На грани коммунизма

В октябре 1961 года Никита Хрущев объявил: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» Страна охотно поверила в это обещание

Принятая на XXII съезде КПСС новая Программа партии поясняла, что такое коммунизм: «Это бесклассовый общественный строй с… полным социальным равенством всех членов общества, где… все источники общественного богатства польются полным потоком». Изданная тогда же «Детская энциклопедия» излагала это более доходчиво: «Общего добра будет столько, что у людей всего будет в достатке. Каждый сможет получать все, что ему необходимо. И тогда сами собой исчезнут такие низкие чувства, как жадность, скупость, зависть».

С трибуны XXII съезда КПСС Никита Хрущев провозгласил скорое наступление светлого коммунистического будущего

«Каждому – по потребностям»

Советская Конституция 1936 года зафиксировала взятый у Маркса принцип «от каждого по его способности, каждому – по его труду». Это означало, что все дееспособные члены общества обязаны трудиться, получая за это соответствующую плату. На деле советским людям хронически не хватало денег, а главное – товаров. Очереди за всем подряд стали особой приметой «страны победившего социализма». Коммунизм должен был все это изменить. Предполагалось, что к 1980 году, когда его намечалось построить, промышленное производство вырастет в шесть раз, а сельскохозяйственное – в три с половиной.

Важная роль отводилась механизации, в том числе использованию электронно-счетных машин (английское слово «компьютер» еще не употреблялось). Эти чудо-машины и другие изобретения призваны были сделать человека поистине всемогущим. В той же «Детской энциклопедии» предсказывалось, что через 20 лет люди научатся управлять погодой, получат доступ к неисчерпаемым источникам энергии, превратят пустыни в цветущие сады, справятся с большинством болезней, а также невиданно увеличат урожайность растений (привет академику Трофиму Лысенко, который в том же 1961 году снова был обласкан властью). В итоге ручной труд, как считалось, исчезнет – человеку останется только следить за приборами и механизмами и налаживать их. И за это получать уже не «по труду», а «по потребностям», притом бесплатно. Деньги при коммунизме должны были отмереть как буржуазный пережиток.

В решениях XXII съезда говорилось, что к 1980 году зарплата советских людей поднимется в три с половиной раза и при этом все больше потребностей будет удовлетворяться бесплатно (пользование жильем и транспортом, обеспечение медикаментами, лечение в санаториях). Кроме того, из скученных городов население перекочует в благоустроенные зеленые пригороды – с бассейнами, кинозалами и спортивными площадками. Предусматривалось и стирание разницы между рабочими, крестьянами и интеллигентской «прослойкой»: все должны были сами собой слиться в один класс – грамотный, обеспеченный и работящий.

На том же съезде Хрущев осудил тех, кто видел в коммунизме общество повального безделья. «Кое-кто думает, что человек при коммунизме будто бы не будет ни сеять, ни жать, а только пироги поедать. Такое представление о коммунизме свойственно людям, нищим духом, обывателям и тунеядцам», – заявил он. Иными словами, член коммунистического общества должен был стать настолько сознательным, чтобы работать добровольно и при этом ограничивать свои потребности, думая об общих интересах. Для воспитания такой сознательности в новую программу партии был включен «Моральный кодекс строителя коммунизма», подозрительно схожий с христианскими заповедями. Коммунизм, в свою очередь, напоминал Царствие Небесное: чтобы войти в него, надо было стать таким идеальным, что живому человеку это вряд ли под силу.

К единому миру

Веками люди мечтали о прекращении войн и упразднении границ. Карл Маркс объявил это целью социализма: «Вместе с антагонизмом классов внутри наций падут и враждебные отношения наций между собой». Его последователи считали, что все страны должны объединиться во всемирную республику трудящихся. Детали, однако, были неясны: сохранятся ли, например, отдельные народы или их принудительно перемешают и на каком языке они будут говорить? Предлагался, кстати, эсперанто, созданный именно для этого.

Хрущев, как последний романтик социализма, также мечтал о всеобщем объединении, причем уже в ближайшее время, к тому же 1980 году. Достичь этого планировалось тремя способами, и одним из них была гонка вооружений. Сам первый секретарь ЦК КПСС не раз хвалился с трибуны новыми ядерными ракетами, обещая: «Мы вас закопаем!» – и тут же, через слово, призывая к всеобщему разоружению. Пугая Запад войной, он в то же время сознавал, что победить его можно лишь в мирном соревновании, обеспечив больший экономический рост. Так родился знаменитый лозунг «Догнать и перегнать Америку!», произнесенный Хрущевым на совещании работников сельского хозяйства в 1957 году. Догнать предполагалось по объемам производства мяса, молока и масла на душу населения в кратчайшие сроки – за три года. Понятно, что советская экономика с этим не справилась, как ни старались искушенные статистики.

Не сумев одолеть «мировой империализм» ни в военном, ни в мирном соревновании, власти СССР решили добить его другим способом – сделав своим союзником третий мир, обладавший громадными природными и людскими ресурсами. Эту политику вел еще Владимир Ленин, но на рубеже 1950–1960-х годов массовое освобождение бывших колоний и популярность там коммунистических идей давали Советскому Союзу все шансы. Хрущев активно общался с такими лидерами, как индийский премьер Джавахарлал Неру, президент Индонезии Сукарно, египетский диктатор Гамаль Абдель Насер, лидер Ганы Кваме Нкрума. Все они получали немалую советскую помощь: миллиарды безвозвратных кредитов растаяли в пустыне и джунглях. Тысячи выходцев из бывших колоний приезжали в нашу страну учиться, встретив самое теплое отношение. Казалось, мечты о едином мире уже сбываются в городах СССР.

В начале 1960-х Хрущев выступил с инициативой заменить одного Генерального секретаря ООН тремя представителями – от социалистических, капиталистических и «освободившихся» стран, которые The New York Times тогда же назвала «троянским конем коммунизма». Растерявшись от такой инициативы, американцы предложили еще более радикальный шаг – всем разоружиться и создать вместо национальных армий вооруженные силы ООН. Мнение Хрущева на этот счет было однозначным: «Лучше жить под угрозой ракет, чем под угрозой международных вооруженных сил под командованием США». Похоже, он уже понял, что с всеобщим объединением придется повременить. Не радовал и третий мир: получая кредиты от СССР, он не горел желанием идти в фарватере советской политики. Недавний главный союзник – Китай – вдребезги рассорился с СССР. Одновременно новым союзником стала Куба, но маленький Остров свободы никак не мог заменить собой целый мир, упрямо ускользающий из объятий социализма.

В итоге мечта о едином мире была оставлена фантастам с их Великим Кольцом и Миром Полудня. Иван Ефремов в «Туманности Андромеды», с восторгом читавшейся многими, предсказывал: «Коммунистическое общество не сразу охватило все народы и страны. <…> Но неизбежно и неуклонно новое устройство жизни распространилось на всю Землю, и самые различные народы и расы стали единой, дружной и мудрой семьей». Эти события писатель отнес было к 3047 году, однако после публикации новой Программы партии передумал и сократил этот срок на тысячу лет.

Наука – ключ к будущему

Сверхпопулярность жанра фантастики совпала с началом реальных космических полетов. «Спутник», «ракета», «орбита» были самыми «модными» словами тех лет, так называли кафе и конфеты, и даже Снегурочку как помощницу Деда Мороза на детских елках сменил космонавт. Особенно радовало то, что первые шаги в космосе совершил именно СССР, опередив «загнивающий Запад».

Главными героями космической эры стали ученые, и неудивительно, что их же определили ответственными за построение коммунизма. Им предстояло развивать еще недавно запретные кибернетику и генетику, изготовить роботов для облегчения человеческого труда, победить болезни. Журналисты, ничего в этом не понимая, тем не менее захлебывались от восторга: «Современная наука нашла способы разглядывать деятельность клеток в динамике, да еще следить за всеми явлениями при помощи микроскопа, электрокардиографической аппаратуры и киноаппарата! Какой огромный шаг вперед! Какие неограниченные перспективы в области медицины открываются перед учеными!» Количество научных работников в стране росло невиданными темпами – со 162 тыс. в 1950-м до 665 тыс. в 1965 году. Они не только приближали будущее, но и были его послами в настоящем – умными, честными, порядочными. Петр Вайль и Александр Генис в своей книге о 1960-х отмечали: «Точные знания казались эквивалентом нравственной правды. Между честностью и математикой ставился знак равенства. После того как выяснилось, что слова лгут, больше доверия вызывали формулы».

Но ученые стали новой элитой не только поэтому – они делали жизненно важное для страны оружие, прежде всего ядерное. Оттого их обеспечивали лучше остальных, строили для них наукограды, сквозь пальцы – до поры до времени – смотрели на их вольнолюбие. Им единственным позволялось «несоветское» поведение, о котором с большой долей правды говорилось в популярном юмористическом сборнике тех лет «Физики шутят»: «Положительный физик поет под гитару, танцует твист, имеет любовницу, мучается различными проблемами, профессионально бьет по морде отрицательного физика, а в свободное время жертвует собой ради науки».

Именно такими были герои Даниила Гранина, чьими романами об ученых зачитывались в 1960-е. При этом сам писатель видел в науке и зависть, и подлость, и конформизм, но общество их словно не замечало. Всем нравились ученые, которых описывали ранние Стругацкие в повести «Понедельник начинается в субботу»: «Они были магами потому, что очень много знали… Каждый человек – маг в душе, но он становится магом только тогда, когда начинает меньше думать о себе и больше о других, когда работать ему становится интереснее, чем развлекаться». И это не преувеличение – такими были многие советские ученые той эпохи, что и позволило им получить (впервые за долгие годы) сразу семь Нобелевских премий по физике и химии. Лев Ландау, Петр Капица, Игорь Тамм, Николай Басов, Александр Прохоров и другие вошли в историю мировой науки. Конечно, Нобелевки были достойны и творцы космической техники, но их имена были строжайше засекречены. Миру предъявили лишь рано умершего Сергея Королева.

Советские космонавты Юрий Гагарин, Павел Попович, Валентина Терешкова и первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев (слева направо) на трибуне Мавзолея. 1963 год (Wikipedia.org)

На волне популярности у «жрецов науки», как тогда величали ученых, закружилась голова. Они всерьез решили, что могут влиять на политику и требовать реформ; тот же Капица предлагал сделать Академию наук арбитром в решении общественных проблем. Это было уже неслыханной вольностью, и ученым быстро указали их место. Символом этих «перемен» стала судьба академика Андрея Сахарова, главного создателя хрущевской «кузькиной матери» – водородной бомбы. Он вдруг занялся правозащитной деятельностью, а заодно создал теорию конвергенции – о постепенном слиянии социалистического и капиталистического миров при устранении недостатков обоих. Хотя это развивало ту же идею коммунизма, Сахарова в 1968 году подвергли критике и отстранили от работы. По времени эти события совпали с подавлением «Пражской весны» и нелепой гибелью символа космической эры – Юрия Гагарина. Вскоре американцы высадились на Луне, и обогнать их в космической гонке СССР уже не смог. Космонавты по-прежнему выходили на орбиту, но их уже так не приветствовали восторженные толпы. Мечта о космосе померкла…

Олимпиада вместо коммунизма

Космос космосом, но каждому хотелось видеть приближение светлого будущего лично. Получить, допустим, отдельную квартиру, в магазинах свободно покупать продукты, красивую и модную одежду. Обеспечить это народу было куда сложнее, чем пообещать. Хотя попытки делались: благодаря строительству пятиэтажек более 30 млн человек переехали в отдельные квартиры. С продуктами дело обстояло значительно хуже: разрекламированная целина с каждым годом давала все меньший урожай, начались перебои с хлебом, а масло и мясо в большинстве магазинов просто исчезли. В июне 1962-го в Новочеркасске из-за этого вспыхнули волнения рабочих, приведшие к человеческим жертвам, а годом позже СССР начал закупать зерно и мясо в той самой Америке, которую собирался «догнать и перегнать».

Уже тогда многие поняли, что коммунизм через 20 лет – это утопия. В итоге не были выполнены ни грандиозные планы XXII съезда, ни даже более скромные задачи девятой и десятой пятилеток. Кстати, тогда же группа ученых во главе с экономистом Борисом Михалевским (позже погибшим в байдарочном походе – классическая смерть романтика 1960-х) составила «Прогноз развития советской экономики на 1970–1980-е годы». Там откровенно говорилось, что при сохранении прежнего курса экономику ждет не небывалый рост, а спад и застой, как и получилось на деле. Документ положили под сукно, а после снятия Хрущева о скором наступлении коммунизма, казалось, забыли. Правда, в Программе партии эта цель значилась аж до 1986 года, когда ее сменили формулировкой о «планомерном и всестороннем совершенствовании социализма».

В самом 1980-м про коммунизм благоразумно не вспоминали. О нем говорил – и то в частной беседе – только давний критик Хрущева Вячеслав Молотов: «Вот уже 1981 год – нет коммунизма! И не может его быть, и не могло его быть. <…> Это, видимо, продиктовал левой ногой "саврас без узды" – Хрущев. А за ним побежали маленькие "савраски". Не могло этого быть, по науке никак не может быть, нет ни внутренних условий, ни международных». Да и сам уже отставленный первый секретарь ЦК в мемуарах признал свою ошибку: «Нельзя увлечь за собой народ только рассуждениями о марксистско-ленинском учении. Если государство и обещанная система не дают людям материальных и культурных благ больше, чем их обеспечивает капиталистический мир, бесполезно звать людей к коммунизму».

А тогда, в 1960-е, пропаганда обвиняла в задержке наступления светлого будущего не идеологов-фантазеров, а «пережитки прошлого» – алкоголиков, хулиганов, тунеядцев, бюрократов, расхитителей и длинноволосую молодежь. Все это вместе называлось на тогдашнем жаргоне словом «пошлость». И действительно, пошлость к концу десятилетия взяла верх над романтикой – но шла она не снизу, а сверху. Уставшие от бестолковых хрущевских новаций, от лозунгов и штурмовщины бюрократы хотели пожить «по-человечески», заменив всеобщее счастье раем закрытых распределителей, а грандиозный, хоть и несбыточный, план построения коммунизма – уныло-реалистическими планчиками «повысить производительность труда на 6%».

В народе шутили, что заменой так и не построенному коммунизму стала Олимпиада-80. Многим она запомнилась не спортивными победами, а очередями за выброшенным по такому случаю на столичные прилавки дефицитом. В этих очередях стояло то самое новое поколение, которому Хрущев обещал жизнь при коммунизме, – именно оно вскоре с готовностью обменяло советскую мечту на джинсы и жвачку.