Ужас, не имеющий аналогов

Одним из самых страшных изобретений Адольфа Гитлера стали лагеря смерти. О гитлеровской системе уничтожения людей «Историку» рассказал немецкий исследователь Николаус ВАХСМАН – автор только что вышедшей на русском языке монографии «История нацистских концлагерей».

На сотнях страниц монографии Вахсмана шаг за шагом излагается история нацистских лагерей – с первых дней существования гитлеровского режима и до его последних недель, когда вожди Третьего рейха приняли решение не оставлять в живых никого из узников. На протяжении многих лет столпами этой системы были бюрократический цинизм чиновников и садистский фанатизм рядовых исполнителей.

«Не существовало типичного концлагеря»

– Ваше исследование – это первая в своем роде попытка представить полномасштабную историю нацистских концлагерей или у вас были предшественники?

– Разумеется, есть целый ряд воспоминаний, огромное число работ, посвященных судьбе отдельных узников и истории отдельных лагерей. Я же попытался на основе всех этих материалов воссоздать единую картину. Причем взглянуть на происходившее глазами и узников, и тюремщиков, и людей из внешнего мира. Так что, да, это первая попытка написать целостную историю лагерей.

– Какую задачу вы перед собой ставили? И какой вопрос был главным для вас, когда вы начинали свою работу?

– Мне кажется, самый главный вопрос заключается в том, как мы все (а мы, немцы, все так или иначе связаны с системой концлагерей) дошли до Аушвица, как мы дошли до гигантской эксплуатации принудительного труда, до массового уничтожения людей в последние годы войны. Как в СС пришли к самой идее, что такое возможно? Был ли это долговременный, заранее продуманный план?

И что меня по-настоящему удивило – это то, как часто система концлагерей трансформировалась, как много в этом было импровизации, насколько краткосрочным было планирование. Понимаете, не существовало типичного концлагеря: менялись функции лагерей, их внешний вид и внутреннее устройство, типажи заключенных, которые там содержались, и обращение с ними. Все это менялось кардинально вновь и вновь, за очень короткие промежутки времени. Одна из целей, которую я перед собой ставил, состояла в том, чтобы проследить за невероятной динамикой этой системы и дать читателям понять, что ее история куда объемнее, чем те картинки, которые обычно всплывают у нас в памяти при упоминании нацистских концлагерей.

– Какую эволюцию прошли лагеря за время своего существования?

– Как я уже сказал, функции лагерей менялись. В первые годы нацистской власти подавляющее большинство заключенных составляли левые политики, позже это были так называемые «асоциальные элементы». Во время Второй мировой происходил огромный приток военнопленных, в том числе советских, и евреев, так что к концу войны собственно немецких узников оставалось незначительное меньшинство.

Обращение с заключенными, условия их жизни менялись с драматичной скоростью. До того, как разразилась Вторая мировая война, узники в массе своей выживали и скорее обретали свободу, чем погибали в застенках. А в годы войны их с большей вероятностью ждала гибель от рук эсэсовцев или по причине чудовищных условий содержания. Концлагерь образца 1933 года выглядит абсолютно иначе по сравнению с лагерем образца 1939 и 1944 годов.

– При этом есть некоторая аберрация, заставляющая смотреть на раннюю историю лагерей исключительно как на подготовку к Освенциму. Получается, это неверно?

– Именно так, это неверно. Одна из важных для понимания вещей как раз и состоит в том, что, когда нацисты пришли к власти, у них не было какого-то генерального плана в отношении концентрационных лагерей. Многие из числа самых первых создавались по инициативе снизу, в абсолютно импровизационной манере. Их открывали в отелях, в пивных, в спортзалах, даже на частных квартирах нацистских активистов. Но даже когда лагеря были унифицированы под началом СС, обрели более-менее единый вид и общие правила, даже тогда они еще не были предназначены для окончательного решения еврейского вопроса. Это произошло позже, в годы Второй мировой войны.

Аушвиц, ставший трагическим символом Холокоста как место умерщвления наибольшего числа евреев, чем где бы то ни было, немцы создали в 1940 году для польских политзаключенных. Вплоть до 1942-го еврейских узников в нем было совсем немного. Осенью 1941-го СС организовала там первое массовое убийство с помощью газа «Циклон Б»: его жертвами стали не евреи, а советские военнопленные, которых тысячами уничтожали в это время.

Тогда же начали планировать и серьезное расширение лагеря, но опять-таки цель была не в том, чтобы превратить Освенцим в место пребывания и уничтожения евреев. Он предназначался для того, чтобы там жили сотни тысяч советских заключенных, превращенные в рабов. Только в 1942 году Аушвиц обрел функцию лагеря смерти для будущих жертв Холокоста.

«Что думал Гитлер, то делал Гиммлер»

– Можем ли мы представить себе гитлеровский режим без концлагерей? Насколько важной составной частью этого режима они были?

– Это хороший вопрос, и я думаю, что оба явления неразрывно связаны и не могли существовать друг без друга. Многие из навязчивых идей, присущих нацистским политическим лидерам, были реализованы именно благодаря лагерям. Я имею в виду уничтожение политической оппозиции, войну против еврейского народа, использование принудительного труда для военных нужд, эксперименты над людьми. Все это было просто невозможно осуществить без лагерей. И сам режим рассматривал их как ключевое средство террора. Так что, я полагаю, лагеря были центральной частью механизма гитлеровского режима.

Гиммлер инспектирует лагерь военнопленных на оккупированной территории СССР

– Стоял ли за созданием концлагерей хоть какой-нибудь прагматичный расчет? Можно ли говорить, к примеру, о том, что принудительный труд заключенных оказывал позитивное влияние на немецкую экономику?

– Никакого прагматичного расчета не было. Если брать военную экономику в целом, рабский труд не играл практически никакой роли. И не в последнюю очередь из-за ужасающих условий содержания узников, которые были просто не в состоянии работать с той же производительностью, что и другие трудящиеся.

Нужно понимать, что изначально перед немецкими концлагерями не ставились экономические задачи: труд там был формой пытки, а потому зачастую носил мучительный в своей бессмысленности характер. Скажем, заключенных заставляли таскать камни из одной части лагеря в другую и обратно. Только с началом Второй мировой режим осознал, что концлагеря можно использовать как экономический ресурс, а ближе к концу войны они уже играли важную роль в попытках Третьего рейха, в частности, поддержать авиационную промышленность. За это, конечно, приходилось расплачиваться жизнями заключенных, исполнявших роль живого конвейера, каждую отдельную часть которого можно было в любую секунду с легкостью заменить на другую.

Прибытие новых еврейских узников в Освенцим

– Какую роль в создании этой системы сыграл лично Гитлер?

– Да, это тоже интересный момент. И я бы сказал, что существовала большая разница между «публичным» Гитлером и реальным Гитлером, Гитлером «для своих».

В публичной сфере фюрер крайне редко упоминал концлагеря, и связано это с тем, что даже внутри немецкого общества особой популярностью они не пользовались. Полагаю, большинство немцев считали, что законов и тюрем вполне достаточно для обуздания преступности, в том числе «политической». При этом до них доходили пугающие слухи о злоупотреблениях и насилии, чинимых в лагерях. Гитлер же всегда очень тщательно следил за своим публичным образом, поэтому он никогда не посещал концлагеря, или, если быть точнее, у нас нет сведений о таких визитах. Он всегда сохранял дистанцию между собственной фигурой и не слишком популярными аспектами нацистской власти.

Тем не менее реальный Гитлер прекрасно знал о том, что происходит. Он использовал лагеря в качестве средства террора против тех, с кем хотел расправиться. Разумеется, он был в курсе окончательного решения еврейского вопроса. Фюрер был очень близок и с Гиммлером, который стоял во главе системы концлагерей. Гиммлер доносил до него свои идеи, обсуждал их, получал одобрение. У нас нет точных сведений обо всех деталях того, о чем они говорили. Но мы точно знаем, например, что, когда в 1941 году нацисты приняли решение отправить в лагеря советских военнопленных и подвергнуть их там массовому уничтожению, Гиммлер обсуждал это с Гитлером. Это известно из дневников самого рейхсфюрера СС.

Таким образом, за закрытыми дверями Гитлер получал исчерпывающие сведения о концлагерях и, вероятно, давал руководящие указания. Однако сам он не принимал участия в повседневном управлении, которое в значительной степени было сосредоточено в руках Гиммлера. Но как иногда говорят историки: если вы хотите узнать, что думал Гитлер, смотрите на то, что делал Гиммлер.

ГИТЛЕР ОЧЕНЬ ТЩАТЕЛЬНО СЛЕДИЛ ЗА СВОИМ ПУБЛИЧНЫМ ОБРАЗОМ, ПОЭТОМУ ОН НИКОГДА НЕ ПОСЕЩАЛ КОНЦЛАГЕРЯ

Германия. Воодушевленные немцы приветствуют Адольфа Гитлера

– Некоторые авторы пытаются сравнивать гитлеровские концлагеря и сталинский ГУЛАГ. Как вы относитесь к таким параллелям?

– Я не являюсь экспертом по истории ГУЛАГа, поэтому предпочел бы оставить ответ на ваш вопрос исследователям, которые лучше знакомы с этой тематикой. Но одна вещь очевидна: нигде больше не существовало мест, аналогичных Аушвицу, в котором долгое время в гигантских масштабах использовался подневольный труд и одновременно была создана целая машина по быстрому и массовому уничтожению пребывающих туда людей. Такого ужаса не было нигде.

– Если расширить этот вопрос, то можно ли говорить, что нацистские лагеря в своем генезисе – чисто немецкий феномен, или это оборотная сторона всей европейской истории?

– Это еще одна интересная проблема. Есть социологи, называющие XX век «веком лагерей», ведь Германия – далеко не единственная страна, которая в конце XIX – начале XX столетия создавала концентрационные лагеря для тех, кого хотела исключить из общества, не прибегая для этого к традиционным правовым механизмам. Но по моим ощущениям, нацистские лагеря в значительной степени выросли именно на немецкой почве, в рамках немецкой тюремной традиции, в обстановке чрезвычайного политического насилия, которая сложилась еще раньше. У нацистов не было необходимости смотреть куда-то, учиться у кого-то, искать модели вовне. Они выстроили именно немецкий тип концлагерей.

«Одни немцы знали больше, другие меньше, но знали все»

– Что знали простые немцы о происходившем в лагерях?

– Это одна из тех вещей, которые я хотел выяснить с самого начала: насколько информировано было немецкое общество? После войны в Германии расхожим стало представление, будто никто толком не знал о лагерях и творившихся в них злодеяниях. Из моей книги становится абсолютно очевидно, что с первых же дней прихода нацистов к власти о лагерях знали, о лагерях слышали, о лагерях говорили. А разве могло быть по-другому, если десятки тысяч людей забирали в первые лагеря на глазах у всех, посреди дня, прямо с улиц и рабочих мест?

Когда же разразилась война и началось активное расширение системы лагерей, жители немецких городов могли видеть колонны заключенных, отправлявшихся на фабрики и заводы, могли наблюдать, как с ними обращаются, кто-то наверняка становился свидетелем и маршей смерти тоже. Лагеря никогда не были незаметными.

– Одним словом, о лагерях знали?

– Многое зависит от того, что понимать под словом «знали». Немцы знали, что лагеря существуют, что это места жестокого насилия и террора. Это то, что было известно большинству жителей Германии. До какой степени они были знакомы с деталями и до какой степени хотели эти детали знать – другой вопрос.

Одни немцы знали больше, чем другие, и зависело это, как правило, от биографии человека: попал ли кто-то из его родственников или знакомых в лагерь в первые месяцы пребывания нацистов у власти и работал ли он сам в тех отраслях военной промышленности, где в годы войны активно использовался рабский труд.

– Судя по вашей книге, в нацистской пропаганде концлагеря играли двойную роль: с одной стороны, ими пугали недовольных, а с другой – их же изображали чуть ли не курортом для оступившихся. В чем тут смысл?

– Я думаю, причина здесь довольно простая: в 1933 году по Германии ходило так много слухов о лагерях, что нацистская пропаганда не могла их игнорировать, требовалось дать собственный ответ. Был и еще один момент: НСДАП пришла к власти во многом благодаря обещанию уничтожить коммунистическую и социалистическую угрозу. Так что сообщения о лагерях должны были продемонстрировать сторонникам нацистов, что новые руководители страны выполняют свои обещания.

И в то же время они служили предупреждением для тех, кто потенциально мог оказать сопротивление. Поэтому для одних пропаганда служила в качестве успокоительного: все в порядке, строго, но справедливо. А других, напротив, должна была тревожить: лагеря действуют и никто не собирается их закрывать.

Главный обвинитель от СССР Роман Руденко представил на Нюрнбергском процессе неопровержимые доказательства зверств нацистов

«Огромное большинство тюремщиков так и не были осуждены»

– Какова была численность узников концлагерей в разные периоды их существования?

– В первые годы, когда нацисты только пришли к власти и использовали концлагеря для того, чтобы сломить сопротивление своих противников, заключенных было очень много: можно говорить о десятках тысяч человек, даже более чем о ста тысячах в 1933 году. Через несколько лет, после того как режим укрепился, количество узников резко сократилось. Внутренняя оппозиция была фактически уничтожена, и в лагерях оставалось около тысячи человек. С началом Второй мировой войны мы наблюдаем невероятный рост числа как самих лагерей, так и узников в них. К 1945 году речь шла уже о 700 тыс. заключенных, содержавшихся в сотнях полноценных лагерей и пунктов временной дислокации на всей территории, подконтрольной Третьему рейху.

– Многим ли узникам удалось бежать?

– Не думаю, что мы когда-нибудь сможем назвать точную цифру, но она превышает несколько тысяч человек. Дело в том, что, развязав войну, рейх стал все больше нуждаться в дармовой рабочей силе, поэтому вокруг фабрик и заводов создавались своего рода «сублагеря». Охранялись они менее строго, и побеги из них случались чаще. Когда же в конце войны, перед приходом союзных войск, в СС приняли решение не оставлять узников в живых и начали массово сгонять их на марши смерти, число побегов значительно возросло.

– Какие еще формы сопротивления существовали в лагерях?

– Ответ на этот вопрос в большой мере зависит от того, что мы называем сопротивлением. Прежде всего нам известно множество случаев, когда узники лагерей демонстрировали солидарность друг с другом. Выжить в лагере в одиночку было невозможно, так что единственный шанс давали дружба и сотрудничество с другими узниками: обмен едой, взаимная забота, моральная поддержка. Безусловно, долагерная общность, которая зачастую и приводила человека в застенок, способствовала такой солидарности: я имею в виду людей одной национальности, одних политических взглядов, одинаковых убеждений.

Мне кажется, что нельзя рассматривать заключенных лагерей только как пассивных жертв эсэсовского террора. В них также необходимо видеть личностей, которые пытались использовать отведенное им пространство для того, чтобы не потерять собственную идентичность, сохранить патриотический дух, найти способы реализовать свои профессиональные способности.

Впрочем, все это можно назвать скорее пассивным сопротивлением, направленным на выживание в нечеловеческих условиях. Если же говорить о более активных формах, направленных уже на борьбу с этими условиями, то такое встречалось намного реже. И тем не менее примеры были: это мог быть и саботаж, и сбор информации о преступлениях против человечности. Скажем, уже во время войны в мире частично знали об ужасах, творившихся в Аушвице, благодаря той информации, которую сумели собрать и переправить сами заключенные. Эти сведения содержали даже снимки массовых захоронений.

Мемориал жертвам нацистских преступлений в Будапеште

– О судьбе бывших узников лагерей известно довольно много, а что ждало бывших тюремщиков после войны?

– Как я уже сказал, не было ни типичного концлагеря, ни типичного узника. Но не было и типичного охранника. В лагерях служили и абсолютно фанатичные мужчины и женщины, действовавшие из идеологических соображений. Были просто садисты. Были те, кто предпочитал вовсе не думать о том, что он делает. А были даже и такие, кто предпринимал попытки бороться с возложенными на него функциями и отданными ему приказами.

Известен пример врача, который был послан на службу в Аушвиц и должен был решить, в каком порядке отправлять евреев в газовые камеры. Но отказался это делать, фактически взбунтовался. Интересно, что вскоре он все-таки стал этим заниматься, то есть служащие лагеря довольно быстро привыкали к тому, чего еще недавно не могли себе вообразить даже в ночном кошмаре. Одним словом, существовало множество разнообразных стратегий поведения во время службы.

Что касается их судьбы после войны, то было проведено какое-то количество судов в Польше, в Германии, в других странах и кто-то из бывших сотрудников лагерей понес достаточно суровое наказание. Но большинство из них никогда не подвергались никакому судебному преследованию. Они вернулись к гражданской жизни и, насколько мы можем судить, не испытывали особых затруднений из-за собственного прошлого.

Одна из самых страшных вещей состоит в том, что память о пребывании в лагерях преследовала узников сильнее, чем тюремщиков. Судя по воспоминаниям и свидетельствам последних, они в подавляющем большинстве не раскаивались, а стремились затушевать, преуменьшить свое участие в преступлениях или банально лгали.

Если их ловили, они, как правило, ссылались на то, что всего лишь выполняли приказы, изображали себя солдатами, которые действовали по законам военного времени. И это, безусловно, абсолютная ложь, потому что у каждого, кто служил в концлагере, был широкий диапазон возможностей для использования своей неограниченной власти.

Некоторые говорили, что просто не знали об ужасах, творившихся в лагерях. Такую запредельную ложь позволил себе, к примеру, один из руководителей Аушвица, уверявший, что он понятия не имел о газовых камерах. Сотрудник крематория, служивший в том же лагере, заявлял, что был обычным охранником и тоже ничего не знал. Они готовы были на любую ложь, лишь бы дистанцироваться от преступлений, к которым приложили руку.

Но, повторюсь, это касается только тех, кого поймали, а таких абсолютное меньшинство. И осознание того, что справедливость не восстановлена, конечно, шокирует. В последние годы немецкая судебная система занялась расследованием ряда дел, и некоторые из них до сих пор не закрыты. Однако огромное большинство бывших тюремщиков ушли из жизни, избежав наказания за совершенные ими преступления.

Беседовал Дмитрий Пирин