бьет. Больше того, надо было предупредить возможное выступление контрреволюционеров, чтобы сохранить жизнь наших товарищей и аппарат советской власти. Поэтому отрицать необходимость специального органа для борьбы с контрреволюцией могут только фарисеи или тупоголовые. <…>

Подготовила Раиса Костомарова

Журнал «Историк» благодарит начальника Центра общественных связей ФСБ России Олега Константиновича Матвеева за помощь в подготовке материала