Горемычный классик

300 лет назад родился Александр Сумароков – поэт, драматург, публицист, историк, которого по праву считают первым русским профессиональным литератором

На его счету немало открытий. Первая русская трагедия, первая комедия, первая опера – все это Сумароков. Его роль в истории нашей культуры невозможно переоценить. Огромный том Сумарокова стоит в основании русской словесности. Поэт знал взлеты и падения, в XVIII столетии у него нашлись талантливые ученики, продолжатели. Но пушкинское поколение относилось к его наследию пренебрежительно, и слава Сумарокова растаяла. Только в ХХ веке стало ясно, сколь многим обязана ему русская литература, не говоря уж о театре.

Портрет поэта и драматурга А.П. Сумарокова. Худ. А.П. Лосенко. 1760 год (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Единственный аристократ

Он немного не дожил до 60 лет, появившись на свет в ноябре 1717 года в финском городе Вильманстранде (ныне Лаппенранта) и покинув сей мир в октябре 1777-го в екатерининской Москве. Место его рождения не должно вводить в заблуждение, вообще-то Сумароковы – московские дворяне, а в Финляндии отец поэта находился по службе.

Из предков Александра Сумарокова наиболее известен его дед – Панкратий Богданович, который начал карьеру еще при царе Федоре Алексеевиче и не затерялся в бурные годы петровских преобразований. Сына он назвал Петром в честь великого царя, который, по семейной легенде, подарил своему тезке и крестнику «на зубок» целую деревеньку. В 1730-х годах, согласно ревизской сказке, в шести имениях Сумароковых числилось 1737 крепостных мужского пола. Александр стал сочинять стихи еще в детстве: подражал античным трагикам, французским просветителям. В его начальном образовании принял участие придворный учитель Иван Зейкен – педагог наследника престола, будущего императора Петра II.

Среди русских поэтов первого призыва Сумароков был единственным аристократом. Недаром он постигал науки в самом престижном столичном учебном заведении того времени: его приняли в первый набор Сухопутного шляхетского кадетского корпуса, где он учился вместе с будущими фельдмаршалами Петром Румянцевым и Александром Голицыным.

Младые годы прошли счастливо, в корпусе жилось вольготно. Сумарокова никто не принуждал к военной службе. В век Просвещения чиновники и генералы ценили бойкое перо: мало кто в те годы столь виртуозно владел литературным русским. Со временем вокруг него сложился литературный кружок, известный такими звездами первой величины, как Михаил Херасков и Василий Майков.

Адъютант его превосходительства

Начитанный, остроумный Сумароков легко слагал прошения, спичи, поздравительные речи и прочие полезные для патронов бумаги. Такого адъютанта каждый мечтал заполучить! И Сумароков служил при самых влиятельных вельможах империи. Сперва в канцелярии фельдмаршала Бурхарда фон Миниха, одного из первых лиц в окружении императрицы Анны Иоанновны. Затем адъютантом графа Михаила Головкина, который был ближайшим советником правительницы Анны Леопольдовны. После восшествия на престол Елизаветы Петровны графа приговорили к смертной казни, которую, впрочем, потом милостиво заменили на вечную колымскую ссылку. Но Сумароков при этом не пострадал.

Представление русской оперы при дворе императрицы Елизаветы Петровны. Гравюра XVIII века (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Его принял на службу сам Алексей Разумовский, в скором будущем фельдмаршал, сиятельный граф, богатейший землевладелец и тайный муж императрицы Елизаветы Петровны. Больше десяти лет Сумароков оставался адъютантом «ночного императора» России. Разумовский покровительствовал его литературным занятиям, гордился столь одаренным сотрудником, способствовал его славе. Сумароков, в свою очередь, снабжал графа каламбурами, уместными афоризмами и познаниями в просветительских начинаниях. А вообще-то такая служба позволяла погрузиться в чтение и сочинительство.

Портрет графа А.Г. Разумовского. Неизвестный художник. 1770-е годы (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Судьба Сумарокова – быть первопроходцем. С него начинались традиции. Чем занимались русские аристократы с петровских времен? Война, дипломатия, государственные дела. Сумароков же посвятил себя словесности и считал это поприще ничуть не менее благородным. Впрочем, он славился не только звучными стихами, не только отменной памятью и эрудицией, но и буйным нравом. Поэт легко впадал в гнев. Например, ему ничего не стоило выпороть чужого слугу за то, что тот доставил неприятное письмо.

Первый директор первого театра

Бывший кадет не порывал с альма-матер. Именно в Сухопутном шляхетском корпусе в 1749 году увидела сцену первая русская трагедия – «Хорев». Сумароков решил не просто подражать французским классикам Пьеру Корнелю и Жану Расину – ему важно было обратиться к истории родной земли. Пьеса переносила театралов в легендарные времена князя Кия. Кадеты ликовали: у нас не хуже, чем в каком-нибудь Париже!

Персонажи трагедии Александра Сумарокова «Хорев». Иллюстрация из первого издания. Гравюра И.А. Соколова (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Так начинался русский театр, и Сумароков стал тогда не только главным его драматургом, но и первым директором в его истории. В 1756 году по указу императрицы Елизаветы Петровны в Петербурге учредили государственный публичный постоянно действующий театр, которому было велено «отдать Головкинский каменный дом, что на Васильевском острову, близ Кадетского дома». Этот-то театр и возглавил Сумароков.

Портрет императрицы Елизаветы Петровны. Худ. К. Ванлоо. 1760 год (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Первым делом он выхлопотал актерам дворянское отличие – право носить шпагу. Чтобы уважали! Это по-сумароковски: он всю жизнь требовал уважения, почтения к искусству – к словесности и театру. Соотечественникам следовало научиться видеть в творчестве не забаву, а высокое служение.

Показательно, что поэт не спешил с публикациями: пытался достичь совершенства и к активным действиям на литературной и театральной ниве перешел только в конце 1740-х, когда ему уже исполнилось тридцать. По тем временам – уж точно не первая молодость. Он ворвался в русскую словесность, в которой уже блеснули Антиох Кантемир, Василий Тредиаковский и Михайло Ломоносов. Воспитанник кадетского корпуса по сравнению с ними был самым плодовитым. И разносторонним: неприступных жанров для него не существовало.

Он сразу принялся атаковать собратьев по перу, сражаясь за звание первого стихотворца. Наши первые поэты бранились, как извозчики. Ломоносов и Тредиаковский то и дело высмеивали рыжие патлы Сумарокова и его манеру подмаргивать – род нервного тика. А тот не оставался в долгу: отвечал порой непечатными оборотами. Однако славу ему принесли нежные любовные песни, которые и без музыки становились шлягерами того времени.

Он считал, что поэзия должна быть не только «величественной» (на такие стихи мастером слыл Михайло Ломоносов!), но и «приятной», благозвучной и чувственной. Словами Сумарокова объяснялись в любви и утешались при расставании:

Сокрылись те часы, как ты меня искала,

И вся моя тобой утеха отнята.

Я вижу, что ты мне неверна ныне стала,

Против меня совсем ты стала уж не та.

Представляете, как действовали эти строки на сентиментальных барышень в допушкинскую эпоху? А молодые кавалеры прилежно выучивали для амурных собеседований такие строфы:

Мой стон и грусти люты

Вообрази себе

И вспомни те минуты,

Как был я мил тебе.

До поры до времени ему многое удавалось. В 1759 году Сумароков начал издавать первый частный журнал в России – «Трудолюбивую пчелу», выходившую тиражом 1200 экземпляров. Поэта и драматурга цитировали монархи и похваливал Вольтер. Но закончилась первая, а за нею и вторая молодость – и вместо баловня судьбы на сцену вышел издерганный, помятый горемыка.

Обложка первого номера журнала «Трудолюбивая пчела», издававшегося Александром Сумароковым. Переиздание 1780 года (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Датский принцТеатр для Сумарокова был школой нравов, храмом, в котором «трагедия делается для того… чтобы вложить в смотрителей любовь к добродетели, а крайнюю ненависть к порокам». «Вильяма нашего Шекспира» просветители XVIII века не слишком жаловали. Сумароков его характеризовал так: «Шекеспир, аглинский трагик и комик, в котором и очень худого, и чрезвычайно хорошего очень много».

Его не устраивало, что Шекспир нередко смешивал высокое с низким. Ведь автор «Короля Лира» понятия не имел о канонах классицизма, о симметрии, о единстве места, времени и действия в драматургии… Слишком хаотично, сумбурно писал, слишком непредсказуемо, слишком любил к развязке оставлять на сцене горы трупов. Неотесанный варвар! И все-таки Сумарокова чрезвычайно заинтересовала пьеса о принце датском.

Сумароковский «Гамлет» – это не перевод, а вольная фантазия на шекспировские темы. «Гамлет мой, кроме монолога в окончании третьего действия и Клавдиева на колени падения, на Шекеспирову трагедию едва, едва походит», – признавался он сам. Русский трагик укрупнил то, что считал главным, – историю борьбы за власть.

Многие ходы, придуманные Сумароковым, удивят знатоков Шекспира. Клавдий у него мечтает убить Гертруду и жениться на Офелии. Гамлет бросает вызов королю не из личных рефлексий, а потому, что датский народ страдает под властью тирана. В финале в датском королевстве снова все оказывается благополучно: Гамлет занимает трон, а рядом с ним – живая и невредимая Офелия. Не чересчур ли прямолинейно? Впрочем, Сумарокова волновали и сомнения датского принца. «И нет пристанища блудящему уму…», «Что делать мне теперь? не знаю, что зачать…» – так в его переложении звучат знаменитые шекспировские риторические вопросы. К слову, в екатерининские времена цесаревича Павла называли «русским Гамлетом», и это отзвук трагедии Сумарокова…

«Канарейке лучше без клетки»

В последние годы правления Елизаветы и при Петре III он примыкал к партии Екатерины. По крайней мере, образ рациональной немки всколыхнул в нем надежды на просвещенную монархию. Указом императрицы от 28 августа 1762 года за казенный счет были ликвидированы долги Сумарокова, к тому же поэт получил право все свои новые сочинения печатать за счет Кабинета ее императорского величества.

Его перу принадлежат стихи для шествия-маскарада «Торжествующая Минерва», который прогремел в Москве в честь коронации Екатерины II. Певцы хором голосили написанные Сумароковым слова, в которых он выразил мечту об идеальной стране:

Со крестьян там кожи не сдирают,

Деревень на карты там не ставят,

За морем людьми не торгуют.

При этом он не ратовал за освобождение крестьян. В записке, поданной в Вольное экономическое общество в конце 1767 года, поэт отмечал: «Прежде надобно спросить: потребна ли ради общего благоденствия крепостным людям свобода? На это я скажу: потребна ли канарейке, забавляющей меня, вольность или потребна клетка – и потребна ли стерегущей мой дом собаке цепь? – Канарейке лучше без клетки, а собаке без цепи. Однако одна улетит, а другая будет грызть людей; так одно потребно для крестьянина, а другое ради дворянина».

Сумароков не призывал к слому системы, а бесчеловечность надеялся победить просвещением и логикой закона. Писал он на социальные темы доходчиво и афористично:

Какое барина различье с мужиком?

И тот и тот – земли одушевленный ком.

А если не ясняй ум барский мужикова,

Так я различия не вижу никакого.

«Он связи довольной в мыслях не имеет»

«Различных родов стихотворными и прозаическими сочинениями приобрел он себе великую и бессмертную славу не только от россиян, но и от чужестранных академий и славнейших европейских писателей. И хотя первый он из россиян начал писать трагедии по всем правилам театрального искусства, но столько успел во оных, что заслужил название северного Расина» – так величал Сумарокова Николай Новиков, его младший современник, просветитель и журналист. Но слава оказалась неверной дамой.

Одна из самых горьких сумароковских эпиграмм определила мытарства его закатных лет:

Танцовщик! Ты богат. Профессор! Ты убог.

Конечно, голова в почтеньи меньше ног.

Две строчки, ставшие крылатыми. В 1759 году написано, а злободневность не стерлась. Был у этой эпиграммы адресат – артист балета Тимофей Бубликов, любимец состоятельной публики. После представлений к его ногам летели кошельки с золотыми монетами. А несчастный профессор – это, верно, Степан Крашенинников, исследователь Сибири и Камчатки, знаменитый ботаник, географ, этнограф, не наживший, как водится, «палат каменных».

Но Сумароков и сам превратился в «убогого профессора». Искать виноватых – напрасный труд: мнительный и взрывной характер стал для поэта проклятием. Будучи директором театра, он не мог унять вспыльчивости даже в переписке со всесильным меценатом Иваном Шуваловым. Ставил ультиматумы, угрожал, требовал. А через пять лет службы хлопнул дверью и уехал в Москву.

Сумарокова по-прежнему называли «отцом русского театра», пьесы его не сходили со сцены, но прочного положения и жалованья он больше не имел. Деньги поэт проматывал с таким напором, что даже щедроты его извечного благодетеля Разумовского не спасали от нищеты. И от всех печалей – два средства: чай с ромом или ром с чаем.

Он разочаровался в Екатерине и ее политике – слишком рациональной, по мнению Сумарокова, выхолощенной. Первый русский трагик жаловался царице на бедственное положение, писал в 1775 году Григорию Потемкину: «Всему сему главная причина – любление мое ко стихотворству; ибо я на него полагался и на словесные науки, не столько о чинах и об имении рачил, как о своей музе». Императрица не протянула руку помощи просветителю, а от поучений его резко отстранилась: «Господин Сумароков – хороший поэт, но слишком скоро думает, чтоб быть хорошим законодавцем; он связи довольной в мыслях не имеет, чтоб критиковать цепь, и для того привязывается к наружности кольцев, составляющих цепь, и находит, что здесь или там ошибки есть, которых пороков он бы оставил, если б понял связь». Постепенно – не без помощи сильных мира сего – он превратился в посмешище Москвы.

«Был предан пьянству…»

Сумароков не знал семейного счастья. Фактически его супругой после разрыва с первой женой стала его собственная крепостная Вера Прохорова, что отвратило от него родню. Родственники затеяли процесс против поэта, хотели лишить прав его детей, рожденных в незаконном браке. После смерти Веры Сумароков – сам уже тяжко больной – был вынужден жениться на ее племяннице, чтобы дети унаследовали его «честное имя». Стихи Сумарокова последних лет полны отчаяния:

Но если я Парнас российский украшаю

И тщетно в жалобе к фортуне возглашаю,

Не лучше ль, коль себя всегда в мученьи зреть,

Скорее умереть?

………………………………

На что писателя отличного мне честь,

Коль нечего ни пить, ни есть?

И это – действительный статский советник, самый читаемый русский поэт и самый плодовитый русский драматург XVIII века…

Поэт, баснописец и министр юстиции в 1810–1814 годах Иван Дмитриев знавал Сумарокова в Москве в его закатные годы. Писатель Михаил Дмитриев, его племянник, в мемуарах посвятил автору первого русского «Гамлета» несколько строк, которые невозможно равнодушно выбросить из памяти: «Сумароков уже был предан пьянству без всякой осторожности. Нередко видал мой дядя, как он отправлялся пешком в кабак через Кудринскую площадь в белом шлафроке, а по камзолу, через плечо, анненская лента. Он женат был на какой-то своей кухарке и почти ни с кем не был уже знаком». Вот уж действительно: так проходит мирская слава…

Когда Сумароков умер, в его доме, накануне проданном за долги на аукционе, не нашлось и рубля. Московские актеры вскладчину организовали похороны первого русского драматурга.

Что остается от поэта? Читая Сумарокова, мы удивляемся: стародавний стихотворец, оказывается, не так уж архаичен. Его темперамент, юмор, кручина – все сохранилось в стихах. Сумароков вывел на театральную сцену героев русской истории, и в этом тоже стал зачинателем важной традиции. Есть такое призвание – основоположник. Рискованная и благородная участь.

Арсений Замостьянов