«И мальчики кровавые в глазах…»

В июле 1918 года этот 40-летний убежденный большевик был назначен комендантом Ипатьевского дома и без колебаний выполнил приказ сверху о расстреле Романовых. Позже он работал в органах ВЧК, руководя, в частности, вывозом в центр реквизированных на Урале ценностей. В мирное время карьера палача не задалась: он стал замдиректора московского завода «Красный богатырь», выпускавшего калоши, а потом – директором Политехнического музея. Есть версия, что после совершенного убийства он страдал душевной болезнью, но это не мешало ему гордиться содеянным и возвращаться к нему – вновь и вновь – в воспоминаниях. В 1938 году Яков (Янкель) Юровский умер в муках от прободения язвы в Кремлевской больнице; его прах был погребен в колумбарии Донского монастыря.

Так называемая «Записка» Юровского, дошедшая до нас в трех редакциях (самая полная составлена в 1922 году при участии известного историка Михаила Покровского), интересна еще и тем, что разрушает популярную доныне версию о ритуальном характере убийства Романовых. Эта версия основана главным образом на том, что Ипатьевский дом в Екатеринбурге охраняли служившие большевикам «инородцы» – австрийцы, венгры и латыши. Один из них, Иоганн Мейер, перечислил семерых членов «команды особого назначения», список которых вошел в книгу под редакцией эмигранта Евгения Алферьева «Письма Царской Семьи из заточения» (впервые опубликованную в США в 1974 году). В перечне значится некий Над Имре – это породило слухи, что в казни царя участвовал будущий премьер социалистической Венгрии Имре Надь (он и правда находился тогда в Советской России, но совсем в другом месте). Еще один список, обнародованный в годы перестройки, составил латышский коммунист Ян Свикке: в него вошли 11 латышей, Юровский и его заместитель Григорий Никулин. Правда, ни в одном из этих источников не сказано, что все, кто был упомянут в списках, принимали участие в расстреле: скорее многие из них лишь охраняли узников.

Комендант Ипатьевского дома Яков Юровский

Судя по различным документам, Романовых убили совсем другие люди, и все они, кроме самого Юровского, имели чисто русское происхождение. Их перечислил Никулин в устных воспоминаниях 1964 года: «…нас было исполнителей восемь человек: Юровский, Никулин, Медведев Михаил, Медведев Павел – четыре, Ермаков Петр – пять, вот я не уверен, что Кабанов Иван [имя названо неточно, надо – Алексей. – И. И.] – шесть. И еще двоих я не помню фамилий». Этими двумя, как считает ряд историков, были члены охраны Степан Ваганов и Виктор Нетребин (другие их участие отрицают). В белогвардейских кругах участником преступления называли и комиссара снабжения Уральского совета Петра Войкова, который будто бы лично добивал штыком раненых великих княжон, а позже украл у одной из них перстень с рубином. Доказательств этому нет: известно лишь, что Войков приказал выдать серную кислоту для уничтожения трупов казненных, но именно его как «цареубийцу» застрелил на варшавском вокзале молодой эмигрант Борис Коверда. Не лучше сложилась судьба и других руководителей Уралсовета, отдавших роковой приказ. Александр Белобородов, Филипп Голощекин, Борис Дидковский, Георгий Сафаров – все они стали жертвами репрессий 1930-х годов. Кроме Николая Толмачева: он застрелился на фронте, чтобы не попасть в руки белых.

А что же прямые исполнители? Мучились ли они угрызениями совести, мерещились ли им «мальчики кровавые в глазах»? Похоже, что нет: почти все они прожили долго и относительно благополучно, охотно вспоминали об убийстве царской семьи и не считали его чем-то недостойным. Кто-то служил в ЧК, другие ушли на хозяйственную работу, но особых успехов они не добились: мешали малограмотность и склонность к пьянству, проявившаяся уже в день ипатьевского расстрела. 34-летний Петр Ермаков напился так сильно, что ему не доверили револьвер – зато он деятельно добивал раненых. По свидетельству караульного Александра Стрекотина, «удары штыком он делал так сильно, что штык каждый раз глубоко втыкался в пол». Позже Ермаков работал в милиции, с 1927 года руководил местами заключения в Уральской области, а через пять лет был досрочно отправлен на пенсию – возможно, тоже по причине пьянства. Как утверждает легенда, когда после войны в Свердловск (ныне снова Екатеринбург) приехал Георгий Жуков, возглавивший Уральский военный округ, Ермаков пытался пообщаться с ним, но маршал громко заявил: «Я палачам руки не подаю!» Умер Ермаков в 1952 году и похоронен на центральном кладбище Екатеринбурга, где его могилу не раз обливали красной краской.

Петр Ермаков, вернувшийся в 1920-х годах на место захоронения царской семьи. На тыльной стороне фотографии им написано: «Я стою на могиле царя»

Заместителю Юровского Григорию Никулину на момент цареубийства было 23 года; императрица называла его «очень приятным молодым человеком». Именно он активнее всех стрелял в Романовых, а потом обыскивал их тела в поисках драгоценностей, которые вскоре по приказу своего начальника вывез в Пермь, а оттуда в Москву. Там Никулин устроился в уголовный розыск, но в 1924 году «по состоянию здоровья» перевелся на более легкую работу в Госстрах. Дружил с Юровским, вместе с которым к десятилетию расстрела царской семьи захотел издать воспоминания об этом, но получил переданный ему от самого Иосифа Сталина приказ «ничего не печатать и вообще помалкивать». Много лет Никулин добросовестно работал в управлении московского водопроводного хозяйства, заслужил персональную пенсию. После смерти в 1965 году упокоился на Новодевичьем. В 30 метрах от него – могила другого цареубийцы, Михаила Медведева (настоящая фамилия – Кудрин). Этот 27-летний большевик тоже служил в охране Ипатьевского дома: по его утверждению, он первым выпустил пять пуль в Николая II и убил его. Позже Михаил Медведев сделал успешную карьеру в органах, дослужился до полковника НКВД и в 1950-х вышел на пенсию. Незадолго до смерти, в 1964 году, он завещал тогдашнему вождю Никите Хрущеву браунинг, из которого был убит царь. Хрущев от подарка отказался, и пистолет был передан в Свердловский краеведческий музей.

Другой Медведев, 30-летний Павел Спиридонович, возглавлял внешнюю охрану Ипатьевского дома. Именно он стал автором доноса на первого коменданта дома Александра Авдеева, которого за разгильдяйство заменили Юровским. Павел Медведев оказался единственным из исполнителей, кому пришлось отвечать за участие в цареубийстве. В боях с белыми под Пермью он был взят в плен и проболтался санитарке, что служил в Ипатьевском доме. Его отвезли в Екатеринбург, где работала следственная группа по делу убийства царской семьи. На допросе арестованный заявил, что в ночь расстрела он был в подвале, но не стрелял, поскольку Юровский послал его на улицу посмотреть, «нет ли посторонних людей», и послушать выстрелы, «слышно будет или нет». Эти неуклюжие отговорки не убедили следствие, и Павла Медведева ждала бы казнь, если бы в марте 1919-го он не умер в тюрьме от тифа.

Участники расстрела царской семьи Григорий Никулин, Павел Медведев, Алексей Кабанов

27-летний Алексей Кабанов служил в пулеметной команде Ипатьевского дома вместе с братом Михаилом. В ночь убийства он добровольно спустился в подвал и несколько раз выстрелил в Романовых. «Результаты моих выстрелов я не знаю, – признавался он, – так как вынужден был сразу же пойти на чердак, к пулемету». Он еще успел поучаствовать в добивании прикладами горничной Анны Демидовой и в убийстве царских собак, которые подняли дикий вой. Позже Кабанов служил в ЧК, участвовал в расправе над белогвардейцами в Крыму и работал там же в органах юстиции. Впоследствии он перевелся на Дальний Восток, где и умер в 1975-м. Его воспоминания, опубликованные в 1992 году в газете «Труд», содержат интересные детали: например, в них говорится о том, что Юровский хотел привлечь к расстрелу четверых латышей из охраны, но они сказали, что нанимались караульными, а не палачами. Сын Михаила Медведева утверждал со слов отца, что в расстреле все же принял участие латыш – Август Паруп (он же Биркенфельд), а также чекист Сергей Бройдо. Ермаков называл еще одного участника – латыша Яна Цельмса, а Виктор Нетребин упоминал и какого-то «студента горного института». О них ничего неизвестно, а сам Нетребин, которому было тогда всего 17 лет, служил позже в ЧК, уехал учиться в Москву и там в 1935 году бесследно исчез. 32-летний бывший матрос Степан Ваганов, еще один подручный Юровского, в документах следствия по делу об убийстве царской семьи упоминается как «хулиган и бродяга добрый». В ночь расстрела он нес со своими людьми охрану Ганиной ямы, где в спешке хоронили тела расстрелянных. Уже через месяц Ваганов погиб в бою с белыми.

Судьба убийц бывшего императора и членов его семьи сложилась по-разному, но участие в ипатьевской бойне уравняло их всех. Они могли быть хорошими работниками, примерными мужьями и отцами, однако запомнились лишь как исполнители одного из самых страшных преступлений в истории России.