«Не хуже, чем в Германии»

Среди иностранцев, писавших о николаевской России, чаще всего вспоминают маркиза Астольфа де Кюстина, автора резко критической по отношению к Николаю I книги «Россия в 1839 году». Однако имелись и другие оценки. Например, немецкого профессора Александра Петцольда, совсем иначе изобразившего нашу страну в последний год жизни этого императора.

Московский университет. Иллюстрация из книги Александра Петцольда «Путешествие по Западной и Южной России в 1855 году», вышедшей в Лейпциге в 1864 году (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Российская империя времен Николая I под пером Астольфа де Кюстина оказалась крайне несимпатичной, и именно поэтому сочинение маркиза на Западе пришлось ко двору. В вихре тогдашних информационных бурь сокрушительная критика в адрес нашей страны была очень кстати. И сотворенный де Кюстином стереотип восприятия жив и сегодня. Однако если доверять оценкам французского наблюдателя, то и прочие мемуаристы, издававшие свои труды в Европе, должны были рассказывать нечто похожее и в чем-то дополнять выводы маркиза.

Более того, если в кюстиновской России 1839 года было совсем мрачно, то спустя 16 лет, в конце николаевского правления, «гнилость и бессилие крепостной России», которые позже обнаружит Владимир Ульянов (Ленин), говоря об итогах Крымской войны, совершенно точно можно было бы увидеть буквально невооруженным глазом. К тому же если речь идет о взгляде профессора. Но это не так…

«Место, где хорошо»

Одна из книг немецкого ученого-агронома Александра Петцольда (1810–1889) вышла в Лейпциге в 1864 году. Она называется «Путешествие по Западной и Южной России в 1855 году» (Reise im westlichen und südlichen europäischen Russland im Jahre 1855). В наши дни и эти мемуары, и их автор, уроженец Дрездена, оказались практически забыты. Между тем наблюдения немецкого профессора несомненно представляют большой интерес.

За девять лет до описываемого им в этой книге путешествия, в 1846-м, Петцольда пригласили на работу в Дерптский (ныне Тартуский) университет, и целых 26 лет своей жизни он посвятил преподаванию в этом храме науки в российской Эстляндии. За годы профессорства в Дерпте пытливый знаток сельского хозяйства немало поездил по приютившей его империи, побывав во многих городах не только европейской части страны, но и Западной Сибири, Кавказа и даже Туркестана, тогда недавно присоединенного к России. Всюду ученый живо интересовался фактами повседневной действительности и условиями жизни, собирал исследовательские материалы, сравнивал увиденное с близкими ему германскими реалиями.

Несмотря на свежесть и эксклюзивность взгляда, присущие Петцольду, в наш научный обиход его наследие почти не введено, а книга 1864 года так и вовсе фактически не цитируется. Выводы же, сделанные этим ученым и путешественником, как мы увидим из приведенных ниже фрагментов, совсем не кюстиновские.

Петцольду в России понравилось даже многое из того, что люди пушкинской эпохи во главе с самим Александром Сергеевичем неизменно бранили. Со своей точкой зрения профессор постарался познакомить соотечественников, объясняя мотив для написания новой книги так: «В прошлых работах я вычеркивал все не относящееся к сельскому хозяйству, однако в этот раз я не решился на такую сортировку… Причина – в Германии совсем не знают положения дел в России».

Так какой же увидел Петцольд Российскую империю 1855 года?

Прежде всего гостеприимной и чужестранцев не отторгающей, скорее наоборот. Профессор писал:

«Наконец настало время снова отправляться в путь; пришла пора прощаться с друзьями и с Киевом. Расставаться с местом, где было хорошо, в принципе нелегко, но насколько это оказалось тяжелым здесь, где все вокруг не только ревностно стремились оказать посильное содействие моей научной работе, но и изо всех сил старались сделать мое пребывание приятным, сколь это возможно. В самом деле! Это прекрасная особенность – гостеприимство и доброжелательность к иностранцам; такое гостеприимство и такую доброжелательность можно встретить только в России. Уезжать из российского города, в котором задержался хотя бы на пару дней, не так просто, как это можно представить из опыта, полученного в Германии. Как часто во время своих поездок по Германии я чувствовал себя таким одиноким (немец среди немцев у себя на родине!), каким никогда не был в гостеприимной России. Иностранец здесь везде чувствует себя как дома; повсюду ему протягивают руку, готовы оказать любую услугу, предоставить всякую помощь».

Не только две столицы

Петцольд рассказал в книге 1864 года немало такого, что, в сущности, могло заставить обычного немца сняться с насиженного места, чтобы съездить в Россию и посмотреть ее достопримечательности. Например, обе русские столицы профессору агрономии понравились не меньше привлекательных для него по долгу службы широких российских просторов:

«Хотел бы я посмотреть на человека, который, оказавшись в Москве, равнодушно прошел бы мимо невероятно интересной народной жизни, каковую можно наблюдать на Гостином дворе; который не поддался бы искушению полюбоваться великолепием Кремля и отправиться на правый берег Москвы-реки, даже если туда не нужно по делам, чтобы оттуда полюбоваться видом на новый царский дворец, на Кремль, а также на возвышающийся колосс в византийском стиле храма Христа Спасителя. Я сочувствую каждому, кто был в Москве со здоровыми ногами и упустил бы возможность подняться на колокольню Ивана Великого, с которой открывается вид на златокупольный город, похожий на который не найти на всем земном шаре».

Горыгорецкий земледельческий институт в городе Горки Могилевской губернии (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Воздав хвалу старой столице, ученый немец не уподобился Льву Толстому в стремлении противопоставить два главных города «империи царей». «Ровно так же обстоят дела с Петербургом, – подчеркивал он. – Кто бы не посетил, если бы выдалась такая возможность, Зимний дворец, Исаакиевский собор, Николаевский мост [ныне Благовещенский. – М. Б.]? Известно о семи чудесах света, однако в Петербург едут, чтобы увидеть восьмое, девятое, десятое и одиннадцатое, если лучше не признать сам построенный на болоте Петербург в качестве единого и притом величайшего из всех чудес света. Мне кажется, что Петербург является тем местом, куда следует отправиться, чтобы с легкостью усвоить принцип nil admirari [с лат. – «ничему не удивляться». – М. Б.] (разумеется, только в том, что касается архитектуры); ведь если ты видел Петербург, то больше нечему удивляться».

Симпатичными в описании Петцольда предстают города поменьше; глаз у профессора острый, и кое-какие местные детали вызывали у него искреннее изумление. Вот картинка из жизни губернского центра:

«Витебск, столица одноименной губернии, насчитывает 30 000 жителей, и при этом он кажется намного более внушительным благодаря множеству церквей, количество которых выходит далеко за пределы его потребностей. Город живописно расположен в долинах и на холмах в месте впадения Витьбы в Двину, и я не мог отказаться от возможности использовать время завтрака для того, чтобы обойти город со всех сторон. Поскольку было утро воскресенья, я сперва заглянул в несколько русских и католических церквей, где меня прежде всего поразило церковное пение».

Работа в поле в Молочанском округе, где находились немецкие поселения (Фото предоставлено М. Золотаревым)

В древнем Полоцке профессор отметил как раз те изменения, которые произошли при императоре Николае I, рассказав читателям об открытии памятника героям Отечественной войны 1812 года и о превращении иезуитского коллегиума в кадетский корпус. «Только около полуночи мы выехали из Дриссы [ныне Верхнедвинск. – М. Б.] и на следующее утро оказались в симпатичном городе Полоцке, насчитывающем почти 12 000 жителей (среди которых много евреев) и известном происходившей здесь в 1812 году битвой и последовавшим взятием города французами. Железный памятник в форме высокого обелиска, возведенный на живописной центральной площади, напоминает о позднейшем изгнании русскими захватчиков. Сам Полоцк был свидетелем многочисленных поворотов истории: так, например, великолепный иезуитский коллегиум, объединенный с семинарией, теперь вместе со всей своей территорией оказался передан кадетскому корпусу», – фиксировал ученый, внимательный к прошлому и настоящему тех мест, в которых ему доводилось побывать.

Александр Петцольд (1810–1889) – немецкий ученый-агроном, профессор Дерптского университета, проживший в России 26 лет (Фото предоставлено М. Золотаревым)

И повсюду он встречал обходительность и то, что мы сегодня назвали бы высоким уровнем сервиса. Скажем, пребывание в Динабурге (впоследствии Двинск, ныне Даугавпилс) ему показалось комфортнее, нежели остановка в родных германских городах: «Среди жителей Динабурга путешественнику особенно заметны евреи, и именно здесь мы познакомились с "фактором" – так здесь называют еврея, который представляет хозяина перед постояльцами в гостинице. Только с таким "фактором" здесь и имеешь дело; он занимается всем, чем только можно, и притом с расторопностью и пунктуальностью. Христианские "комиссионеры" в отелях получше в больших немецких городах, как правило, настоящие чурбаны, если их сравнить с таким еврейским "фактором"».

Великороссы, малороссы и белорусы

В путешествиях Петцольд охотно предавался и этнографическим наблюдениям. Он не только слышал о существовании «триединой русской нации», но и неплохо разбирался в этом непростом вопросе.

О великороссах профессор писал и ранее, о чем не преминул напомнить читателю в книге 1864 года: «Уже во введении к третьему разделу [«Статьи о глубинке России, прежде всего в отношении сельского хозяйства». – М. Б.], где речь шла о характере великорусского крестьянина, упоминались те ловкость и мастерство, с которыми он выполняет самые разные занятия, – те качества, которые, по моему мнению, глубоко укоренились во внутреннем физическом устройстве всего славянского племени. Русские предстали передо мной в самых разнообразных жизненных ситуациях, и я не могу дать себя переубедить в том, что здесь речь идет о народе, который обладает врожденным пристрастием к земледелию и скотоводству, каковое пристрастие к земледелию признают за германскими, а к скотоводству – за татарскими племенами. Но пожалуй, определяющей является склонность русских к всевозможным промыслам, при этом [крестьянин. – М. Б.] инстинктивно чувствует, что его ловкость, мастерство и находчивость в этих обстоятельствах могут найти более разностороннее и прибыльное применение, чем при занятии земледелием и скотоводством в обычных условиях». Петцольд подчеркивал: «Все, что я сказал в этом и других местах упомянутой книги о русских в целом, относится только к великороссам; малороссов я тогда еще не знал».

Вид на город Горки Могилевской губернии (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Взгляд ученого на жителей Малороссии несколько специфический: «Мне бы хотелось отметить лишь два очень важных аспекта, благодаря которым малоросс отличается от всех остальных соседствующих с ним племен. Во-первых, это земледелец от природы своей, о чем в той же степени нельзя сказать ни об одном другом из соседних племен… Во-вторых, он чистоплотный, и притом в такой степени, что затмевает всех своих соседей, даже татар, которые к нему ближе всего подходят».

По мнению Петцольда, и белорусов, именующихся так из-за необычных головных уборов, отличали особые черты. «Известно, что под Белоруссией понимают Витебскую, Могилевскую и Минскую губернии, земли, которые некогда были зависимыми от Литвы, из чего также следует, что в этих провинциях до сих пор сохраняются самые разнообразные польские и литовские элементы, – считает он. – Один из таких элементов проявляется в большой части населения, которую нельзя отнести ни к латышам, как на севере Витебской губернии, ни к великороссам, как на северо-востоке, ни к малороссам, которые начинают примешиваться на юге, ни к евреям, которые живут по всей стране. Они отличаются особенно острыми, очень напоминающими польские чертами лица, а также своеобразным национальным костюмом и называются белорусами из-за белых или светло-серых красок также очень своеобразных войлочных шапок, которые носят мужчины.

Александр Петцольд, по долгу службы много путешествовавший по Российской империи, писал: «Как часто во время своих поездок по Германии я чувствовал себя таким одиноким (немец среди немцев у себя на родине!), каким никогда не был в гостеприимной России» (Фото предоставлено М. Золотаревым)

Уже в Дриссе я познакомился с этой особой народностью белорусов, главных жителей этой страны, и неоднократно наблюдал, что они отличаются от латышей как внешне, так и своими обычаями и привычками… Деревни, дворы и жилища белорусов существенно не отличаются от великорусских. Крестьянские дворы, как правило, тесно примыкают друг к другу и вместе образуют либо один длинный ряд вдоль улицы, либо два ряда по обе стороны от нее. Сами здания бревенчатые, с покрытыми соломой крышами, при этом всегда есть печные трубы».

Пушкин был неправ

В чем Петцольд точно оригинален, так это в отстаивании точки зрения, что совершать поездки между Петербургом и Москвой лучше по шоссе, а не по Николаевской железной дороге, построенной в 1851 году.

Опровергая Пушкина, немец хвалил станционных смотрителей и саму систему перемещения с помощью почтовых лошадей. А также замечал, что российские дороги вполне проходимы. Почему же немцу больше понравилось передвигаться по нашим ухабистым трактам, нежели по рельсам? Рассказу об этом он посвящает довольно много строк.

«У меня был достаточно удобный повод, чтобы сравнить эту мою поездку с аналогичной, предпринятой в 1849 году, когда я преодолел то же расстояние по шоссе, поскольку железной дороги в то время еще не существовало; и если сопоставить все достоинства и недостатки обоих способов, то следует признать, что поездка по шоссе доставила мне намного больше удовольствия. Разумеется, чтобы покрыть расстояние примерно в 700 немецких миль, мне тогда понадобилось гораздо больше времени; из-за того что подчас отсутствовали лошади, приходилось делать вынужденные остановки; на маленьких станциях мне досаждали разнообразные вредные насекомые; и я не мог порадоваться такому удобному сиденью, как в поезде; на станциях первого класса накрытый стол меня ожидал лишь в порядке исключения. Однако у меня была возможность изучить страну и людей, что при путешествии по железной дороге невозможно.

В то время как путешествующий по шоссе знакомится со славным Новгородом, из окна вагона нельзя и краем глаза увидеть этот интересный, богатый своей историей город, поскольку железная дорога проходит мимо него примерно в 10 милях; точно так же нельзя увидеть красоты природы Валдайской возвышенности со знаменитым своими колокольными заводами городком Валдаем; в Вышнем Волочке не будет времени, чтобы осмотреть важный канал и шлюзы, с помощью которых Каспийское море соединяется с Балтийским, – несомненно, одна из самых диковинных водных коммуникаций, которые только есть; далее, путешествующий не увидит исключительно симпатичный город Торжок, расположенный на реке Тверце и примечательный своими кожевенными промыслами; он только издалека посмотрит на башни красивой и богатой Твери, раскинувшейся по обе стороны Волги; и, наконец, он будет лишен удовольствия наблюдать многочисленные русские деревни, равно как и развитую и очень интересную уличную жизнь.

Путешествующий на поезде из Петербурга в Москву на всем пути не увидит ничего, кроме безлюдной местности, лесов и болот, и должен радоваться лишь коротким остановкам на роскошных и похожих на дворцы станциях, удобным и уютным местам в спальных вагонах, а также быстроте и дешевизне поездки, взамен чего он отдает все преимущества путешествия по шоссе».

Итак, Великий Новгород, колокольчик, дар Валдая, и удивительные люди в России для Петцольда дороже чудес модернизации, и он приглашает соотечественников все это увидеть собственными глазами. Уроженец Дрездена прижился в России времен Николая Павловича, и его впечатления об империи порой даже можно счесть излишне благостными – но благость эта служит контрастом тому, что писали о нашей стране в Европе долгие десятилетия и что нашему немецкому профессору читать было противно. Та Российская империя, какой ее увидел и описал Петцольд, совсем не похожа на ужасающую страну из книги маркиза де Кюстина. И его взгляд также должен учитываться при обращении к той эпохе.

Михаил Борисёнок