Чемодан без ручки

Кресло, в котором умер Маркс. Диван, на котором он отдыхал. Стул, на котором сидел во время работы над первым томом «Капитала». Его кофейный сервиз. А еще десятки тысяч страниц рукописей и многие другие артефакты. Теперь этим мало кого удивишь

Все это «наследие Маркса» хранится в самом центре Москвы – в здании бывшего Института марксизма-ленинизма, что на Большой Дмитровке. Ныне здесь расположен Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ).

В последние десятилетия предметы, связанные с именем основоположника марксизма, почти не экспонируются, за ними следят всего несколько человек – в большинстве своем даже не музейщиков, а архивистов, на попечение которых и был в свое время передан Музей Карла Маркса и Фридриха Энгельса, существовавший при Институте марксизма-ленинизма.

Почему в архивных фондах хранятся музейные экспонаты – отдельный вопрос. Можно, конечно, все списать на неразбериху начала 1990-х, когда коллекцию музея сначала временно, а потом и насовсем в буквальном смысле слова сдали в архив. Однако главная причина, вероятно, состоит в том, что в наши дни собранная большевиками коллекция – как чемодан без ручки: и бросить жалко, и тащить (вернее, содержать за счет государства) обременительно. И с этим не поспоришь: даже в советские годы экспонатами Музея Маркса и Энгельса любовались либо искренне преданные марксизму-ленинизму граждане, либо люди, попавшие туда по разнарядке. Чего уж говорить о сегодняшнем дне! О коллекции, которая когда-то была на вес золота, а теперь мало кому интересна, «Историку» рассказала заместитель начальника Отдела обеспечения сохранности документов РГАСПИ, кандидат исторических наук Елена Мягкова.

Мозговой центр марксизма-ленинизма

«Идея создать первый в мире музей, посвященный классовой борьбе пролетариата, а также личностям и трудам главных идеологов этой борьбы, возникла еще в 1919 году», – говорит Елена Мягкова. Разработать концепцию такого музея поручили известному марксоведу, историку и общественному деятелю Давиду Борисовичу Рязанову. Однако Рязанов видел свою задачу гораздо шире: по его мнению, стране был нужен не просто музей, а целый научно-исследовательский институт по изучению наследия Маркса и Энгельса. Музей же, по мысли историка, должен был стать всего лишь одним из подразделений такого исследовательского центра.

Замысел Рязанова воплотился в 1921 году, когда был основан Институт Маркса и Энгельса (ИМЭ). Сверхзадача, по словам Елены Мягковой, заключалась в том, чтобы доказать на теоретическом уровне и продемонстрировать при помощи собранных со всего мира экспонатов: социалистическая революция в «отсталой» России – отнюдь не случайность и не прихоть большевиков, а закономерное явление, выстраданное всем ходом мировой истории, вершиной которой и стала эта революция.

С самого начала ИМЭ оказался в ведении ЦК партии. Таким образом, он был выделен из ряда обычных государственных учреждений (библиотек, архивов и музеев) и даже структур Академии наук. В соответствии с этим статусом именно ИМЭ имел право определять, как надо разрабатывать концепцию истории классовой борьбы и революционного движения.

Впрочем, уже в это время он был не единственным в стране центром по изучению теории и практики марксизма. Еще в 1920 году появилась структура с весьма сложным и красноречивым названием – Комиссия для собирания и изучения материалов по истории Октябрьской революции и истории Российской коммунистической партии (Истпарт).

В 1931 году на Советской (ныне Тверской) площади было построено здание Института Ленина, а в начале 1980-х сзади, со стороны Пушкинской улицы (ныне Большая Дмитровка), к нему был пристроен корпус ИМЛ при ЦК КПСС. Сегодня здесь находится РГАСПИ

А в 1923 году был создан Институт Ленина, главной задачей которого стало изучение накопленного к тому моменту российского революционного опыта. Позже, в 1928-м, Истпарт объединили с Институтом Ленина, однако эта новая структура просуществовала недолго. Уже в 1931 году решено было объединить все имевшиеся в стране марксистские think tanks в один научно-исследовательский проект: так был образован Институт Маркса – Энгельса – Ленина (ИМЭЛ). Когда умер Иосиф Сталин, ИМЭЛ переименовали в ИМЭЛС, но после XX съезда партии буква «С» по понятным причинам из аббревиатуры выпала. В 1956 году структура, по-прежнему напрямую подчинявшаяся ЦК КПСС, получила новое название – Институт марксизма-ленинизма (ИМЛ). Под таким названием она и канула в Лету вместе с СССР в смутном 1991-м.

Кабинетная работа

«ИМЭЛ наследовал структуру предшествовавших ему институтов, в его составе были научно-исследовательский центр, библиотека и два музея – Музей К. Маркса и Ф. Энгельса и Музей В.И. Ленина, – рассказывает Елена Мягкова. – Работа всех этих подразделений велась в рамках так называемых тематических кабинетов – идеологических и исторических». Идеологические кабинеты (то есть кабинеты философии, права, социализма, политэкономии, социологии) изучали происхождение и содержание марксизма как учения. Сферой же научного интереса кабинетов исторических стала практика марксизма, в том числе по отношению к отдельным странам: существовали кабинеты по истории 1-го и 2-го Интернационала, Германии, Франции, Англии, Америки и др.

Кандидат исторических наук Елена Мягкова (РГАСПИ) (Фото: Наталья Львова)

По словам Елены Мягковой, приоритетное изучение революционного опыта Англии, Франции и Германии было обусловлено прежде всего положениями работы Владимира Ленина «Три источника и три составных части марксизма», в которой утверждалось, что своим происхождением марксизм обязан английской политической экономии, французскому утопическому социализму и немецкой классической философии. В итоге коллекции института по Англии, Франции и Германии оказались самыми значительными. «Особое внимание, конечно, уделялось родине Маркса и Энгельса – Германии», – уточнила наша собеседница.

Институт не только собирал и изучал материалы о жизни и деятельности основоположников марксизма. Он успешно реализовывал еще одну задачу – пропаганду идей Маркса, Энгельса и Ленина. С этой целью ИМЭЛ, а потом и ИМЛ, без устали издавал труды классиков в составе полных собраний и просто собраний сочинений. Одновременно работы идеологов рабочего движения выпускались в виде тематических сборников, а также отдельных брошюр. Суммарный тираж этих изданий исчислялся десятками миллионов экземпляров: в любом уважающем себя советском книжном магазине целый отдел занимался продажей сочинений основоположников марксизма-ленинизма. А ведь еще нужно было снабжать произведениями Маркса, Энгельса и Ленина братские компартии, а в послевоенный период – и страны социалистического лагеря.

Экспозиция выставки «Жизнь и деятельность Карла Маркса и Фридриха Энгельса», организованной к 80-летию издания «Манифеста Коммунистической партии». 1928 год

Кроме того, институт издавал (с соответствующими комментариями, разумеется) работы философов и политических мыслителей, входивших в круг интересов тематических кабинетов. Это был колоссальный труд, требовавший от исполнителей высочайшей квалификации. Не случайно в штат ИМЭЛ всегда зачислялись не просто политически лояльные, но и широко образованные сотрудники: так, одним из важнейших условий приема на работу было знание иностранных языков.

Охота за сокровищами

Свою коллекцию Институт Маркса и Энгельса собирал практически с нуля. Еще в 1921 году Ленин писал Рязанову: «Собрать все (слово «все» подчеркнуто) письма Маркса и Энгельса важно, и Вы это сделаете лучше других». Предполагалось, что вопрос цены не стоит. Сам Рязанов и специально оплачиваемые корреспонденты ИМЭ вели активную работу за границей, тщательным образом изучая содержимое антикварных и букинистических магазинов в поисках подлинных артефактов, принадлежавших Марксу и его другу и соавтору. Прежде всего институт интересовали личные вещи, рукописи, брошюры и книги классиков марксизма, периодические издания, в которых они печатались хотя бы единожды, а также материалы, которые в той или иной мере касались теории марксизма и истории классовой борьбы.

Сотрудники института с самого начала его работы скрупулезно собирали сведения об интересующих их артефактах, следили за новостями аукционных домов, вели огромную переписку с родственниками Маркса и другими правообладателями. «В Европе в 1920-е годы на Институт Маркса и Энгельса работала целая сеть корреспондентов: больше всего в Германии – шесть человек, во Франции – трое, в Англии и других европейских странах – по одному, – поясняет Елена Мягкова. – Эти люди за приличные гонорары, которые они получали от Советского государства, готовы были изо дня в день разыскивать и покупать раритеты, относящиеся к жизни и деятельности основоположников марксизма». От корреспондентов требовалось точное следование присылаемым инструкциям, имела место строгая отчетность. Их финансовые траты тщательно проверялись, ведь счет шел не на копейки: собирая с миру по нитке столь значимые с идеологической точки зрения артефакты, Советский Союз не скупился.

Одна из витрин выставки «Жизнь и деятельность Карла Маркса и Фридриха Энгельса». 1928 год

Елена Мягкова рассказывает, что государство выкупало раритеты у родственников и наследников Маркса даже в самые голодные годы. Так, в разгар голода в Поволжье, в июне 1921 года, постановлением Оргбюро ЦК РКП(б) Рязанову разрешили поездку в Германию на полтора месяца с ассигнованием в размере 50 тыс. рублей золотом, которые ему следовало потратить на покупку «наследия Маркса». Чуть позже, уже в сентябре 1921 года, когда Рязанов оказался на месте и увидел, что стоимость заинтересовавших его собраний по истории социализма, анархизма и рабочего движения превышает выписанную сумму, он обратился к Ленину с просьбой о выделении дополнительных ассигнований. Резолюция вождя на прошении Рязанова была предельно лаконичной: «Решено дать еще 75 000. Ленин».

Фонды института пополнялись не только личными вещами и рукописями Маркса и Энгельса, разысканными в Европе, но и научными изданиями: сюда поступали все посвященные теории марксизма и истории классовой борьбы книжные новинки, выходившие в Советском Союзе и за рубежом.

Еще одним источником роста коллекции стали… крупнейшие советские музеи и библиотеки. «В качестве государственного хранилища всех оригинальных документов, имеющих непосредственное отношение к деятельности Маркса и Энгельса, ИМЭ располагал правом изъятия упомянутых оригинальных документов из любых государственных учреждений Союза ССР, – говорит Елена Мягкова. – Список хранилищ, которым пришлось делиться с Институтом Маркса и Энгельса, впечатляет: Эрмитаж, Русский музей, Государственный исторический музей, Музей изящных искусств (ныне ГМИИ имени А.С. Пушкина), Ленинская библиотека (ныне РГБ), Государственная публичная библиотека имени М.Е. Салтыкова-Щедрина (ныне РНБ) и многие другие. Все они должны были подвергнуть ревизии свои хранилища "в целях передачи институту материалов (книги, гравюры, литографии, картины, рисунки, манускрипты и пр.), имеющих социально-политическое значение и входящих в круг изучения Института К. Маркса и Ф. Энгельса"».

Карманные часы, мундштук Карла Маркса, а также другие вещи, принадлежавшие его семье

Источником комплектования института были и национализированные собрания, в частности библиотеки и коллекции артефактов дворянских усадеб. «Одна из богатейших коллекций, поступивших в институт, – это собрание адвоката Владимира Танеева (старшего брата композитора Сергея Танеева), которое включало книги по истории социализма, а также гравюры, посвященные событиям Великой французской революции, – рассказывает Елена Мягкова. – В 1918 году Владимиру Танееву выдали удостоверение Комиссариата имуществ Российской Республики, согласно которому принадлежавшее ему здание, где хранились важные артефакты, не подлежало уплотнению (это было сделано с целью, чтобы коллекция не разошлась по частям). В 1927 году, уже после смерти владельца, эта коллекция поступила на хранение в ИМЭ».

Нельзя сбрасывать со счетов и активную позицию в отношении сохранения наследия Маркса многих зарубежных политиков, деятелей науки и культуры и простых граждан. Открытие в Москве Музея Маркса и Энгельса как самостоятельного структурного подразделения в 1962 году вызвало широкий резонанс в Европе: художники, скульпторы, самые разные сочувствующие Советскому Союзу люди стали присылать в дар ИМЛ вещи и документы. Разумеется, художественная ценность таких пожертвований была различна.

Торг и шантаж

Впрочем, бывали случаи, когда на неистребимом бескорыстном влечении советских идеологов ко всему связанному с Марксом и Энгельсом некоторые несознательные иностранные граждане стремились как следует подзаработать. Это прежде всего имеет отношение к приобретению артефактов на аукционах и в магазинах европейских антикваров.

Непростыми были и переговоры корреспондентов института с родственниками основоположников марксизма. Наследники то хотели продавать, то отказывались, то разрешали, например, сделать копии с документов, то запрещали. Позиция потомков сильно зависела, конечно, от их политических взглядов, уровня образования и финансового положения. Подчас имели место настоящий торг и намеренное завышение цен.

Скульптурная композиция, находившаяся в постоянной экспозиции Музея Маркса и Энгельса в Москве. Скульптор С.С. Алёшин

Так, в конце 1970-х годов дирекция ИМЛ вела активную переписку с правнуком Маркса Полем Лонге. В одном из писем Лонге просил озвучить конкретные цифры в связи с намерением представителей Советского государства приобрести у него раритеты, а чуть позже сообщил, что, не имея точного ответа от ИМЛ, он получил предложение от другого покупателя (речь шла о первом томе «Капитала», собрании сочинений Генриха Гейне и кресле, принадлежавших Лауре Лафарг, дочери Маркса). Предприимчивый правнук назвал сумму, которую готов выложить конкурент (110 тыс. франков), и заверил сотрудников института в своей готовности отдать им приоритет, если эта сумма будет выплачена ему на территории Франции в ближайшее время. В итоге представители советского посольства во Франции заключили с ним договор купли-продажи с минимальными проволочками, совершенно не торгуясь.

Портрет Карла Маркса. Скульптор А.С. Голубкина. 1905 год

Модель памятника для города Карл-Маркс-Штадт (ныне Хемниц). Скульптор Л.Е. Кербель. 1971 год

Все эти усилия увлеченных собирателей «наследия Маркса» не пропали даром: по данным Елены Мягковой, к началу 1930 года в архивный фонд поступило 15 тыс. подлинных рукописей Маркса и Энгельса и 175 тыс. фотокопий, сделанных с оригиналов. При этом книжный фонд к тому времени насчитывал уже 250 тыс. экземпляров книг и журналов, а музейный – более 150 тыс. предметов!

Музей как средство пропаганды

Однако купить раритеты – это только половина дела. Необходимо было с их помощью развернуть широкую пропагандистскую работу. С этой целью еще в бытность отдельно существовавших Института Маркса и Энгельса и Института Ленина были созданы соответствующие музеи. После слияния институтов в единую структуру объединения музеев под одну крышу не произошло: Музей Ленина обосновался в бывшем здании Московской городской думы, по соседству с Историческим музеем, а Музей Маркса и Энгельса – в районе Музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, в особняке Вяземских-Долгоруковых в Малом Знаменском переулке, спешно переименованном в улицу Маркса и Энгельса.

Эскиз оформления выставки, составленный бригадой под руководством художника и архитектора Георгия Гольца. 1933 год

О первых шагах музея немецких идеологов рабочего движения можно говорить в связи с организованной в 1928 году выставкой «Жизнь и деятельность Карла Маркса и Фридриха Энгельса», которая была приурочена к 80-летию издания «Манифеста Коммунистической партии». На выставке было представлено 4 тыс. экспонатов!

«Удивительно, как удалось разместить столько материалов в маленьком зале, который для этого предназначался! – отмечает Елена Мягкова. – Впрочем, о современных принципах экспонирования не могло быть и речи: предметы были просто выложены на витрины, картины плотно развешаны по стенам. При этом концепция выставки была стройной и идеологически продуманной: главная цель – показать добытые богатства населению».

Афиша выставки 1933 года

Между тем основной проблемой музея оказался отнюдь не недостаток выставочных площадей или самих экспонатов. Довольно быстро выяснилось, что его не получается сделать народным в самом прямом смысле этого слова. Действительно, о чем могла поведать простому рабочему или крестьянину рукопись Маркса на немецком языке? Или, например, документы эпохи Крестьянской войны (тоже ведь классовая борьба!) в Германии 1524–1525 годов, и также на немецком? Да и в переводе подобные тексты вряд ли могли без особых пояснений и комментариев что-то дать посетителям музея. Ведь для этого нужно было как минимум знать контекст, представлять себе время, когда появился тот или иной документ. Для тех, у кого не было в кармане диплома об окончании Института красной профессуры или Высшей партийной школы, это представлялось непосильной задачей. Причем и в 1930-е, и в 1960-е годы, не говоря уже о 1980-х, когда и без того невысокий интерес к музею еще больше упал.

Плановая реконструкция

В 1988 году музей закрыли на плановую реконструкцию. Фонды, дабы высвободить площади под ремонт, временно перевезли в Центральный партийный архив (ЦПА), в здание на Пушкинской улице (позже ей вернули историческое название Большая Дмитровка). Экспонаты сложили на временное хранение в отдельных комнатах и занялись реставрационными работами. Однако в 1991 году, не выдержав собственной реконструкции, рухнул советский строй. Незадолго до этого, летом 1991-го, ИМЛ переименовали в Институт теории и истории социализма, а в конце того же года и вовсе упразднили.

Вскоре, правда, на его базе был создан Российский независимый институт социальных и национальных проблем, который, в свою очередь, в 2001-м преобразовали в Институт комплексных социальных исследований РАН. Через четыре года эта структура вошла в состав Института социологии РАН.

Другие структурные подразделения бывшего ИМЛ тоже начали жить собственной жизнью. Музей Ленина в качестве отдельного фонда вскоре был передан Государственному историческому музею. А вот Музею Маркса и Энгельса повезло меньше. Часть собрания, которая еще не была перевезена на момент ремонта, также отправилась в здание Центрального партийного архива, как говорится, до выяснения обстоятельств. Позже к ЦПА присоединили Архив и музей ЦК ВЛКСМ – и на базе этих двух структур был образован Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории, который в 1999 году переименовали в Российский государственный архив социально-политической истории. Здесь, как мы уже знаем, и хранятся сегодня экспонаты бывшего Музея Маркса и Энгельса.

Невиданный в истории архивного дела случай: 180 тыс. единиц хранения (за исключением тех экспонатов, которые были утеряны при перевозке и пострадали при затоплении подвалов старого музея) оказались частью не музейного, а архивного фонда. В результате, как деликатно выражаются архивисты, вот уже несколько десятилетий музейное собрание хранится «по архивным правилам». Огромная коллекция в наши дни носит сугубо бюрократическое название – Фонд № 654. Попытка сочетать системы архивного и музейного учета, разумеется, приводит к множеству нелепостей. Значительная часть коллекции с трудом переносит условия хранения в неприспособленных для этого помещениях.

Между тем в музейном собрании упраздненного ИМЛ – не только такие «идеологические» артефакты, как ордена и медали, значки, монеты, купюры, почтовые марки, плакаты, листовки, брошюры, издания братских коммунистических партий, но и, например, десятки тысяч томов антикварных изданий на многих языках мира. Причем это не одни лишь сочинения о политике, но и книги по истории военного костюма, истории моды, редкие гравюры, произведения европейской живописи, скульптура и прочие культурные ценности. По словам Елены Мягковой, самый древний документ, который хранится в фондах архива, – это «Постановление Парижского парламента по вопросу о торговой деятельности в городе Аррасе», которое было написано на пергаменте в 1353 году. В нем говорится о непомерных налоговых сборах: именно они, по мысли историков, стали одной из причин полыхнувшего в 1358 году во Франции народного восстания – Жакерии, которую современники называли «войной недворян против дворян» (согласно логике марксизма-ленинизма, еще один исторический пример классовой борьбы).

Средства на содержание коллекции бывшего ИМЛ выделяются крайне скудно. Маркс и Энгельс ныне не «в тренде», значит, не «в тренде» и все, что с ними так или иначе связано. Что уж говорить, если даже в год 200-летия со дня рождения основоположника марксизма никаких изменений в судьбе собранных со всего мира экспонатов так и не произошло. Они как лежали, так и лежат, обрастая пылью и ветшая, там, куда их поместили в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Правда, в Государственном центральном музее современной истории России (бывшем Музее революции) все-таки пройдет посвященная юбилею Карла Маркса выставка, основу которой составят экспонаты из собрания бывшего ИМЛ. Она должна открыться в мае. Однако туда поедет лишь малая доля того, что хранится в запасниках РГАСПИ…

Хранители всех этих несметных музейных богатств не обольщаются по поводу их дальнейшей судьбы. Они прекрасно понимают, что сегодня артефактами, имеющими отношение к жизни и деятельности классиков марксизма (а уж тем более к истории классовой борьбы), никого не заинтересуешь. Хранители не ропщут. Они беспокоятся только о том, что до следующего Марксова юбилея большинство с таким трудом добытых экспонатов, вполне может статься, просто не доживет.