Назад

Версия для слабовидящих

Настройки

Не только с той стороны

№42 июнь 2018

Что и говорить, 1968 год, названный в свое время известным советским журналистом-международником Генрихом Боровиком «годом неспокойного солнца», действительно был неспокойным. Америку сотрясали беспорядки на расовой почве, политические убийства (в тот год погибли Мартин Лютер Кинг и Роберт Кеннеди) и, конечно же, многотысячные протесты против зашедшей к тому времени в тупик войны во Вьетнаме. Западная Европа не знала, что делать с массовым левым движением, охватившим ее самые развитые и, казалось бы, самые благополучные страны. Так называемый «Красный май» сопровождался возведением баррикад, поджогами автомобилей, яростными сражениями с полицией, метанием булыжников и «коктейлей Молотова». Не было спокойно и в Восточной Европе. В братской социалистической Чехословакии вместо Антонина Новотного первым секретарем правящей коммунистической партии стал настроенный на либерализацию Александр Дубчек. И понеслось!

Интересно, что самого Новотного с известными натяжками можно было принять за «чехословацкого Хрущева»: именно он пришел на смену «сталинисту» Клементу Готвальду, который в буквальном смысле умудрился простудиться на похоронах Сталина и умереть спустя две недели после «отца народов». Новотный начал процесс реабилитации репрессированных во времена своего предшественника политических деятелей. В этом плане отставка Новотного и приход к власти Дубчека отчасти напоминали приход тогдашнего советского лидера Леонида Брежнева на место «дорогого Никиты Сергеевича». Кто знает, может быть, как раз интуитивно чувствуя это типологическое сходство, радушный Брежнев по-отечески называл Дубчека Сашей?

Однако на этом сходство заканчивалось. «Сашина» либерализация привела к тому, что наиболее рьяные сторонники перемен стали требовать отстранения компартии от власти, отмены «социалистических завоеваний» и даже выхода Чехословакии из Организации Варшавского договора (ОВД). Ни Советский Союз, ни другие входящие в ОВД государства безучастно наблюдать за реализацией такого сценария не могли. Они понимали, что в условиях разделения Европы на два непримиримых военно-политических и идеологических лагеря выход ЧССР из сферы советского влияния может обернуться самыми непредсказуемыми последствиями. И прежде всего пересмотром «разделительных линий» в Европе, прочерченных отцами-основателями послевоенного мира – Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем – в 1945 году в Ялте.

Это был прямой путь не только к развалу социалистического блока. В годы холодной войны подобные трансформации грозили возникновением глобального кризиса, выходом из которого вполне могла стать даже Третья мировая война. Чтобы убедиться в этом, достаточно было вспомнить недалекую на тот момент историю «берлинских кризисов», когда из-за неспособности двух сверхдержав договориться по поводу статуса Западного Берлина мир едва не оказался на грани глобального конфликта.

Осознавая это, в сложившейся ситуации Москва и Вашингтон постарались хеджировать риски и минимизировать потери. СССР и его союзники по Варшавскому договору ввели в Чехословакию войска, столь брутальным образом поставив точку в краткой и весьма непредсказуемой истории «Пражской весны». А США и Запад в целом предпочли сделать вид, что происходящее их по большому счету не касается. На словах они, конечно, осудили ввод танков в Прагу. Однако в реальности единственным внешнеполитическим последствием кризиса стал демарш президента США Линдона Джонсона, отменившего в знак протеста свой визит в Ленинград. К этому времени Джонсон уже успел заявить о том, что на второй срок не пойдет. Понимая, что скоро в Белом доме будет сидеть другой президент, в Москве несильно расстроились из-за решения американской «хромой утки» напоследок не посещать город на Неве.

Вялая реакция стран Запада на события в Чехословакии лишь подтвердила их стремление к соблюдению статус-кво. Такой подход был близок и советскому руководству. Во многом именно это стало отправной точкой последовавшей затем разрядки напряженности в международных отношениях. Одним из главных архитекторов этого процесса оказался Леонид Брежнев.

С момента его смерти в 1982 году о нем было написано и сказано много разного. Ничего не поделаешь, в память целого поколения он вошел прежде всего как герой анекдотов, немощный и не вполне адекватный старик, увешавший сам себя орденами и медалями. Впрочем, в то время, о котором идет речь, Брежнев еще таким не был. Энергичный, обаятельный, активный и при этом взвешенный, в хорошем смысле консервативный, предсказуемый политик – его предшественникам редко доставались сразу все эти качества. Кроме того, его сильной стороной было неподдельное стремление не допустить новой мировой войны. Пройдя Великую Отечественную от и до, Брежнев, пожалуй, лучше многих других отдавал себе отчет в нежелательности рискованных внешнеполитических поступков.

Американцы прозвали внешнеполитический курс советского лидера в отношении стран Восточной Европы на свой манер – «доктриной Брежнева». Однако мы попробовали взглянуть на это время и на эту личность несколько шире, преодолев по возможности расхожие мифы и устоявшиеся шаблоны. Например, по поводу «социализма с человеческим лицом», за который ратовали деятели «Пражской весны». Да и на саму «Пражскую весну» мы постарались взглянуть иначе. Не только с позиций чехов и словаков, для которых (и с этим не поспоришь!) тогдашняя конфронтация обернулась трагедией – появлением чужих танков на улицах родных городов. И не только с позиций наших правозащитников, многие из которых уже тогда готовы были осуждать едва ли не все, что исходит от собственного правительства.

Почему именно так поступили эти люди, принимавшие решения, какой была и была ли альтернатива выбранному ими сценарию и какова была цена этих решений? Нам представляется, что разобраться в этом не просто интересно, но и чрезвычайно важно. Потому что историю холодной войны давно уже пора научиться осмысливать и оценивать не только с той стороны.

Владимир Рудаков