«Был настоящим, а не сводным сыном…»

120 лет назад, 3 октября 1895 года, родился один из самых любимых народом поэтов – Сергей Есенин. Юбилей – неплохой повод рассказать о его политических предпочтениях, историческом предвиденье и посмертной судьбе его произведений

Фото: Фотохроника ТАСС

Мы часто воспринимаем Сергея Есенина как чистого лирика, как певца «страны березового ситца». Его стихи для многих стали утешением, а сам образ поэта – олицетворением русской души, ее нежности и боли. Есенинская нота – это нерв, надрыв, сгусток любви и обид. Важна и его судьба: талантливый самородок – порывистый, неприкаянный и ушедший в тридцать лет. Петля оборвала песню. Но в наследии Есенина эпоса и размышлений о стране не меньше, чем лирики.

«Дайте родину мою»

О мировоззрении Есенина во все времена судили стереотипно. Правда, установки менялись. В 1930-е он оказался «реакционным романтиком, тянущим читателя вспять к деревянным петушкам» (формулировка влиятельного литературного критика Александра Воронского). В 1950-х на первый план вышли его революционные мотивы, народничество, любовь к «Руси советской», к «великим штатам СССР». С конца 1980-х Есенина стали приспосабливать к «сказке про антисоветского бычка». Рождались легенды о расстрелах за чтение его стихов. Теперь часто вспоминают, что один из друзей Есенина, поэт Алексей Ганин, был расстрелян за принадлежность к «Ордену русских фашистов». Выдвигаются все новые версии об убийстве Есенина, с пасьянсом Троцкий – Блюмкин – Зиновьев. Схема для многих соблазнительная: «комиссары и евреи погубили русского поэта». Вовсе не случайно авторы эстрадной песни «Мне осталась одна забава» подредактировали поэта в перестроечном духе: «Стыдно мне, что я в Бога не верил. Горько мне, что не верю теперь». У Есенина иначе: «Стыдно мне, что я в Бога верил». По меркам нашего богомольного времени – не комильфо. А Есенин сложнее.

Поэты Сергей Есенин (слева) и Алексей Ганин. 1916 год

Пожалуй, никто из поэтов со времен Гесиода так настойчиво и откровенно не объяснялся в любви родному краю. «Россия. Какое красивое слово! И роса, и сила, и синее что-то…» – это Есенин. А еще: «Не надо рая, дайте родину мою». И наконец:

Но и тогда, Когда во всей планетеПройдет вражда племен, Исчезнет ложь и грусть, – Я буду воспевать Всем существом в поэтеШестую часть земли С названьем кратким «Русь».

Это политически заостренная декларация. Ведь эпоха, когда «пройдет вражда», – это коммунизм. Исчезнет институт государства, народы станут единой семьей – но и тогда поэту будет дорога именно Россия.

Анатолий Мариенгоф, собрат Есенина по цеху имажинистов, в своих воспоминаниях представил поэта непривычно рациональным, едва ли не литературным карьеристом. Читатели не поверили в такого Есенина. В самом деле, Мариенгоф писал не без зависти и ревности. Но отзвуки правды, видимо, слышны и в этих мемуарах: в зрелых есенинских стихах красота мысли подчас важнее «половодья чувств». Мировая война, революции, Гражданская война, социалистическое строительство… Есенин – современник, участник этих событий, но вовсе не пассивный наблюдатель.

Поэты-имажинисты Сергей Есенин (слева) и Анатолий Мариенгоф. 1919 год (Фото: Свищев-Паола/ТАСС)

Многим известна формула: «Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой «печали полей», любви ко всему живому в мире и милосердия, которое – более всего иного – заслужено человеком». Таким увидел поэта Максим Горький. Увидел стихийного гения. Но ведь Есенин – это и такое:

Еще закон не отвердел,Страна шумит, как непогода.Хлестнула дерзко за пределНас отравившая свобода.<…>Монархия! Зловещий смрад!Веками шли пиры за пиром,И продал власть аристократПромышленникам и банкирам.

Восемь строк, которые стоят многих томов социологических рассуждений. Стихийный гений? Но гениальность – не солнечный удар, не скатерть-самобранка. К чтению тянулся еще отец поэта, а Сергей Александрович был настоящим гигантом самообразования. Он интересовался наукой, политикой, хотя последняя в те годы больше корябала, чем ласкала.

С крестьянским уклоном

Есенин повторял: «Я принял революцию с крестьянским уклоном». В его оценках политической ситуации можно разглядеть и эсеровские, и махновские настроения. Но в разгар Гражданской войны он решил вступить в партию большевиков. Даже заявление написал. Правда, сознательные партийцы не приняли в свои ряды необузданного поэта. «Я понимал, что из Есенина, с его резкой индивидуальностью, чуждой какой бы то ни было дисциплины, никогда никакого партийца не выйдет. Да и ни к чему это было», – вспоминал потом самый рьяный коммунист из друзей Есенина, Георгий Устинов.

Вскоре Есенин станет одним из создателей литературной группы имажинистов. В смутной идеологии нового течения есть революционность, но еще заметнее желание поставить искусство выше жизни, метафору – выше социалистического строительства. В анкетах, в графе «Партийность», поэт отныне не без вызова указывал: «Имажинист».

Есенин без жалости прощался со «старым миром». После Февральской революции появилась его небольшая поэма «Товарищ», в которой бойца, погибшего за республику, поэт уподобляет «младенцу Иисусу». После Октября одна за другой выходят его поэмы, в которых революционная фактура переплетается с христианской символикой, а отречение от прошлого сквозит в богоборческих мотивах.

Пугачевский бунт

Образы витали в воздухе – к ним обратился и Александр Блок в «Двенадцати». Есенин пока только подступал к теме, это были лишь смутные наброски, после которых он все-таки нашел своего героя. Над «Пугачевым» поэт работал с особой тщательностью, с ощущением высокой миссии. Несколько лет изучал материалы, книги о бунте. В служебном вагоне Григория Колобова (большевик, чекист, служил в Наркомате путей сообщения) Есенин проехал по пугачевским местам – и тема надолго поглотила его. Он часто читал отрывки из поэмы, до крови сжимая кулаки. Монологи из «Пугачева» завоевывали даже заграничную публику, не понимавшую по-русски.

Сохранилось немало воспоминаний о том, как Есенин работал над поэмой о великом бунтаре. Он рассуждал: «Я несколько лет изучал материалы и убедился, что Пушкин во многом был неправ. Я не говорю уже о том, что у него была своя, дворянская точка зрения. И в повести и в истории. Например, у него найдем очень мало имен бунтовщиков, но очень много имен усмирителей или тех, кто погиб от рук пугачевцев. Я очень, очень много прочел для своей трагедии и нахожу, что многое Пушкин изобразил просто неверно. Прежде всего сам Пугачев. Ведь он был почти гениальным человеком, да и многие из его сподвижников были людьми крупными, яркими фигурами, а у Пушкина это как-то пропало». По-видимому, Есенин читал трехтомник академика Н.Ф. Дубровина «Пугачев и его сообщники. Эпизод из истории царствования императрицы Екатерины II», изданный в 1884 году.

Сергей Есенин на открытии памятника поэту Алексею Кольцову в Москве.

Изысканная, прихотливая по форме драматическая поэма получила признание. Есенин взялся за выигрышную по тем временам тему: эпизод из истории классовой борьбы в императорской России. И несомненно, он сочувствовал Пугачеву. Но неутомимо бдительный Устинов, которому поэма вообще-то понравилась, писал: «"Пугачев" Есенина – не исторический Пугачев, а современный Пугачев-Есенин, родившийся в начале НЭПа, синоним оппозиции по отношению к пролетарскому государству уже не за "левизну", а за "правизну" его политики...» Ему показалось, что в есенинском Пугачеве больше от Антонова-Тамбовского, вождя крестьянского восстания против советской власти, чем от революционера, а это звучало обвинительно.

То есть стихия мужицкого бунта нередко воспринималась как нечто неблагонамеренное, антисоветское.

У русской эмиграции в отношении есенинского мировоззрения никаких сомнений не было. Иван Бунин о певце Пугачева судил не просто категорично, но с неизменным раздражением: «Скифы! К чему такой высокий стиль? Чем тут бахвалиться? Разве этот скиф не «рожа», не тот же киргиз, кривоногий Иван, что еще в былинные дни гонялся за конем сраженного Святогора? Правильно тут только одно. Есть два непримиримых мира: Толстые, сыны «святой Руси», Святогоры, бого¬мольцы града Китежа – и «рожи», комсомольцы Есенины, те, коих былины называли когда-то Иванами. И неужели эти «рожи» возобладают?»

Любопытно, что Бунин, по обыкновению неряшливый в цитатах и историко-литературных умозаключениях, упускает здесь из виду один из важнейших сюжетов о Святогоре… Спор с Микулой Селяниновичем! Крестьянин Микула – тоже «кривоногий Иван», если следовать терминологии Бунина; черная кость. И трудно представить менее прозорливое объяснение разлому 1917-го, чем «нашествие киргизской орды». Придумывается мифический кошмар, проклятие, наваждение – и никакой ответственности. Упиваются трагедией, не задумываясь о ее причинах. А уж Есенин как никто умел ответить обидчикам. «Чистой публике» он не простил высокомерных взглядов, которые перехватывал в юности в столичных салонах.

Во время путешествия поэта по Европе случались такие «пивные скандалы»: «Прихожу после театра в какое-то русское кафе. Сажусь за столик. Подходит ко мне официант – бывший гвардейский офицер – и стал поздравлять меня с тем, что я наконец ушел от большевиков... Я его молча слушал, и, когда он, показывая мне на свой наряд лакея, сказал: «Вот до чего меня большевики довели», я попросил подать мне бокал вина. Офицерик подал, я встал и провозгласил тост «за здоровье Советской власти»... Тут поднялась кутерьма... Меня чуть не убили...»

«Страна негодяев»

В 1923 году с борта парохода, возвращаясь из Америки, Есенин писал поэту-имажинисту Александру Кусикову: «Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской...» Снова крестьянский уклон? Да, но в любом случае – революция. «Страна негодяев» – произведение загадочное, и по форме, и по смыслу. Поэт не скрывает неприглядных сторон Гражданской войны, однако у Багрицкого, Лавренева, Шолохова она тоже не фиалками пропахла. К кому относится само понятие «страна негодяев» – то ли к взбаламученной России, то ли к Америке? Трудно заподозрить Есенина в сочувствии к идеям героя его поэмы бандита Номаха (Махно?), хотя рассуждает Номах образно и цепко. Низких истин в поэме изложено немало. Наверное, без цинизма излечить нарывы Гражданской войны невозможно – и в минуты «житейской стыни» Есенин мог бы согласиться со словами Номаха:

Старая гнусавая шарманкаЭтот мир идейных дел и слов.Для глупцов – хорошая приманка,Подлецам – порядочный улов.Другой герой «Страны негодяев», Чекистов, не менее колоритен:Я ругаюсь и буду упорноПроклинать вас хоть тысячи лет,Потому что... Потому что хочу в уборную,А уборных в России нет.Странный и смешной вы народ!Жили весь век свой нищимиИ строили храмы божие...Да я б их давным-давноПерестроил в места отхожие.

Вот такой ультрареволюционный манифест. Настоящая фамилия Чекистова – Лейбман, и иногда в нем видят карикатуру на Льва (Лейбу) Троцкого. Но не будем торопиться с оценками: Есенин воспринимал слова своего Чекистова как обидную для русского сердца, но необходимую правду. И тут требуется пояснение.

В начале 1990-х мы пережили идеологический удар по научно-техническому мировосприятию. И постепенно общество приучили к тому, что человек своим вмешательством в природу только испортил «замысел Божий». Может быть, не следовало нашим предкам изобретать колесо и приручать огонь?.. Но во времена Есенина технический прогресс в моде. Поэт умер в разгар нэпа, так и не увидев настоящую индустриализацию. Планы превратить Россию из аграрной в промышленную державу в 1925-м оставались в области благих пожеланий и смелых мечтаний. Но вот Есенин в Америке – в качестве мужа танцовщицы с мировым именем Айседоры Дункан и поэта из Совдепии. О Штатах он создал очерк «Железный Миргород», где почти дословно повторяется мысль Чекистова: «Вспомнил про «дым отечества», про нашу деревню, где чуть ли не у каждого мужика в избе спит телок на соломе или свинья с поросятами, вспомнил после германских и бельгийских шоссе наши непролазные дороги и стал ругать всех цепляющихся за «Русь» как за грязь и вшивость. С этого момента я разлюбил нищую Россию. Милостивые государи! С того дня я еще больше влюбился в коммунистическое строительство».

Американский прогресс восхищал, но ужасали биржа, реклама, фальшивые улыбки…

Если хочешь здесь душу выржать,То сочтут: или глуп, или пьян.Вот она – мировая биржа!Вот они – подлецы всех стран.<…>Эти люди – гнилая рыба.Вся Америка – жадная пасть,Но Россия… вот это глыба…Лишь бы только Советская власть!..

Так говорит в «Стране негодяев» комиссар Рассветов – единственный тамошний герой без страха и упрека.

«Русь советская»

Среди ближайших друзей Есенина в последние годы – братья Петр Чагин (Болдовкин) и Василий Болдовкин. Оба моложе Есенина, оба восхищались его стихами и помогали ему сориентироваться на советский лад. «Собранные здесь стихи – первые ласточки, первые предвестники настоящей революционной весны есенинского творчества. В этих стихах Сергей Есенин уже больше чем попутчик, он уже наш спутник, с буйным молодым задором пробивающийся через разношерстную, вслушивающуюся в революцию толпу, куда он попал, вырвавшись из четырех стен, – в широкую революционную массу», – писал Чагин в предисловии к «Руси советской». Есенину непросто было, отбросив печаль, заговорить по-новому:

Я полон дум об индустрийной мощи,Я слышу голос человечьих сил.Довольно с насНебесных всех светил –Нам на землеУстроить это проще.

После московских богемных маскарадов, после шумной американской круговерти он стал заправским автором газеты… «Бакинский рабочий». Первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана в то время был Сергей Киров, вторым – Чагин, одновременно занимавший должность главного редактора вышеупомянутой газеты. «Улеглась моя былая рана», – напишет Есенин на Кавказе. Там он взялся за дело. Не успел приехать в Баку – как услыхал о шестой годовщине расстрела 26 бакинских комиссаров. Газета, посвященная погибшим героям революции, должна была выйти 22 сентября 1924 года, а 20-го поэт загорелся идеей посвятить им стихи. Он заперся в кабинете Чагина, с ворохом материалов о разгроме бакинской коммуны. Утром редактор нашел Есенина спящим на диване. А на столе – рукопись. «Баллада о двадцати шести».

Пой песню, поэт, Пой.Ситец неба такой Голубой.Море тоже рокочет Песнь.Их было26.

Сергей Есенин с матерью Т.Ф. Есениной. 1925 год (Фото: РИА Новости)

На Кавказе Есенин написал «Анну Снегину» – поэму, в которой, как в «Евгении Онегине», любовная линия перемежается разнообразными отступлениями-рассуждениями, в том числе политическими.

Свобода взметнулась неистово.И в розово-смрадном огнеТогда над страною калифствовалКеренский на белом коне.Война «до конца», «до победы».И ту же сермяжную ратьПрохвосты и дармоедыСгоняли на фронт умирать.Но все же не взял я шпагу...Под грохот и рев мортирДругую явил я отвагу –Был первый в стране дезертир.

Именно тогда Есенин от иносказательного усложненного стиха перешел к пушкинской повествовательной ясности. И о революции он писал уже без библейских аллюзий, с «онегинской» легкостью и глубиной суждений. «Работается и пишется мне дьявольски хорошо». «Я чувствую себя просветленным, не надо мне этой глупой шумливой славы, не надо построчного успеха. Я понял, что такое поэзия». Это строки из писем поэта с Кавказа, декабрь 1924 года.

«Давай, Сергей, за Маркса тихо сядем»

Есенин – из сомневающихся. И Маркс-то ему скучноват, а все-таки, очевидно, в нем мудрость сокрыта: «Давай, Сергей, за Маркса тихо сядем, чтоб разгадать премудрость скучных строк». В том же 1924-м:

Я человек не новый! Что скрывать? Остался в прошлом я одной ногою, Стремясь догнать стальную рать, Скольжу и падаю другою.

Растерянный человек. Без такого героя панорама начала 20-х годов ХХ века не получается! В поэзии эту ноту взял именно Есенин. Его лирический герой подчас напоминает Григория Мелехова, даром что приметы есенинского образа – английский костюм с цилиндром. Расколотый мир, качка, взвинченные нервы. Поэт социологически точен, когда рассуждает о политике, государстве. Но когда он всматривается в себя – хладнокровие улетучивается, ведь жить во времена великих потрясений тяжко.

Ну кто ж из нас на палубе большойНе падал, не блевал и не ругался?Их мало, с опытной душой,Кто крепким в качке оставался.

Порой его охватывала жалость к «Руси уходящей» – деревянной, богомольной. Но какой богомолец из «уличного повесы»? И он незамедлительно бросался в другую крайность, вспоминая о перекосах «святой Руси», в которой храмы сверкали золотом, а крестьяне не выбирались из нужды и темноты. И вот уже его лирический герой готов, «задрав штаны, бежать за комсомолом», хотя и эту декларацию нужно сверять с ироническим подтекстом…

Лев Троцкий (1879–1940) увидел в Есенине человека, который поможет сглаживать углы революции (Фото: РИА Новости)

Есенин ухватился за бюрократическое понятие «попутчик», очеловечил его. Такой взгляд позволял приветствовать новую жизнь, но не превращаться в «бойца партии». В этих монологах поэт показал историю глазами не Медного всадника, но Евгения – и ничего лучшего о революционном времени не написано ни красными, ни белыми. И несмотря на разочарования, он находил в себе силы сказать:

Я вижу всеИ ясно понимаю,Что эра новая – Не фунт изюму вам,Что имя Ленина Шумит, как ветр, по краю,Давая мыслям ход, Как мельничным крылам.

Капитан земли

Есенин – один из творцов ленинского мифа в литературе. Поэту не довелось познакомиться с вождем, тогда как о Троцком, Зиновьеве, Фрунзе и Кирове у него имелись личные впечатления. Есенин искал слова для решения загадки Ленина:

Нет!Это не разгулье Стеньки!Не ПугачевскийБунт и трон!Он никого не ставилК стенке.Все делалЛишь людской закон.

Пугачев – дорогое имя для Есенина. В Ленине он видел такого же народного вождя, но просвещенного. Капитан земли ХХ века – усовершенствованная версия Емельки.

Современное отношение к революции и красному террору заставляет усомниться в искренности Есенина: неужели действительно «никого не ставил к стенке»? Судя по всему, поэт видел в Ленине силу, прекратившую кровавый распад страны. Сама идея СССР, символом которой был этот вождь с повадками профессора, вдохновляла Есенина. Вместо «дремотной Азии» и ветхой Европы большевики принялись строить «великие штаты». Новую Америку, но без ростовщического духа. Недаром в лютый мороз поэта потянуло на похороны Ильича. Он верил в космическую правоту Ленина, в его связь с народной целесообразностью. В «Анне Снегиной» Есенин нашел такое определение:

«Скажи, Кто такое Ленин?» Я тихо ответил: «Он – вы».

В оставшуюся неоконченной поэму «Гуляй-поле» должна была войти глава о Ленине, в которой поэт проявил вроде бы неожиданную проницательность:

Его уж нет, а те, кто вживе,А те, кого оставил он,Страну в бушующем разливеДолжны заковывать в бетон.Для них не скажешь: «Л е н и н у м е р!»Их смерть к тоске не привела.Еще суровей и угрюмейОни творят его дела...

Колкое слово – «угрюмей». Ответственное слово: без него эпос превращается в марш, а симфония – в барабанную дробь. Не для идиллии слово, не для панегирика. И именно эти строки выбрали для массовой агитации, для плаката. Рифмой пришлось пожертвовать, Есенина подредактировали: «Еще суровей, напряженней они творят его дела». На плакате – строительный размах: турбины, фабричные трубы, подъемные краны. Тут же – овальный портрет Ленина, Красное знамя и восходящее солнце.

Но плакатным поэтом Есенин не был. И для него важно было, прославляя Ленина, ввернуть площадное словцо или двусмысленное, не сахарное. Маяковский признавал в этом силу соперника: «Вы ж такое загибать умели, что другой на свете не умел». Во-первых, Есенин этот подход считал народным и, следственно, революционным. А во-вторых, он понимал, что поэзия не должна быть бесконфликтной и прямолинейной. «Суровей, напряженней» – предсказуемо и одномерно. «Угрюмей» – и сразу несколько ассоциаций, это взгляд в будущее. Поэзия.

Рифма «хари – Бухарин»

И Есенин был бы пропагандистом, а не поэтом, если бы за стройками социализма и нэповским изобилием не разглядел «Русь бесприютную» – беспризорников, горемычных и веселых уличных папиросников. Он возился с ними: не только посвящал стихи, но и требовал от властей немедленно расселить гаврошей по теплым монастырям, дать им образование.

В них Пушкин,Лермонтов,Кольцов,И наш Некрасов в них,В них я.В них даже Троцкий,Ленин и Бухарин.Не потому ль моею грустьюВеет стих,Глядя на ихНевымытые хари.

Из фаланги вождей именно Бухарин был неумолимым критиком Есенина, и, наверное, не случайно поэт отыскал тут рифму «хари». Кстати, до 1990-х «Русь бесприютную» публиковали с пропусками: упоминать о Бухарине и Троцком не рекомендовалось.

Николай Бухарин (1888–1938) был неумолимым критиком Есенина (Фото: Свищев-Паола/РИА Новости)

Лев Троцкий, немало писавший о Есенине, относился к искусству утилитарно. И хотя обладал литературным талантом, перед словесностью не благоговел. Но он увидел в Есенине человека, который поможет сглаживать углы революции… У нас иногда представляют Троцкого эдаким «черным демоном», абсолютным разрушителем. Он же хорошо понимал, что 1917 год перевернул Россию и многих ввергнул в растерянность, и Есенина какое-то время хотел видеть посредником между советской «новью» и консервативно настроенными обывателями.

И поэт прославлял «новь». «Песнь о великом походе» – это попытка создания революционного эпоса в народном частушечном стиле. Ее тоже до последнего времени публиковали с купюрами.

Ой ты, атамане!Не вожак, а соцкий.А на что ж у коммунаровЕсть товарищ Троцкий?Он без слезной речиИ лихого звонаОбещал коней нам нашихНапоить из Дона.Вей сильней и крепче,Ветер синь-студеный!С нами храбрый Ворошилов,Удалой Буденный.

Есенин нашел образцовую фольклорную выкройку. В 1930-е «былинники речистые» выступили с новинами и о Ворошилове и Папанине, и о Сталине и Шмидте. Крестьянская и слободская Россия полюбила такой стих, он оказался агитационно действенным.

Станислав и Сергей Куняевы, авторы книги о Есенине из серии «ЖЗЛ», ввели в оборот воспоминания писателя Александра Тарасова-Родионова о его роковом разговоре с Есениным. Незадолго до гибели поэт утверждал, что владеет мощным компроматом на Льва Каменева. Оказывается, высокопоставленный большевик приветствовал так и не состоявшееся восхождение на престол великого князя Михаила Александровича. Следы той каменевской телеграммы канули. Есенин, возможно, фантазировал, блефовал. Но в большой политике таких загибов не понимают. Хозяином Ленинграда тогда был соратник Каменева – Григорий Зиновьев. Он мог организовать убийство поэта с самым прихотливым сценарием. И все-таки наиболее достоверная версия его гибели в декабре 1925-го – самоубийство.

МНОГОТИРАЖНЫЕ СОБРАНИЯ СОЧИНЕНИЙ С НАУЧНОЙ ПОДГОТОВКОЙ ТЕКСТОВ И КОММЕНТАРИЯМИ БЫЛИ ТОГДА, ПОЖАЛУЙ, ТОЛЬКО У ЧЕТЫРЕХ ПОЭТОВ. ЭТО ПУШКИН, ЛЕРМОНТОВ, МАЯКОВСКИЙ И ЕСЕНИН

«Не умру я, мой друг, никогда»

Так запрещали Есенина или нет? Тогдашняя система умела запрещать, подвергать очернению или забвению: чтобы муха не пролетела. С Есениным обошлись иначе. После нескольких самоубийств его поклонников об «упадочных настроениях» есенинской поэзии заговорили с высоких трибун. Ажиотаж вокруг гибели Есенина не утихал, с этим боролись. Школа и критика старались оградить молодежь от увлечения опасными стихами: есенинщина считалась социальным злом.

«Есенинский стих звучит нередко как серебряный ручей. И все-таки в целом есенинщина – это отвратительная, напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами и оттого еще более гнусная. Причудливая смесь из «кобелей», икон, «сисястых баб», «жарких свечей», березок, луны, сук, господа бога, некрофилии; религии и хулиганства, «любви» к животным и варварского отношения к человеку, в особенности к женщине; [из] бессильных потуг на «широкий размах» (в очень узких четырех стенах ординарного кабака), распущенности, поднятой до «принципиальной» высоты, и т. д.; все это под колпаком юродствующего квазинародного национализма – вот что такое есенинщина», – писал в 1927 году Николай Бухарин.

Тяжелый случай. Но в антисоветчики поэта не зачислили и время от времени даже переиздавали. Несмотря ни на что, молодежь 1930–1940-х – новое поколение, не заставшее поэта в живых, – полюбила его стихи. Сборники Есенина были великой ценностью, с ними уходили на фронт. В 1943-м 576-страничный том поэта вышел 25-тысячным тиражом. После войны Есенин выбыл из когорты неугодных. Началась борьба с космополитизмом, а автор «Анны Снегиной» воспевал Русь. Есенинские стихи о природе отныне включали в детские хрестоматии. Важным рубежом стало шестидесятилетие поэта: появился двухтомник Есенина, за ним – новые переиздания. Ореол полузапретности рассеялся, и всенародная любовь обрела государственный размах. О поэте теперь рассказывают музейные экспозиции и научно-популярные монографии, обсуждаются идеи памятников Есенину.

Два портрета украшали многие комнаты того времени – Есенина и Хемингуэя. Им заметно уступал Маяковский. После 1961-го добавились фотографии первых космонавтов. Многотиражные собрания сочинений с научной подготовкой текстов и комментариями были тогда, пожалуй, только у четырех поэтов. Это Пушкин, Лермонтов, Маяковский и Есенин.

Есенин – самый читаемый русский поэт ХХ века, самый выучиваемый наизусть. Без советской системы образования этот феномен вряд ли бы состоялся. Это ведь у нас поэзией увлекались не только в университетской и богемной среде. И Есенин остается необходимым – важнее священника и психоаналитика. В том числе – и как свидетель исторических виражей.

Арсений ЗАМОСТЬЯНОВ