Атомный интернационал

70 лет назад, 29 августа 1949 года, на полигоне под Семипалатинском прошли испытания первой советской атомной бомбы. СССР догнал Америку в деле создания самого мощного на тот момент оружия

Трудно вообразить, что случилось бы с миром, если бы монополия на атомное оружие осталась у США. К счастью, интернационал ученых оказался сильнее политиков.

Вечеринка у Ферми

2 декабря 1942 года Лаура Ферми устроила дома вечеринку, на которую позвала коллег мужа, физика Энрико Ферми, по Металлургической лаборатории Чикагского университета. Чем занимались в лаборатории – большой секрет. Лаура знала одно: в ней не было никаких металлургов, а рядом с супругом трудились физики, химики, математики.

И вот восемь вечера. Пришли первые гости – Уолтер Цинн с женой. И, не успев снять шляпу, Уолтер сказал Энрико: «Поздравляю! Эпохальное событие!» И каждый следующий посетитель, обращаясь к хозяину: «Поздравляю! Эпохально!» Тот спокойно принимал поздравления, но улыбка не сходила с его лица.

Лаура ничего не могла понять. Поинтересовалась: а с чем поздравляют? Гости смеялись: «Спроси у мужа». Спросила. Он отшутился: «Да ничего особенного, новый сплав придумали».

Только в 1945 году она узнала, с чем коллеги поздравляли мужа. В тот день был запущен первый в мире ядерный реактор. Энрико Ферми руководил теоретическими и практическими работами, проводившимися в лаборатории. Реактор – это прямой путь к ядерному устройству, мирного или военного назначения. Запуск чикагского означал грандиозный шаг к созданию нового вида оружия чудовищной силы.

До времени это было секретом не только для Лауры Ферми, но и для всего мира. Еще когда лишь начинались работы по строительству реактора, физики договорились между собой: информация об исследовании не должна выходить за пределы их круга. То есть они добровольно засекретили свои изыскания, относящиеся к атомной проблематике.

Открытие в библиотеке

Но этот секрет разгадал лейтенант Георгий Флёров. Это поразительная по набору случайностей история.

Физик Флёров с осени 1941 года – на фронте. Ушел воевать добровольцем. Служил техником-лейтенантом в эскадрилье тяжелых бомбардировщиков. Однажды их часть отвели на отдых под Воронеж. Чем заниматься воину? Спать, есть, пить, гулять, искать приключений среди женщин. Флёров бросил вещи в деревенской избе и рванул в город. Нашел университетскую библиотеку. Заказал свежие научные журналы, в том числе и американские. Тоже ведь удивительно: война, с Америкой только воздушная и морская связь, Красная армия нуждается в массе оружия и военного имущества, но доставляется и литература в читальные залы. В 1940 году молодые ученые Георгий Флёров и Константин Петржак открыли явление самопроизвольного деления ядер урана, и потому лейтенант жаждал узнать, что нового у американцев по атомной теме.

Он устроился за столом с целой кипой журналов. Первым делом раскрыл предметный указатель Physical Review – ведущего теоретического издания американских физиков. Найдена нужная буква, но почему нет понятия, которое его жадно интересует? Где оно – nuclear fission? С другими темами в указателе все обстоит благополучно, а «ядерное деление» исчезло. Что случилось с американскими учеными, которые, как Флёров знал, занимались этим неразгаданным, а потому увлекательным физическим явлением? В США не рвутся бомбы, не стреляют пушки, не горят города. Что же произошло с физиками, занимавшимися ураном?

И лейтенант пришел к логичному выводу: эта тема засекречена. Дальнейший ход мыслей ученого, хорошо знакомого с проблемой, привел к заключению: в Америке идут работы по созданию устройств, использующих выделяемую при делении ядер урана энергию. Возможно, разрабатывается новый вид оружия. Если это так, то американская служба безопасности запретила публикацию любых статей, где упоминается nuclear fission.

Эйнштейн – Рузвельту

Но Флёров никак не мог знать о том, что еще 2 августа 1939 года знаменитый физик Альберт Эйнштейн отправил письмо президенту США Франклину Рузвельту, с чего, собственно, и начался атомный проект Америки.

Вот текст письма с небольшими сокращениями:

«Сэр!

Некоторые недавние работы Ферми и Сциларда, которые были сообщены мне в рукописи, заставляют меня ожидать, что элемент уран может быть в ближайшем будущем превращен в новый и важный источник энергии. Некоторые аспекты возникшей ситуации, по-видимому, требуют бдительности и в случае необходимости – быстрых действий со стороны правительства. Я считаю своим долгом обратить ваше внимание на следующие факты и рекомендации.

В течение последних четырех месяцев благодаря работам Жолио-Кюри во Франции, а также Ферми и Сциларда в Америке стала вероятной возможность ядерной реакции в крупной массе урана, вследствие чего может быть освобождена значительная энергия и получены большие количества радиоактивных элементов. Можно считать почти достоверным, что это будет достигнуто в ближайшем будущем.

Это явление способно привести также к созданию бомб – возможно, хотя и менее достоверно, исключительно мощных бомб нового типа. Одна бомба этого типа, доставленная на корабле и взорванная в порту, полностью разрушит весь порт с прилегающей к нему территорией. Такие бомбы могут оказаться слишком тяжелыми для воздушной перевозки. <…>

Подготовка к «Тринити» – первому в мире испытанию атомной бомбы на полигоне Аламогордо. Штат Нью-Мексико (США), 16 июля 1945 года

Ввиду этого не сочтете ли вы желательным установление постоянного контакта между правительством и группой физиков, исследующих в Америке проблемы цепной реакции? <…>

Искренне ваш, Альберт Эйнштейн».

Результат обращения ученого – Рузвельт создал Урановый комитет во главе с американским физиком Лайманом Бриггсом. В ноябре 1939 года Бриггс доложил президенту: уран позволит создать оружие невиданной в истории человечества мощности.

17 сентября 1943 года в США развернулись масштабные работы по созданию атомной бомбы, которые получили кодовое название «Манхэттенский проект». Научным руководителем проекта стал американский ученый Роберт Оппенгеймер. Был сформирован своего рода военный округ, командовать которым назначили генерала Лесли Гровса.

Хотя под посланием Рузвельту стоит подпись Эйнштейна, его текст был написан не им. Инициаторами обращения к президенту стали физики Лео Сцилард, Юджин Вигнер и Эдвард Теллер, эмигрировавшие в США из Венгрии. Их встревожила публикация в январском номере немецкого журнала Die Naturwissenschaften за 1939 год: радиохимики из Германии Отто Ган и Фриц Штрассман сообщили об открытии деления ядра урана на два тяжелых осколка, которое распахивало перед наукой захватывающие перспективы, включая и создание атомного оружия. Венгерские ученые опасались, что немцы от экспериментов перейдут к практическому применению их результатов, прежде всего в военных целях.

Научный руководитель советского атомного проекта Игорь Курчатов. 1943 год

Германию нужно опередить! Но к кому обратиться? В Америке только президент мог лично дать указание заниматься этой темой. Отметим, в марте 1939 года Ферми пытался заинтересовать перспективами таких изысканий адмирала Стэнфорда Хупера из штаба военно-морских сил США. Физик (кстати, эмигрант из Италии) был принят им по просьбе декана физического факультета Колумбийского университета Джорджа Пеграма, от которого пришло рекомендательное письмо. «В области ядерной физики нет более компетентного человека, чем профессор Ферми», – говорилось в нем. Профессор рассказал адмиралу о научных исследованиях, которые могут привести к созданию оружия огромной мощности, но Хупер принял его за очередного прожектера.

Сцилард, Вигнер и Теллер понимали, что в Белый дом им, никому не известным эмигрантам, не пробиться. Тогда появилась идея использовать авторитет Эйнштейна, к которому они отправились с уже готовым текстом письма. Эйнштейн выслушал их доводы и аргументы, прочитал заготовку. Возражений у него не возникло – подписал. Получается, что главными действующими лицами в запуске грандиозного проекта в США стали не американцы, а иностранцы.

Флёров – Сталину

И в СССР работы над атомным проектом развернулись с обращения к главе государства. Но письмо написал не иностранец, а советский физик.

В апреле 1942 года Флёров обратился к Иосифу Сталину. Извлечения из его текста:

«Дорогой Иосиф Виссарионович!

…Я действительно очутился в положении человека, пытающегося головой прошибить каменную стену. <…> Может быть, я не прав, в научной работе всегда есть элемент риска, а в случае урана он больше, чем в каком-нибудь другом. <…>

Мы все хотим сделать все возможное для уничтожения фашистов, но не нужно пороть горячку – заниматься только теми вопросами, которые подходят под определение "насущных" военных задач. <…>

Так вот, считаю необходимым для решения вопроса созвать совещание в составе академиков Иоффе, Ферсмана, Вавилова, Хлопина, Капицы, академика АН УССР Лейпунского, профессоров Ландау, Алиханова, Арцимовича, Френкеля, Курчатова, Харитона, Зельдовича, докторов Мигдала, Гуревича. Желателен также вызов К.А. Петржака».

Письмо лейтенанта Сталину не осталось в Кремле незамеченным. Оно поступило очень и очень вовремя. Перед этим уполномоченный Государственного комитета обороны по науке Сергей Кафтанов доложил Верховному главнокомандующему: у убитого немецкого офицера обнаружена тетрадь с расчетами, явно касавшимися создания нового вида оружия небывалой мощности. Располагал Сталин разведданными, которые свидетельствовали: англичане интенсивно занимаются ядерными исследованиями. Обращались к нему по атомному вопросу и из Академии наук СССР. Письмо Флёрова стало последней каплей, которая подточила камень.

Советский атомный проект стартовал в сентябре 1942-го, а 11 февраля 1943 года Государственный комитет обороны принял специальное решение об организации научно-исследовательских работ в этой области. Руководителем был назначен Игорь Курчатов. То есть в СССР к созданию атомного оружия приступили на три года позже, чем в США. И этот лаг отставания в три-четыре года в развитии проектов сохранялся: ядерный реактор в Советском Союзе был запущен в 1946-м, бомба взорвана в 1949-м.

Была ли кража?

Теперь о краже атомных секретов у американцев. Это еще вопрос: была ли кража? Кража – это когда тайно похищают, воруют чужое. В данном случае не совсем понятно: было ли чужое? И похищали ли тайно?

Бесспорный факт: первый советский атомный заряд был точной копией конструкции «Толстяка» – бомбы, сброшенной на Нагасаки в августе 1945 года. Но дело не в конструкции. Нужно было понимать физический смысл документов, которые добывала советская разведка. А чтобы понимать, необходимо обладать определенным научным потенциалом. Достижения наших физиков, занимавшихся изучением атомных ядер и проблемой урана, были весомы. Перед войной молодые ученые Георгий Флёров, Константин Петржак, Яков Зельдович и Юлий Харитон выдали вдохновляющие работы, большинство которых – пионерного значения. А руководил этими специалистами столь же молодой Курчатов, уже тогда неформальный лидер советских ядерщиков.

Так выглядела первая советская атомная бомба РДС-1

Наши ученые накануне войны располагали приблизительно таким же набором знаний в сфере ядерной физики, что и участники американского атомного проекта на начальной его стадии. Петржак позже вспоминал: «Если бы не война, не прекращение в связи с нею исследований, ни в чем бы мы не отстали от США, а, вполне вероятно, имели бы цепную реакцию и раньше 1942 года. Ведь уже в 1939 году мы в Ленинграде обсуждали все то, что Ферми делал в 1942 году».

Советский физик-ядерщик Георгий Флёров. 1966 год

Проблема состояла не в научной базе – она у нас была. И не в конструкции бомбы – и до получения данных от эмигрировавшего из нацистской Германии в Великобританию физика Клауса Фукса были ясны контуры ее схемы. Да и мозги советских разработчиков были не менее изощренные, чем у Ферми или Теллера. Главный вопрос в СССР в то время – сам уран. Его не было. Геологи поисками урана не занимались, поскольку не возникало в нем нужды. Даже не были определены перспективные на уран площади. США могли воспользоваться месторождениями урана от Канады до Мадагаскара, а для первого советского атомного заряда урановую руду добывали высоко в горах на Памире, вывозили на ишаках.

Теперь, собственно, о том, как и что восприняли советские создатели атомной бомбы у американцев. Материалы, которые передал Фукс, Курчатов получил во второй половине 1945 года. Эта информация не была принята на веру: провели большой объем экспериментов, совершили множество расчетов по их проверке. И только после этого вынесли решение: первую бомбу делать точной копией американской. Так распорядился Лаврентий Берия, курировавший атомный проект, хотя бомба на основе собственной схемы получалась в два раза легче копии американской и в два раза мощнее ее. Берия выбрал проверенный вариант, чтобы взрыв был без осечек.

Почему они передавали данные?

Фукс был не единственный, кто передавал данные о работе над атомной бомбой. Сообщения по ее устройству поступали и от физика итальянского происхождения Бруно Понтекорво. В его материалах содержалось подробное изложение секретной главы доклада правительству и конгрессу США о развитии Манхэттенского проекта. Более того, данные передавали Оппенгеймер и Ферми. Всего по линии советской внешней разведки было получено пять докладов о ходе работ в Лос-Аламосе над первой бомбой.

И вот что самое главное: многие участники Манхэттенского проекта выступали за то, чтобы поставить эти разработки под международный контроль. И поделиться секретами со всеми, в том числе с советскими учеными. Через лауреата Нобелевской премии по физике Нильса Бора данными о работе над бомбой располагало шведское правительство. При желании шведы могли создать собственное ядерное оружие.

Важны мотивы, по которым физики передавали материалы. Они считали, что в разработках такого вида оружия должен поддерживаться паритет. Фукс знал, что ядерные исследования ведутся в секрете от СССР, союзника по войне, и считал это недопустимым; потому в 1941 году пришел в советское посольство в Лондоне и предложил сотрудничество. Когда советская сторона заговорила о денежном вознаграждении за услуги, он с негодованием от него отказался.

Участники Манхэттенского проекта Эрнест Лоуренс, Энрико Ферми и Исидор Раби (слева направо)

В 1950 году была раскрыта связь Фукса с нашей разведкой, и он чуть ли не добровольно рассказал все без утайки. Ученый не рассматривал передачу данных как преступление. Правда, Ферми полагал, что Фукс явно не понимал всего значения своих поступков. Да, он чувствовал вину перед коллегами, которых обманывал, но не видел себя предателем по отношению к Великобритании, которую сам избрал своей родиной и которой присягал в верности. Фукс не рассчитал последствий своего признания, даже не думал, что его привлекут к суду, вынесут ему приговор и отправят в тюрьму. Он сказал английскому следователю: «Я, пожалуй, лучше откажусь от своей работы в атомном центре в Харуэлле [британский двойник Лос-Аламоса. – Н. А.], поскольку мое прошлое стало известным. Перейду на преподавательскую работу в какой-нибудь английский университет». Фукс считал, что судьи убедятся в чистоте его поступков. Наивный. Суд отмерил ему тюремный срок.

Дело интернациональное

Теперь посмотрим, кто был занят в Манхэттенском проекте. Всезнающая «Википедия» называет среди его участников ученых из США, Великобритании, Германии и Канады. Странно, но забыты многие страны, из которых были родом физики. Попробуем перечислить их всех.

Из Италии – Энрико Ферми, Эмилио Сегре, Бруно Понтекорво, Бруно Росси.

Из Германии – Альберт Эйнштейн, Клаус Фукс, Мария Гёпперт-Майер, Рудольф Пайерлс, Ханс Бете, Джеймс Франк.

Из Венгрии – Лео Сцилард, Эдвард Теллер, Юджин Вигнер, Джон фон Нейман.

Из Австрии – Отто Фриш, Виктор Вайскопф.

Из Польши – Станислав Улам.

Из Канады – Уолтер Цинн.

Из Дании – Нильс Бор.

И Россия была представлена в Манхэттенском проекте! Физик-эмигрант Георгий Кистяковский разработал взрывчатку, когда плутониевый шар в бомбе медленно сжимается до плотности критической массы.

Вклад каждого из этих ученых в прорыв Соединенных Штатов к овладению энергией атома значительный – об этом можно многое рассказать.

В Лос-Аламос также было привлечено около 20 британцев. Оппенгеймеру приходилось вступать в острый конфликт с генералом Гровсом, который категорически возражал, чтобы до сведения ученых Великобритании доводилась информация по результатам исследований и экспериментов. Кроме самого Оппенгеймера, среди американских специалистов можно назвать Герберта Андерсона, Эрнеста Лоуренса, Исидора Раби, Генри Смита.

Иностранцы были на ведущих ролях в Манхэттенском проекте. Этот проект – международный по сути. В отчете Смита подчеркивалось: «Конец 1944 года застал необычайную плеяду светил ученого мира, собравшихся на плато в Нью-Мексико». Лаура Ферми в мемуарах писала: «Лос-Аламос – это была одна большая семья, одно громадное усилие; тут были все корифеи науки не только из Соединенных Штатов, но почти изо всех европейских стран».

О том, что Америка обзавелась атомной бомбой, Иосиф Сталин узнал во время Потсдамской конференции от президента США Гарри Трумэна

Коллектив, работавший в Арзамасе-16, включал только советских ученых. Да, в наш атомный проект привлекались немецкие специалисты – для них создали объект под Сухуми. Они участвовали в поиске методов разделения изотопов и получения металлического урана, но это работы вспомогательные. К конструированию бомбы, ее разработке прямого отношения специалисты из Германии не имели. Да им особо и не доверяли.

Западные ученые не видели врагов в советских коллегах. А советские – в западных. Потому у участников Манхэттенского проекта было велико желание сделать свои научные открытия достоянием мира. Они работали не на Америку, а на все человечество. Бор и Ферми являлись убежденными противниками насилия, думали, что ядерную войну можно предотвратить, если на планете будет поддерживаться баланс сил. А баланс этот можно сохранять, если все будут иметь равные права на доступ к секретам использования атомной энергии.

Нужно учитывать, что тогда в мировом сообществе сложилось исключительно доброжелательное отношение к СССР. Все внимательно следили за событиями на советско-германском фронте. Победа под Сталинградом была воспринята как победа не только Красной армии, но всего прогрессивного человечества. Многие ученые считали, что монополия на владение ядерным оружием в отношении союзника, несущего в войне колоссальные жертвы и убытки, ведет к новым страданиям, является предательством.

Вольтера однажды уличили, что он в свою «Орлеанскую девственницу» вставил большой кусок из какой-то поэмы, то есть налицо плагиат. Вольтер ответил просто: «Беру свое!» Похоже, и советские ученые могли сказать по поводу информации, которая поступала из Лос-Аламоса: «Берем свое!»