Николай I: pro et contra

Николай I – одна из самых противоречивых фигур XIX века. Одни считают его «врагом прогресса» и виновником отставания России от Европы, приведшего к унизительному поражению в Крымской войне. Другие полагают, что Николай, стоявший на страже традиционных устоев русского общества, сумел удержать страну от куда больших трагедий, связанных с проникновением в нее разрушительного нигилизма и идей революционного переустройства. Журнал «Историк» попросил выразить свою точку зрения об этом императоре исследователей, занимающих прямо противоположные позиции, – специалистов по истории русской общественной мысли XIX века Бориса ТАРАСОВА и Оксану КИЯНСКУЮ.

Фото предоставлено М. Золотаревым

Эпоха неустанного труда

Доброе имя Николая I несправедливо оклеветано силами, выступающими против «исторической России», полагает доктор филологических наук, профессор Литературного института имени А.М. Горького Борис ТАРАСОВ.

Фото: Наталья Львова

Жандарм Европы, Николай Палкин – так и никак иначе именовали Николая I дореволюционная демократическая публицистика и большевистская историческая наука; вторит им и современная либеральная историография. Почему?

«Есть целый ряд оценок Николая, которых мы не слышим»

– Можно ли говорить о том, что у Николая I сложилась «дурная историческая репутация»?

– Да, издавна принято характеризовать его правление как период мрачной реакции, безнадежного застоя, когда повсюду творился произвол, по всей стране водворялся казарменный порядок, установилась «кладбищенская тишина». Такие определения давала не только политическая публицистика, но и научные исследования. «Укротитель революции», «жандарм Европы», «тюремщик декабристов», «солдафон», «исчадие мундирного посвящения» и даже «удав, тридцать лет душивший Россию» – это все из одного ряда.

– А второй?

– Оценки второго ряда мы почти не слышим. Так, французский поэт и политик Альфонс де Ламартин говорил: «Нельзя не уважать монарха, который ничего не требовал для себя и сражался только за принципы». Прусский король Фридрих Вильгельм IV, с юных лет знавший Николая, после его кончины также выделял высокие нравственные качества русского императора: «Один из благороднейших людей, одно из прекраснейших явлений в истории, одно из вернейших сердец и в то же время один из величественных государей этого убогого мира». Пушкин, чьи отношения с Николаем нельзя назвать простыми и однозначными, отмечал несомненные достоинства и подлинный масштаб личности этого императора. С большим уважением отзывался о Николае I Федор Достоевский, оказавшийся, как известно, по его воле на каторге за участие в кружке петрашевцев. Константин Леонтьев называл императора «великим легитимистом» и «идеальным самодержцем», призванным задержать «всеобщее разложение». Ну и наконец, по словам Владимира Соловьева, «в императоре Николае Павловиче таилось ясное понимание высшей правды и христианского идеала, поднимавшее его над уровнем не только тогдашнего, но и теперешнего общественного сознания».

Казалось бы, столь высокие оценки глубоких и авторитетных писателей и мыслителей требуют соответствующего осмысления или хотя бы минимального внимания. Однако и в широко популярных, и в сугубо научных трудах, посвященных Николаю, практически невозможно найти ссылки на мнения, события и факты, не укладывающиеся в общепринятые и традиционные рамки.

Николай проявил редкое отсутствие честолюбия

– Николай был только третьим сыном Павла I и вторым по старшинству братом Александра I, то есть престол мог занять лишь по стечению обстоятельств. Готов ли он был встать во главе государства?

– После кончины Александра I возникла ситуация междуцарствия. Оставался неоглашенным составленный еще в 1823 году тайный манифест, который назначал наследником именно Николая. Кроме самого Александра, цесаревича Константина и их матери о манифесте знали только три человека: митрополит Филарет, граф Алексей Аракчеев и князь Александр Голицын, который переписал документ и передал его копии на хранение в Государственный совет, Сенат и Синод. Будущий наследник трона, конечно же, мог догадываться о воле императора, которую тот недвусмысленно выражал брату в интимных беседах, однако точное содержание и смысл манифеста оставались ему неизвестными до смерти Александра I.

И вот в эти дни междуцарствия великий князь Николай Павлович, не в пример многим своим предшественникам, проявил редкое отсутствие честолюбия. Он незамедлительно присягнул Константину, великодушно отказавшись от престола, и, выступая перед членами Государственного совета, заявил:

«Никакого тут подвига нет. В моем поступке нет другого побуждения, как только исполнить священный долг мой перед старшим братом. Никакая сила земная не может переменить моих мыслей по сему предмету и в этом деле».

Константин же, в свою очередь, отказывался от короны в пользу младшего брата. И тогда, по словам Василия Жуковского, началась трехнедельная «борьба не за власть, а за пожертвование чести и долгу троном», чем, собственно, и воспользовались члены тайных обществ. Здесь и берет начало реализация той внутренней готовности исполнить свой долг, которая объясняет оценки Николая I, что я приводил выше.

– Каким образом повлияло само восстание на его политику?

– Именно отталкиваясь от того, что он узнал о деятельности декабристов, то есть с учетом их планов и чаяний, император во многом формировал свою концепцию. Почти сразу после событий 14 декабря Николай I поручил секретарю Следственной комиссии Александру Боровкову подробно изложить выводы, вытекавшие из намерений мятежников, которые, помимо прочего, преследовали цели положить конец различным злоупотреблениям, существовавшим в государственной и общественной жизни России, засилью иностранцев в администрации и отсутствию необходимых с их точки зрения свобод.

Царствование Николая I началось с восстания декабристов 14 декабря 1825 года (Фото предоставлено М. Золотаревым)

В соответствующей записке делопроизводителя значилось:

«Надобно даровать ясные, положительные законы; водворить правосудие учреждением кратчайшего судопроизводства; возвысить нравственное образование духовенства; подкрепить дворянство, упавшее и совершенно разоренное займами в кредитных учреждениях; воскресить торговлю и промышленность незыблемыми уставами; направить просвещение юношества сообразно каждому состоянию; улучшить положение земледельцев; уничтожить унизительную продажу людей; воскресить флот; поощрить честных людей к мореплаванию – словом, исправить немыслимые беспорядки и злоупотребления».

Первоначально деятельность царя и была направлена именно на устранение этих изъянов, на кропотливую работу по осуществлению, как он не раз подчеркивал, «постепенных усовершенствований», основанных на «христианских правилах».

Царь стремился преодолеть шараханья

– В какой степени Николай наследовал политике старшего брата?

– Он стремился преодолеть непоследовательность политики и неопределенность задач предшествовавшего царствования, покончить с шараханьями между самодержавными началами и либеральными тенденциями.

В манифесте от 13 июля 1826 года по случаю коронации говорилось о том, что «не от дерзостных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше… дополняются недостатки, исправляются злоупотребления».

Николай признавался младшему брату, великому князю Михаилу Павловичу:

«Революция на пороге России, но, клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохраняется дыхание жизни, пока Божиею милостью я буду императором».

В его видении Россия оставалась страной, в которой достаточно целеустремленно культивировалась устойчивая связь государства с народом в свете христианского самосознания, и вот как раз на этой связи и на осуществлении постепенных усовершенствований в духе христианских правил и основывалась его новая концепция, которая отличалась ясностью и заслуживала одобрение, например, Пушкина.

– Какое практическое воплощение находила эта идея?

– Эпоха Николая I – это эпоха неустанного труда во всех сферах жизни. Можно очень много говорить о том, как рос объем промышленного производства, как формировались новые условия для развития науки, искусства и культуры в целом, как создавались обсерватории, какое направление, в частности, получило зодчество и т. д. Этот труд отмечали даже недоброжелатели императора. Не удержался от похвалы, между прочим, и Астольф де Кюстин, известный необоснованной критикой русской жизни при Николае.

«Во мне поднимается, – писал маркиз, – волна почтения к этому человеку: всю силу своей воли направляет он на потаенную борьбу с тем, что создано гением Петра Великого; он боготворит сего великого реформатора, но возвращает к естественному состоянию нацию, которая более столетия назад была сбита с истинного своего пути и призвана к рабскому подражательству». И сам царь, как отмечал французский мемуарист, говорил ему о том, что «надобно еще сделаться достойным править русским народом», а также признавался, что в невзгодах он «старается искать убежища в глубинах России». Это, повторю, мнение Астольфа де Кюстина.

Пушкин разделял намерения императора

– Как складывались отношения Пушкина с Николаем?

– Это очень важный и очень сложный вопрос. В 1828 году Пушкин писал:

Беда стране, где раб и льстецОдни приближены к престолу,А небом избранный певецМолчит, потупя очи долу.

Это, конечно, про их отношения с Николаем. И действительно, далеко не всегда этот император приближал к себе лучших людей, по-настоящему честных, талантливых. Ему недоставало умения различать и использовать их и, судя по всему, легче жилось и дышалось среди порой морально несостоятельного, но привычного казенного верноподданничества. Об этом и сокрушался Пушкин, за которым был установлен тайный надзор, тогда как правительство сделало ставку на Фаддея Булгарина и Николая Греча.

 

Однако есть и другая сторона: именно Николай I, возможно, вообще первым в России признал за Пушкиным особый статус, увидел в нем национального гения.

А.С. Пушкин в селе Михайловском. Худ. Н.Н. Ге (Фото предоставлено М. Золотаревым)

По словам Дмитрия Николаевича Толстого, прощение поэта императором и возвращение его из ссылки составляли самую крупную новость эпохи. Монаршей милостью начавшийся диалог Пушкина с самодержцем обернулся для поэта заменой обычной цензуры на высочайшую. Кроме того, император попросил Пушкина представить ему записку о народном воспитании. В дальнейшем благосклонность государя к Пушкину сохранялась, и в 1831 году, например, поэт писал Павлу Нащокину: «Царь (между нами) взял меня на службу, то есть дал мне жалования и позволил рыться в архивах для составления «Истории Петра I». Дай Бог здравия царю!»

Вспомним и такой эпизод. Когда в «Северной пчеле» Фаддея Булгарина стали появляться издевательские выпады против Пушкина, Николай повелел главе III Отделения Александру Бенкендорфу призвать к себе издателя и запретить ему отныне печатать какие бы то ни было критические разборы литературных произведений, а если можно, то и закрыть газету. С тех пор Булгарин перестал задевать поэта в своих публикациях. А когда в 1836 году Пушкин задумал издавать журнал «Современник», император дал ему на то разрешение, несмотря на резкие возражения многих влиятельных лиц.

Наконец, в истории последней дуэли поэта царь показал себя беспристрастным и справедливым судьей, приказал позаботиться о материальном обеспечении его семьи, а Дантеса разжаловал в солдаты.

Вот что было со стороны Николая. А со стороны Пушкина отмечалось движение навстречу тем благородным устремлениям императора в решении государственных задач, о которых речь шла выше. Ратуя за союз с правительством, плодотворный для государства и народа, поэт намеревался, как он писал, «пуститься в политическую прозу», вникал в монаршие проекты «контрреволюции революции Петра» – это его определение. «Ограждение дворянства, подавление чиновничества, новые права мещан и крепостных – вот великие предметы», – утверждал Пушкин в письме Петру Вяземскому.

Объявление о коронации императора Николая I в Москве. Литография Л. Куртена (Фото предоставлено М. Золотаревым)

О том, каково было желание поэта участвовать в этой живой истории не только лирой, но и прямой публицистикой, можно судить по таким его словам:

«С радостью взялся бы я за редакцию политического и литературного журнала, то есть такого, в коем печатались бы политические и заграничные новости. Около него соединил бы я писателей с дарованиями и таким образом приблизил бы к правительству людей полезных». Так он писал, давая понять, что разделяет намерения императора.

На Западе привыкли считать Россию варварской

– Но от образа Николая Палкина никуда не деться. Откуда он взялся?

– Этот образ возник из разных источников. Либерально-демократические, а затем и либерально-социалистические догмы со временем набрали силу, начали доминировать в России и стали ведущим направлением общественной мысли. В конце концов они преодолели очень мягкое сопротивление власти, проложили себе дорогу и победили. В соответствии с этими догмами решительно отторгалось все то, что так или иначе было воспитано и взращено православными, государственными, народными традициями и не совмещалось с провозглашаемыми ими новаторской ломкой, политическим эквилибризмом и моральной казуистикой. Вследствие такого целенаправленного отторжения православных устоев, на которых главным образом держалась концепция Николая I (хотя на практике она не всегда осуществлялась как следует), возник тот негативный взгляд на его правление, о котором мы все знаем.

Культивирование отрицания, протеста и насильственных изменений, идущее, условно говоря, от Александра Радищева, через декабристов к революционным демократам, готовило идеологическую почву для будущей беспамятной авангардистско-большевистской идеологии, которая, в общем-то, и создала этот «учебниковый» взгляд на Николая.

«Научно-коммунистические» идеи, разрушающие исторические предания, разрывающие преемственность и подвергающие прошлое принципиальному шельмованию, изначально не согласовывались прежде всего с христианскими традициями. Поэтому неудивительно, что эпоха Николая I с такими ее жизнеутверждающими началами, как «православие, самодержавие, народность», стала излюбленной мишенью для либеральной, а потом и для коммунистической историографии.

Ведь еще Маркс и Энгельс считали русскую монархию одним из самых серьезных препятствий на пути практического и организационного воплощения их теорий. Собственно, эта идеологическая борьба, или, как сейчас сказали бы, пиар-кампания, и сформировала негативный образ Николая I.

– Вы упомянули Маркса и Энгельса. Наверное, это не единственные люди на Западе, которым не очень импонировал Николай?

– Разумеется. На Западе, в западной прессе, которая активно использовалась нашими прогрессистами, создавалось определенное общественное мнение. «Нас считают гуннами, грозящими Европе новым варварством, – писал в 1835 году мыслитель Владимир Печорин, один из первых наших диссидентов. – Профессора открыто провозглашают это с кафедр, стараясь возбудить в слушателях опасения против нашего могущества». А вот выводы из отчета III Отделения за 1841 год: «Источником недоброжелательства к русским почесть можно, с одной стороны, предания старинной политики германских народов, с другой – зависть, внушаемую величием и силою нашей империи, и мысль, что ей провидением предопределено рано или поздно привлечь в недра свои все славянские племена, и, наконец, злобу против России партии революционеров, которые беспрестанно появляющимися в Англии, Франции и Германии пасквилями, изображая Россию самыми черными красками, гнусною клеветою стараются вселить к ней общую ненависть народов».

Я специально занимался этим вопросом и могу сказать, что черных красок там не жалели. Подбирали соответствующие своим задачам эпитеты. Для территории России – «бескрайняя степь», «леденящий полярный круг», «Сибирь». Для подданных царя (откровенная ксенофобия!), о казаках, калмыках, киргизах, татарах, башкирах, – «курносые», «узкоглазые». Для оценки правления Николая – «смесь рабства и деспотизма», а самого Николая I – «народоубийца», «лицемер», «персонифицированное зло». Для характеристики русского общества – «варварство», «кнут», «нагайка», «запах сала и дегтя». Наконец, для выражения отношения к соседям – «распластавшийся гигант», «чудовище», «хищная птица», «борьба между светом и тьмой, солнечным пеклом и ледяным холодом».

Английские и французские карикатуры XIX века изображали Россию дикой и кровожадной страной, наводящей ужас на соседей

Таким образом, долгие годы на Западе велась идеологическая кампания против России под девизом борьбы с деспотией. Объяснялось это необходимостью противостояния культуры варварству. Многие приемы той кампании используются и в наши дни.

Доблесть Николая обернулась против него

– Но неужели не было реальных оснований для всех этих негативных оценок? Взять, например, репрессии, хотя бы одну только казнь декабристов.

– Ну, это вряд ли была репрессия. Проводилось разбирательство, решение было принято судом. Можно спорить об адекватности отдельных решений, о справедливости или несправедливости в отношении конкретных людей, но это наказание едва ли можно назвать репрессией, поскольку правительство имело дело с умыслом на цареубийство, нарушением присяги и убийством героя Отечественной войны Михаила Милорадовича.

Хотя нельзя отрицать эксцессов чрезмерной боязни революционного движения. Главным образом, конечно, это касалось идеологической сферы, области развития общественной мысли, отчасти культуры. И ведь что интересно: когда, скажем, запрещали журнал «Европеец» Ивана Киреевского, ставившего своей целью отдать все силы просвещению народа и служению Отечеству, Киреевский был представлен, по словам Пушкина, «сорванцом и якобинцем», тогда как никакие западники и социалисты, по утверждению Ивана Аксакова, не подвергались такому преследованию, как славянофилы. Между тем именно славянофилы-то и мечтали о реализации той христианской политики, которую заявлял Николай I. Все дело в том, что между царем и обществом, между государем и народом постепенно вырастало «бюрократическое, полицейское средостение», которое все искажало и отравляло их отношения. Это и вело к таким последствиям.

Бой на Малаховом кургане в Севастополе в 1855 году. Худ. Г.Ф. Шукаев. Правление Николая I завершилось поражением России в Крымской войне (Фото предоставлено М. Золотаревым)

«Эта тупая среда, – писал философ-славянофил Юрий Самарин, – лишенная всех корней в народе и в течение веков карабкавшаяся на вершину, начинает храбриться и кривляться, а власть делает уступку, но уступку без всякой пользы для общества». И вот эти уступки, эти несовершенства кадровой политики сказались, кстати говоря, и на результатах Крымской войны.

– Очевидно, что Крымская война навсегда останется историческим клеймом на Николае – как печальный итог его правления.

– Английский историк Алан Тейлор отмечал, что до 1854 года Россия, может быть, пренебрегала своими национальными интересами ради всеобщих европейских. Действительно, оборотной стороной доблести Николая, его верности принципам легитимизма и твердости в отстаивании сложившегося в Европе порядка стало то, что он упускал из виду реальную политику. Его союзники в этом отношении были куда большими реалистами. Николай же действовал прямолинейно, теряя гибкость в отстаивании собственных интересов, хотя видел, как поворачивается дело и как затягивается этот враждебный узел, как Пруссия и Австрия вступают в союз вроде бы со своими противниками – Англией и Францией – против России.

Если бы Россия открыто пообещала независимость порабощенным Турцией народам, это могло бы придать готовящейся войне освободительный характер и обеспечило бы моральную поддержку славян, а также расширение военной базы России. Но русские чиновники, предлагавшие Николаю твердо держаться принципов легитимизма, на это не решились – и война была проиграна.

 «Он сам разбудил революцию»

Николай I был на всю жизнь напуган восстанием декабристов, и его политика во многом определялась этим страхом, считает доктор исторических наук, профессор РГГУ Оксана КИЯНСКАЯ.

Фото: Наталья Львова

Крымская война показала, насколько был неправ Николай, культивируя особость России и консервируя ее общественное развитие.

Казнь декабристов оставила гнетущее впечатление

– Представляется, что своей негативной исторической репутацией Николай I обязан двум главным факторам: сложному отношению к нему со стороны носителей исторической памяти, то есть русских интеллигентов, и тому, что его правление закончилось крайне неудачной Крымской войной…

– Помня о том, чем закончилось его правление, не забывайте, с чего оно началось – с казни декабристов. А поскольку декабристы для многих поколений образованных людей в России – это почти что «наше всё», то не только первые русские революционеры, но и вся наша интеллигенция в целом простить ему этого не могла, не может и уже, очевидно, не простит. К тому же это была первая казнь за очень-очень долгое время…

– Но ведь Николай многим декабристам – почти всем – смягчил наказание, а между тем это были люди, замышлявшие государственный переворот.

– Это сложный вопрос. С одной стороны, в России тогда были совершенно определенные законы. И по этим законам большинство из тех, кто был предан суду, подлежали смертной казни. Если бы действовали по закону, вполне можно было бы повесить не меньше 100 человек. И то, что в итоге были казнены только пятеро, – это, конечно, не что иное, как милость государя. Но с другой стороны, на общество, которое смертной казни давно уже не видело (а большая часть общества не видела вообще никогда), это произвело очень тяжелое, гнетущее впечатление.

Тут целый комплекс проблем. Можно разбираться с каждым конкретным казненным: кого наказали правильно, кого – нет. Ведь среди казненных были и те, кто вообще не участвовал в восстаниях. Вот, например, Павел Иванович Пестель, руководитель Южного общества, – он ведь ни в каком реальном действии не участвовал. Его арестовали раньше, и его вина заключалась в том только, что он мыслил «не так». И за это был повешен.

Справедливо это? С точки зрения закона, может быть, да. Потому что, согласно воинским артикулам, умысел на цареубийство приравнивался к деянию. Но с точки зрения человеческой логики, разумеется, нет. Как минимум потому, что с ним этот умысел разделяла еще куча народу, но всех не повесили, а его повесили.

После смерти Николая I А.И. Герцен начал издавать альманах «Полярная звезда», на обложке которого размещались портреты пяти казненных декабристов (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Впрочем, дело даже не в этом, не в каких-то частностях. А в том, что если бы Николай знал, чем обернется эта смертная казнь, то он вряд ли бы на нее пошел. Тот же Александр Герцен писал, что император так и не понял, что сделал из виселицы крест, перед которым будут склоняться поколения. Он сделал из декабристов героев, сделал из них мучеников, превратил их в высокий пример для подражания. И естественно, потом это все привело к очень печальным последствиям, в том числе для династии, для монархии, для его же собственных потомков. Николай разбудил очень серьезные силы, которые загнать обратно уже не удалось.

– Получается, что он сам невольно породил революцию…

– Конечно. Ту самую, которой так боялся, с которой всю жизнь боролся. Сначала декабристская легенда распространилась за границей, но в конце его жизни она достигла и России, и он уже ничего не мог с этим поделать.

Царь боялся старшего брата до его смерти

– Как отразилось восстание декабристов на правлении Николая?

– Главное – он очень испугался. И удивился, что его не убили, в чем признавался прямо. У его жены нервный тик остался до конца жизни.

Впоследствии Николай пытался в обход дворянства делать ставку на купцов, мещан, русское «третье сословие» – заигрывая с ними, давая разнообразные льготы и т. д. Даже его обращение к крестьянскому вопросу стало следствием все того же страха перед дворянами. С дворянством ведь ничего нельзя было сделать: «Указ о вольности дворянства» никто не отменял.

Между тем высшая знать действительно была настроена против Николая, так как очень многие ее представители пострадали в результате судебного процесса над декабристами. Их родственники, сохраняя внешнюю лояльность, вели тайную переписку с Сибирью, посылали нелегальные посылки – этим занималась масса людей. То есть Николай утратил традиционно главную опору царской власти. От этого страха, этого клейма восстания он так до конца и не сумел освободиться.

– А династический кризис, который и создал условия для восстания, был исчерпан?

– В том-то и дело, что нет. Никакого официального отречения от престола цесаревича Константина так и не последовало, и все следующие шесть лет, пока тот был жив, Николай очень нетвердо сидел на престоле, боялся старшего брата и вынужден был править с оглядкой, потому что Константин Павлович в любой момент мог явиться в Петербург и заявить о своих законных правах. Ситуация была на редкость щекотливая.

На подавление Польского восстания 1830–1831 годов Николай I отправил войска под командованием генерала И.И. Дибича (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Фактор Константина сыграл свою роль даже во время подавления Польского восстания против российского владычества в 1830–1831 годах. Ведь это была часть России только условно – независимое государство со своей Конституцией, со своим судом, со своей монетой и с собственной армией, которое соединялось с империей только личной унией: русский царь и польский король были едины в одном лице. Так вот Константин Павлович управлял тамошней русской администрацией в качестве наместника царя. Управлял к тому времени уже полтора десятилетия и совершенно ополячился. Польская знать его очень любила, он был женат морганатическим браком на польской графине. И по косвенным данным, у него был план стать полноценным королем польским без России.

Восстание началось с того, что польский сейм провозгласил независимость и предложил Константину корону. В этот самый момент вспыхнул бунт черни, которую сейм, разумеется, не контролировал. Она напала на дворец Константина, были убиты его приближенные, а он сам бежал и вернуться уже не мог.

Если бы Николай I знал, чем обернется казнь декабристов, он вряд ли бы пошел на этот шагКогда начался поход русских войск на Польшу во главе с генералом Иваном Дибичем, тот, будучи достаточно храбрым, известным полководцем, никак, однако, не мог сладить с восставшими. А все потому, что Константин, оставаясь при русской армии, всей душой был на стороне поляков, очень радовался их победам, связывал руки Дибичу и не давал ему разбить противника. Известны письма Дибича к Николаю, где он просит убрать из армии Константина, который ночами напивается пьяным и поет под окнами польский гимн. Но Николай боялся его возвращать в Петербург. Подавить мятежную Польшу удалось лишь после смерти Константина.

Пушкина Николай обманул

– И все-таки казнь декабристов была его единственной казнью, а то, что мы привыкли называть золотым веком русской культуры, пришлось именно на правление Николая, то есть на 30-е годы XIX века.

– Ну, начался золотой век все-таки раньше, в 1820-е, при Александре I. Одним из покровителей литературы той поры был тогдашний министр духовных дел и народного просвещения Александр Николаевич Голицын, впоследствии «съеденный» Алексеем Аракчеевым. При Николае большинство людей, воспитанных Голицыным, остались в литературе. Они впитали либеральные идеи, им было трудно приноровиться к новой власти. И тем людям, которые относили себя к элите, причем не политической и не военной, а, скажем так, духовной, то есть писателям и журналистам, при Николае жилось, конечно, тяжело, особенно если у них были не те взгляды, каких ждало от них правительство. Таких людей было очень много.

Более того, даже искреннее желание подстроиться, попасть в тренд, как мы бы сейчас сказали, ничего не гарантировало. Вот, к примеру, журналист Николай Полевой, издатель «Московского телеграфа». Уж как он старался быть благонадежным и верноподданным! Сам себе организовал дополнительную цензуру III Отделения, чтобы никто не обвинил его в том, что он печатает что-то противное воле государя. Но один неосторожный отзыв о пьесе, которая ему понравилась, но не понравилась Николаю, – и журнал закрыт.

– А какого рода репрессии вообще грозили оппозиционерам?

– Безусловно, ничего похожего на сталинские репрессии не было: другой взгляд, другая культура, другая эпоха. Однако могли посадить в тюрьму. Могли запретить печататься. Могли отправить в отставку. Впрочем, нельзя забывать, что большая часть активных деятелей русской культуры, да и вообще русской истории, – это дворяне: они и так могли выйти в отставку, жить себе спокойно в деревне. Между тем это были молодые, социально активные люди, тем более если речь идет о литераторах; а их отлучали от читателя, отлучали от источника существования, и, разумеется, это все воспринималось как несправедливость, как своего рода репрессии. Хотя, повторюсь, массово никого за решетку не бросали.

– Взаимоотношениями государства и литературы Николай занимался лично?

– Александр I вообще не касался вопросов литературы. Николай, напротив, живо всем этим интересовался: он литературу пытался «регулировать». Будучи сторонником романтизма, он поддерживал писателей-романтиков, даже когда их биографии могли вызывать сомнения у властей. Допустим, Александру Бестужеву (Марлинскому) – декабристу, попавшему на Кавказ, – было разрешено печататься в столице. Николай I выстраивал отношения с Александром Пушкиным, Николаем Гоголем. Несомненно, такое включение императора в литературный процесс имело свои негативные стороны, поскольку не только Полевой на ровном месте лишился журнала, но и Петр Чаадаев был объявлен сумасшедшим только потому, что Николай его читал. Не читал бы – ничего бы не было.

В московской гостиной в 1840-х годах. Худ. Б.М. Кустодиев. Из издания «Картины по русской истории» (Фото предоставлено М. Золотаревым)

– Тем не менее все это не мешало, например, Пушкину «не желать четвертого царя» после Николая…

– Это правда. Действительно, Пушкин был большим сторонником Николая I. Тот вернул его из ссылки, в которую поэта отправили при Александре, и за это он был новому императору благодарен. Более того, при личной встрече в Москве, на которую поэта вызвали из Михайловского, царь обещал амнистию декабристам – друзьям Пушкина. И Пушкин жил этой идеей, этой надеждой и стал одним из самых ярых апологетов николаевского царствования. Знаменитое стихотворение «Во глубине сибирских руд» ведь не про то, что надо снова восстать, только теперь в Сибири, а о том, что близка свобода: «и братья меч вам отдадут», то есть будет амнистия.

– Но амнистии так и не было. Получается, царь обманул поэта?

– В общем да, обманул. Потому что был очень злопамятен и очень боялся отпустить сибирских узников по тем причинам, о которых мы говорили выше.

Россию боялись из-за ее отсталости

– Правление Николая завершилось крайне неудачной Крымской войной. Часто говорят, что европейские союзники просто предали русского царя, который за несколько лет до этого защитил их же от революций.

– Эта война начиналась как очередная русско-турецкая, которых с конца XVII века было немало. Сам Николай уже вел в 1828–1829 годах войну против османов, и она была успешной, к тому же отвлекла русское общество от проблем, связанных с декабристами, – небольшая, замечательная, победоносная война. То же самое было бы и в середине 1850-х, если бы Россия и Турция воевали один на один. Но на стороне Османской империи выступила Европа.

Ведь в политике, как известно, нет союзников – есть интересы. И в тот момент оказалось, что никто не заинтересован в сотрудничестве с Россией – с эдаким огромным странным монстром, колоссом на глиняных ногах. Запад пугало то, что свою волю диктовала страна, сильно отстававшая от европейских держав в экономическом смысле, в отношении уровня жизни своих граждан. Крепостничества ведь не было больше нигде в Европе. Пугало то, что страна, не решая собственные внутренние проблемы, пытается навязывать другим свой взгляд на вещи.

– Это социально-экономическое отставание и предопределило сокрушительное поражение в войне?

– Прежде всего, когда наши генералы разрабатывали планы боевых действий, они, как водится, готовились к «прошлой» войне. Но конечно, положение усугублялось тем, что в последние годы правления Николая Россия перешла в режим фактической самоизоляции: соответственно, нас не коснулся технический прогресс, который уже бурлил в Европе. Почти не было железных дорог, не было правильно организованного снабжения армии, не было современного вооружения, которое имелось у противников. Был боевой дух, но выяснилось, что эту войну уже невозможно выиграть одним лишь боевым духом – она выигрывается техникой. Это была, пожалуй, первая такая война.

Кроме того, банально выяснилось, что структура русского общества, которая нашла отражение и в армии, что называется, поросла мхом. Не существовало нормальных врачей, нормальных инженеров – были только помещики и крестьяне. А эпоха-то сменилась, и именно поэтому сразу после Крымской войны совершенно переменился образ мысли. И дело не только в крестьянском вопросе, но и в том, что главными становятся профессии учителя и врача – те профессии, что приносят реальную пользу. Возникает «женский вопрос»: могут ли женщины приносить пользу обществу? А если могут и нужны ему, значит, нужно учить и их. Крымская война показала, насколько был неправ Николай, ведя политику обособления, культивируя особость России.

Николай не мог освободить крестьян с землей

– И все же при Николае бурно развивалась экономика, именно тогда начался пресловутый промышленный переворот.

– Она развивалась неплохо исключительно в рамках крепостного права, им же ее развитие было ограничено. Россия почти не знала вольнонаемного труда: куда барин или государство велит – туда крестьянин и отправится. Это обуславливало ситуацию, при которой слабо развивалась промышленность, не создались фабрики и заводы – если только помещик рискнет и решит построить на своей земле какой-нибудь завод. Нормального предпринимательства не было. Не потому, что Николай плохой и не хотел развития промышленности, а потому, что существовало крепостное право.

– Однако есть мнение, что как раз при Николае были созданы условия для освобождения крестьян.

– Действительно, при нем существенно улучшился крестьянский быт, крепостных стало гораздо меньше. Но вообще крестьянский вопрос – это самый, пожалуй, тяжелый вопрос российской истории конца XVIII – первой половины XIX века. Об этот вопрос стукались головой многие русские цари: Екатерина хотела отменить крепостное право, Александр I очень хотел его отменить, Николай, конечно, хотел того же. Они все понимали, что торговать людьми безнравственно. Никто не говорил, что это замечательно, давайте и дальше торговать друг другом.

Однако было ясно, что с отменой крепостного права сразу завяжется огромный клубок новых вопросов. Первый и самый главный – о земле. Предположим, крестьяне все стали свободны – а что им есть? Где им работать? Как им вообще дальше существовать? Получается, им надо дать какую-то землю. А тут встает вопрос о частной собственности, потому что земля-то – частная собственность помещиков. Подобного покушения на частную собственность не допустили бы ни помещики, ни сам царь, это было просто невозможно.

Включение императора в литературный процесс имело свои негативные стороны: к примеру, Петр Чаадаев был объявлен сумасшедшим потому только, что Николай I его читалОсвобождение же крестьян без земли неминуемо привело бы к люмпенизации, к образованию целых преступных сообществ: бывшие крепостные ринулись бы в города, а там тоже есть нечего – и все завершилось бы народным бунтом, который очень трудно остановить.

Все это Николай I понимал, искал выход, как эту проблему обойти. Было создано в самом деле множество комитетов по крестьянскому вопросу, там заседали талантливые люди, которые пытались подготовить почву, постепенно решить этот вопрос, в частности, в первую очередь речь шла об освобождении некоторых категорий крестьян. Реформированием быта государственных крестьян занимался, например, Павел Дмитриевич Киселев – приближенный еще Александра I, один из самых умных людей николаевского царствования.

Граф П.Д. Киселев (1788–1872) – генерал, министр государственных имуществ, в течение нескольких лет был членом Секретного комитета по крестьянскому делу (Фото предоставлено М. Золотаревым)

 

Но на окончательное освобождение крестьян Николай, как известно, так и не решился. И, забегая вперед, скажу, что Александр II, который все-таки это сделал, тут же столкнулся со всеми перечисленными проблемами. Крестьян освободили без земли, только с маленьким личным наделом, и те решили, что настоящую волю от них утаили, что их обманули. Начались восстания, которые подавляли крестьянские команды. И вот этот вопрос о земле и рванул в 1917 году.

– Если бы крестьян освободили не в 1861-м, а в 1831 году, в исторической перспективе это было бы лучше для страны?

– Это было бы лучше в том смысле, что раньше закончилась бы торговля себе подобными в России. Но сами процессы шли бы так же, и последствия освобождения без земли были бы теми же.

– Неужели самодержавный монарх, коим был Николай I, не мог нарушить этот принцип частной собственности и наделить крестьян помещичьей землей?

– Конечно же нет. И дело даже не в том, что ему мог грозить не крестьянский, а, наоборот, дворянский бунт, но в том, что действовал «Указ о вольности дворянства», в соответствии с которым земельная собственность признавалась неотчуждаемой.

– То есть нельзя сказать, что именно при Николае была пройдена та точка невозврата, после которой революция 1917 года стала неизбежной?

– Нет, мне кажется, что эта точка находится в 1861 году – это освобождение крестьян без земли. С этим они не могли смириться, и избежать бунта было уже невозможно.

Беседовал Дмитрий Пирин