«Делай что должно…»

Этот номер «Историка» посвящен императору Николаю I. Последний рыцарь самодержавия, как его часто называют, родился летом 1796 года – 220 лет назад.

Известный русский историк Юрий Готье в начале XX века, то есть полстолетия спустя после смерти Николая I, писал о нем:

«Еще при жизни личность его вызывала среди современников два совершенно противоположных отношения. Многие из придворных деятелей, имевших личное общение с Николаем Павловичем… восхищались им и боготворили его… Наоборот, представители передовых и независимых кругов русского общества… склонны были усматривать в личности самого государя источник реакции и гнета. Ненависть к Николаю I, естественно вытекавшая из такого отношения, нашла себе самое, быть может, яркое отражение в произведениях Герцена».

Но если бы только Герцена – человека, претерпевшего от Николая, вынужденно покинувшего Родину и потому не стеснявшегося в выражениях по поводу николаевской России и самого императора…

«Единственный памятник, который следовало бы сбить, – это памятник Николая I, убийцы Пушкина», – записала как отрезала у себя в дневнике в начале 1930-х годов Марина Цветаева, тоже оказавшаяся в эмиграции на момент написания этих строк. Правда, в отличие от «революционного демократа» Герцена, пострадавшего от царизма, Цветаева была выдавлена революцией за пределы Советской России – к мужу-белогвардейцу. Несмотря на это, ее взгляды удивительным образом совпали с тиражировавшимися в те годы в СССР крайне негативными оценками «самого реакционного императора», «жандарма Европы», а заодно и «убийцы Пушкина».

Впрочем, в этих эмоциональных строках не просто «вся Цветаева» – страстная, непримиримая, вечно мятущаяся. В них еще и чуть ли не «все образованное сословие Российской империи». Эта часть общества пронесла ненависть к Николаю через все исторические надломы и, даже оказавшись после 1917 года «на обочине магистрального пути истории», не хотела, да и не могла с этой ненавистью расстаться. Не менее рьяно Николая поливали грязью и в Европе – в который раз оценки «представителей передовых и независимых кругов» России совпали с мнением западных критиков нашей страны…

Что ж, каждый имеет право на свои, в том числе и критические, оценки государственных деятелей и их деятельности. Но почему Николая именно ненавидели?

Можно, конечно, перечислить причины, лежащие на поверхности. Казнил декабристов (правда, в самом начале царствования и всего пятерых, хотя имел полное право казнить существенно больше). Вовремя не отменил крепостное право (а когда было «вовремя»: может быть, при Екатерине II или при Александре I, но почему тогда досталось только Николаю?). Был реакционером: подавлял революции в Европе, изо всех сил сохраняя «старый порядок», и искоренял «революционную заразу» в России (впрочем, люди николаевского поколения помнили, что несет «новый», революционный порядок, и не хотели его повторения). Вмешивался в европейские дела по праву сильного (однако все сильные так делали и делают). Наконец, ошибся в геополитических расчетах, веря в чистоту помыслов союзников, и в итоге проиграл Крымскую войну, а проигравших не за что любить. Но чтобы ненавидели…

Думаю, фундаментальная причина все-таки не в отдельных политических решениях. Многие современники отмечали, что Николай был человеком принципов, «рыцарем на троне» (даже его геополитический оппонент Отто фон Бисмарк называл русского императора «рыцарственным самодержцем»).

А ведь рыцарь – это твердые убеждения, которые выше конъюнктуры («Монарх не имеет права прощать врагов отечества» – эту мысль Николай сформулировал еще юношей). Рыцарь – это идеализм вместо прагматизма, это особые представления о долге и чести, которые не всегда соответствуют, а чаще даже противоречат общепринятым канонам.

Наконец, рыцарь – это цельность натуры. Именно это качество отличало Николая и от предшественника – брата Александра I, и от преемника – сына Александра II. Его дочь, великая княгиня Ольга Николаевна, записала после смерти Николая: «Папа стоял как часовой на своем посту»…

Он не был человеком, раздираемым противоречиями. И в этом смысле не стремился найти опору извне, в том числе в лице набиравшего силу общественного мнения, которое скорее презирал, чем учитывал. Он ориентировался на свои принципы и собственные представления: fais ce que tu dois, et advienne qui pourra (с франц. «делай что должно, и будь что будет»). Старинный рыцарский девиз вполне соответствовал мировоззрению императора.

В XIX веке – веке прагматизма и конъюнктуры – такое рыцарство было уже явным анахронизмом. Именно этого общественное мнение ему и не простило.

Владимир Рудаков,главный редактор журнала «Историк»