«Подмосковные вечера» на Большой Никитской

150 лет назад, 1 сентября 1866 года, открыло свои двери высшее музыкальное учебное заведение столицы – Московская консерватория.

Московская консерватория имени П.И. Чайковского

Трудно поверить, что как прежнее здание Московской консерватории стояло, так и нынешнее стоит на… винных подвалах. Невероятно, но факт.

На винных подвалах

А началась эта захватывающая история с того, что в 1871 году в роскошный особняк на Большой Никитской, принадлежавший наследникам генерал-фельдмаршала и светлейшего князя Михаила Семеновича Воронцова, вселилось первое в Москве высшее музыкальное учебное заведение, директором которого был его отец-основатель Николай Рубинштейн. К тому времени он уже пять лет возглавлял консерваторию, открытую по высочайшему соизволению императора Александра II и по ходатайству великой княгини Елены Павловны (ранее для этих целей арендовался дом на углу Воздвиженки и проезда Арбатских Ворот).

Михаил Воронцов не только много лет служил генерал-губернатором Новороссии и Бессарабии, а также наместником Кавказа, но и успевал заниматься виноделием, являясь хозяином крупнейших в Российской империи виноградных плантаций, находившихся в Крыму. Но где же хранить бесценные винные коллекции? Правильно, в Москве. Вот и устроил он в подвале своего особняка на Большой Никитской обширное винохранилище. К 1870-м годам воронцовские плантации уже перешли под опеку Удельного ведомства, управлявшего имуществом императорской семьи. В июне 1878 года консерватория выкупила дом у наследников генерала Воронцова за 185 тыс. рублей серебром, а Удельное ведомство арендовало те самые подвалы за весьма солидную сумму, подпитывавшую учебное заведение, занятия в котором хотя и были платными, но все же не могли обеспечить ему безбедное существование. К слову, курс обучения, продолжавшийся в разное время от шести до девяти лет, включал в себя как музыкальные, так и общеобразовательные дисциплины.

Н.Г. Рубинштейн (1835–1881) – основатель и первый директор Московской консерватории

К началу 1890-х годов старый особняк на Большой Никитской оказался тесен для консерватории, число учеников которой выросло с момента основания в 2,5 раза – до 400 человек. Их всех надо было разместить в музыкальных классах, а главное – дать возможность учащимся музицировать на большой сцене. В прежнем здании консерватории, как вспоминал выдающийся пианист и педагог Александр Гольденвейзер, имелся лишь один концертный зал, выполнявший роль оркестрового, хорового и оперного классов; кроме того, «классы в первом и втором этажах были довольно большие, а в третьем – с совсем низким потолком».

Необходимость строительства другого здания стала очевидной. Но где лучше строить? Быть может, на новом месте, например напротив Большого театра? Однако пианист и дирижер Василий Сафонов, в 1889 году возглавивший консерваторию, не хотел никуда переезжать с намоленного на Большой Никитской места и был сторонником возведения нового здания на месте старого. 27 ноября 1893 года было принято соответствующее решение и озвучено имя зодчего – им стал академик архитектуры Василий Загорский. Можно смело сказать, что консерватория явилась главным проектом его жизни.

В.П. Загорский (1846–1912) – архитектор, автор проекта нового здания Московской консерватории

А как же быть с винными подвалами? Удельное ведомство уперлось: ни шагу назад! За аренду было внесено авансом целых 200 тыс. рублей, которые уже пошли на расходы по постройке нового здания. Пришлось и Сафонову, и Загорскому скрепя сердце согласиться на продолжение странного (хоть и недурно пахнувшего) соседства с винным складом. Более того, именно подвалы строили в первую очередь и первыми же сдали в эксплуатацию в августе 1897 года.

Новое здание

Торжественная закладка здания состоялась 27 июня 1895 года: в фундамент были заложены памятная табличка, серебряные рубли и первые кирпичи. Сафонов, произносивший речь, сказал: «Сегодня, закладывая первый камень здания Московской консерватории, мы со светлою надеждою будем смотреть в будущее». А пока смотрели в будущее, занятия проходили в усадьбе Голицыных на Волхонке.

Деньги на строительство собирали всем миром. Спасибо, конечно, Удельному ведомству, арендовавшему винные подвалы на 15 лет вперед, и всей императорской фамилии. Александр III в 1893 году пожаловал из казны 400 тыс. рублей, а его сын Николай II в 1901-м, на заключительном этапе строительства, внес еще 100 тыс. Ну и, разумеется, меценаты – куда же на Руси без них! Первым в этом ряду стоит архитектор Загорский, не взявший ни копейки за свои труды, да еще и подаривший зданию мраморные ступени для парадных лестниц. Предпринимателю Сергею фон Дервизу мы обязаны тем самым органом, который по сей день украшает Большой зал консерватории. Семья крупных промышленников Морозовых оплатила всю меблировку этого зала и фойе, сахарозаводчик Павел Харитоненко – роскошные ковры на лестницу. Инженеры Н.А. Казаков и Н.О. Груннер безвозмездно произвели расчеты железных стропил, ферм, крыши Большого зала и сводов.

Консерватория до перестройки здания. Фотография до 1894 года

Как директор, Сафонов оказался для консерватории настоящей находкой. Публицист и театральный критик Влас Дорошевич писал:

«…взысканный богами, его превосходительство г. Сафонов известен в музыке тем, что он умеет извлекать удивительные аккорды из московских купцов. Лестницу для нового здания консерватории надо? Сейчас аккорд на купцах, и пожалуйте – лестница! Орган нужен? Легкая фуга на миллионерах – и орган!»

После очередного такого вот «аккорда» Северное стекольно-промышленное общество презентовало консерватории витраж с изображением святой Цецилии – покровительницы духовной музыки. В 1941 году во время бомбежки Москвы он разбился на мелкие осколки, и впоследствии его место долго занимала картина «Славянские композиторы» Ильи Репина. Лишь несколько лет назад витраж был воссоздан и установлен на первоначальном месте.

Малый и Большой

25 октября 1898 года был открыт Малый зал нового здания консерватории. Дата эта не случайная: минуло ровно пять лет со дня смерти Петра Ильича Чайковского – активного участника Русского музыкального общества, которое дало начало Московской консерватории, а также одного из первых преподавателей этого учебного заведения по классу элементарной теории музыки и гармонии. 1 сентября 1866 года Чайковскому выпала честь выступать на открытии консерватории: он исполнил на фортепиано увертюру из оперы Михаила Глинки «Руслан и Людмила».

Большой зал Московской консерватории украшен портретами 14 великих композиторов (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Чайковский и Рубинштейн, первый директор консерватории, были единомышленниками. Они даже жили в одной квартире в особняке Воейковой, который стоял на пересечении Воздвиженки с Моховой улицей, где сейчас находится новое здание Российской государственной библиотеки. Когда в январе 1866 года молодой композитор приехал в Москву, он сразу же пришел к Рубинштейну, в этот дом, где и поселился. Они жили в соседних комнатах, разделенных перегородкой. «Рубинштейн уверял, – пишет автор книги «Чайковский» Нина Берберова, – что Петр Ильич мешает ему спать скрипом своего пера. Под утро Чайковский, у которого сон был всегда чуткий, слышал, как Николай Григорьевич, вернувшись из Английского клуба, раздевается. <…> Перед тем, как лечь, иногда до утра, он играет – готовится к концертам. Тогда в доме спать становится невозможно, и Чайковский в халате, со свечой садится к столу и пишет».

Тот памятный для Малого зала консерватории день ознаменовался концертом из произведений великого композитора – «музыкальным утром памяти Чайковского». А Большой зал открылся 7 апреля 1901 года исполнением специально по этому случаю написанной преподавателем Московской консерватории композитором Федором Кёнеманом кантатой-гимном «Воздвигнут храм искусству дорогому». Завершился концерт все той же увертюрой к «Руслану и Людмиле». Сафонов в своей речи назвал Большой зал «венцом нового здания консерватории». Загорский вскоре после открытия зала заявил о желании «сохранить за собой пожизненно и безвозмездно должность архитектора при здании консерватории».

Каждый, кто хоть раз слушал музыку в Большом зале, не мог не обратить внимания на изящную лепнину, автором которой стал московский скульптор Александр Аладьин. Кроме того, зал украшают 14 настенных овальных портретов великих композиторов работы академика живописи Николая Бодаревского. Кандидатуры на роль великих подбирал лично Сафонов, и уже тогда его выбор вызвал немало споров. Портреты гениев разместились в такой последовательности: по левой стене начиная от сцены – П.И. Чайковский, Л. ван Бетховен, Г. Ф. Гендель, Ф. Шуберт, Р. Шуман, К. В. Глюк, А.Г. Рубинштейн, а по правой – М.И. Глинка, И. С. Бах, В. А. Моцарт, Й. Гайдн, Ф. Мендельсон, Р. Вагнер и А.П. Бородин.

Однако писавший свои картины на рубеже веков Бодаревский и не предполагал, что через 50 с лишним лет у него появятся соавторы по галерее композиторов. В 1953 году художники Михаил Суздальцев и Николай Мещанинов создали для Большого зала портреты М.П. Мусоргского, Ф. Шопена, А.С. Даргомыжского и Н.А. Римского-Корсакова. Естественно, чтобы разместить новые работы, потребовалось снять со стен столько же прежних. «Крайними» оказались Г. Ф. Гендель, К. В. Глюк, Й. Гайдн и Ф. Мендельсон. Причиной произошедшего послужило мнение «сверху»: кому-то из «сиятельных» посетителей консерватории не понравилось, что зарубежных композиторов в ряду великих больше, чем их русских коллег. Новые портреты по стилю ничем не отличались от старых, разве что подписи под ними предательски свидетельствовали о более позднем времени их создания. Так, написание фамилий Мусоргского и Даргомыжского не дореволюционное, а современное. Что же касается убранных портретов, то их задвинули так далеко, что обнаружились они только полвека спустя. Причем не все, а лишь два из них – Мендельсона и Гайдна. Оказывается, хранились картины на складе. В 2000 году они были отреставрированы художниками А.В. Нестеровым и Н.В. Акимовой и вскоре размещены у центрального входа в партер Большого зала.

Не выезжая из Москвы

Увлекательна история третьего зала консерватории – Рахманиновского, названного так в 1986 году в честь ее выпускника, выдающегося композитора и пианиста Сергея Рахманинова. Зал размещается в здании, известном как Дом Колычевых, которому уже более двух веков.

В 1886–1918 годах в его стенах находилось Синодальное училище церковного пения, готовившее певчих для Синодального хора и хоровых дирижеров. Мальчики-ученики жили тут же. Можно себе представить, какие требования предъявлялись к ним, если зал, специально пристроенный для хоровых занятий в 1898 году, на всю Москву славился уникальной акустикой, которую можно было сравнить разве что с акустикой кремлевских соборов. Выступать под его сводами почитали за честь лучшие вокалисты России. В 1923 году в этом здании обосновался юридический факультет Московского университета, а консерватории оно было передано лишь в 1963-м и только через пять лет включено в общий архитектурный ансамбль. В 1983 году, после многих лет реставрации, Рахманиновский зал открылся выступлением Святослава Рихтера.

Интересно, что более 100 лет назад появился в консерватории и свой музей, ставший первым музыкальным музеем в России. Он был открыт 11 марта 1912 года в первом амфитеатре Большого зала. Музею по праву дали имя Николая Рубинштейна. В экспозиции было что показать: личные вещи основателя, музыкальные инструменты, автографы рукописей, афиши и т. д. В 1943 (!) году, в самый разгар войны, музей, отделившись от консерватории, обрел самостоятельность, а с 1954 года стал официально называться Государственным центральным музеем музыкальной культуры имени М.И. Глинки. Имя основателя консерватории, как видим, исчезло из названия; в 1960-х музей переехал в палаты боярина Троекурова (Георгиевский переулок), а в 1983 году – в специально построенное для него здание на улице Фадеева. Возрождение же музея имени Н.Г. Рубинштейна при консерватории началось в 1990-х, и ныне он вновь открыт для посетителей Большого зала.

В советской Москве сложилась уникальная культурная атмосфера: за три рубля можно было будничным вечером насладиться игрой исполнителей мирового уровня. Была возможность приобщиться к классике и практически бесплатно, купив билет на балкон Большого зала за сущие копейки.

Галина Вишневская так писала о консерваторской публике: «В отличие от Большого театра, на концертах в Большом зале консерватории встречаешь всегда одних и тех же людей – это москвичи. Одна половина их – в основном усталые интеллигентные женщины. Прямо с работы, не переодеваясь, порою с продуктовыми сумками в руках идут они на симфонические концерты или вокальные вечера. Чаще всего они одиноки, без семьи, и музыка в их жизни играет важнейшую роль. Другая же половина – профессионалы: инструменталисты, певцы, студенты и преподаватели консерватории, музыкальных школ, а также артисты разных оркестров. Это та самая московская публика, о которой остаются столь теплые воспоминания у всех западных гастролеров, посещающих столицу Советского Союза».

Конкурс имени Чайковского

У представителей западного мира Московская консерватория ассоциируется прежде всего с Международным конкурсом имени П.И. Чайковского. Первый праздник мировой классической музыки прошел здесь в марте-апреле 1958 года: конкурс проводился по двум специальностям – фортепиано и скрипка. Из-за приоткрытого железного занавеса в столицу СССР съехалось немало иностранных участников, что само по себе превратило музыкальное состязание в политическое событие с неожиданными последствиями. Так и случилось: лучшим было признано исполнение на фортепиано Первого концерта Чайковского молодым техасцем Харви Ваном Клиберном (Клайберном, если правильно произносить эту фамилию). За ним следовали советские пианисты Лев Власенко и Наум Штаркман, а также китаец Лю Шикунь.

Харви Ван Клиберн – американский пианист, обладатель первой премии I Международного конкурса имени П.И. Чайковского

Симпатии московской публики были на стороне улыбчивого Клиберна. 11 апреля во время прослушивания конкурсантов, допущенных на третий тур, ему устроили овацию. Зал встал и несколько минут неистовствовал: «Первая премия! Первая премия!» Встали и члены международного жюри. Сам Рихтер поставил Клиберну высший балл. Ситуация вышла из-под контроля: конкурс-то, конечно, международный, но это не значит, что первая премия должна достаться гражданину США!

Последнее слово оставалось за самым главным человеком в стране. К Никите Хрущеву пришли министр культуры Екатерина Фурцева и секретарь ЦК Михаил Суслов, настаивавший на некой золотой середине: первую премию следует присудить Клиберну и Власенко одновременно. Фурцева привела весомые аргументы в пользу того, что победу надо отдать только американцу, преимущество которого было очевидным. Кстати, выяснилось, что Клиберн не такой уж и чужой: он учился в Нью-Йорке у профессора Розины Левиной, а она, в свою очередь, принадлежит к школе Василия Сафонова. Даже советские члены жюри отказались поддержать затею Суслова, железный аргумент которого заключался в том, что Ван Клиберн – гражданин США. Авторитет конкурса был под большим вопросом… Но Хрущев сказал: «Раз жюри настаивает, то не надо нам вмешиваться. Они профессионалы. А то, что победил американец, даже хорошо: покажем миру нашу непредвзятость». Никита Сергеевич оказался прав: Клиберна встретили на родине как героя.

А как полюбили его москвичи! Оглушительной овацией публика приветствовала его на концерте лауреатов конкурса. В тот вечер Хрущев вместе с королевой Бельгии Елизаветой слушал Клиберна в ложе Большого зала. А на бис (бисированию, казалось, не будет конца) обладатель первой премии Конкурса имени Чайковского исполнил… «Подмосковные вечера». Клиберн стал любимцем московской публики – и любовь эта оказалась взаимной.

Александр Васькин

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

Московская консерватория. От истоков до наших дней. 1866–2003. Историко-биографический справочник. М., 2005

ВАСЬКИН А.А., ГОЛЬДШТАДТ М.Г. От снесенного Военторга до сгоревшего Манежа. М., 2009