У ласкова у князя у Владимира...

В народной памяти образ великого князя Владимира Святославича неразрывно связан с представлениями о расцвете державы, истинном золотом веке Киевской Руси – эталонной эпохе, которую хочется продлить навсегда. Хотя бы в песне

Гусляры. Худ. В.М. Васнецов. 1899

Не каждый из нас читал Житие святого равноапостольного великого князя Владимира. Мало у кого доходят руки до научных книг о временах крестителя Руси. Но все мы о Владимире Красное Солнышко узнаем в детстве, ведь не перевелись еще на Руси былины, они даже в мультипликации утвердились. Детская душа по-прежнему открывается им, замирая от восторга и сладкого ужаса. А «Руслан и Людмила»? Ведь и у Пушкина все начинается с описания знаменитого застолья у киевского князя.

В памяти народной могущественным правителем остался именно князь Владимир. Его образ буквально сросся с героическим миром русского фольклора. Кому незнакомы эти слова?

Во стольном городе во КиевеУ славного князя ВладимираБыло пированье, почестный пир,Было столованье, почестный стол.На многи князи, бояра,И на русские могучие богатыри,И [на] гости богатые.Будет день в половину дня;Будет пир во полупире;Владимир-князь распотешился,По светлой гридне похаживает…

Такая запевка предваряет многие богатырские истории – старины – киевского цикла. Ни русской речи, ни нашего национального характера невозможно представить без этих эпических песен, которые чаще всего мы называем былинами.

Уж так повелось в русском фольклоре: если князь – то князь Владимир. Если зима – то снежная, если фрукт – то яблоко, «коли пир – так пир горой». Столь веское и прочное народное признание заслужить непросто.

Впрочем, энциклопедии безапелляционно указывают: «Былинный образ не служит отражением исторической личности Владимира Святославича». Не слишком ли категорично сказано?

Устный учебник?

Можно ли относиться к былинам как к источникам исторического знания? Ученые спорят веками: об этом, наверное, написана уже целая библиотека.

Все дело в том, что старины приходят к нам как свидетельства из далекого прошлого, но свидетельства искаженные. Классические сюжеты о богатырях складывались, по-видимому, в X–XIV веках. Однако мы знаем былины киевского цикла в основном в интерпретациях конца XVIII – начала XX века, в редких случаях – конца XVII столетия. То есть перед нами вовсе не жесткий диск скрытой камеры времен святого равноапостольного великого князя. Его фольклорный образ – это произведение искусства, а значит, в нем переплетены фантазии авторов и их воспоминания о прошлом. О прекрасном прошлом, каковым представлялась эпоха Владимира в годы распрей и поражений.

Но не только ностальгические мотивы звучат под былинные гусли. На образ Владимира Красное Солнышко повлияли и впечатления о великих князьях и царях московских. Выдающийся исследователь фольклора Владимир Пропп даже видел в некоторых сюжетах, связанных с киевским князем, шарж на царя Василия Шуйского.

В памяти народной могущественным правителем остался именно князь Владимир. Его образ буквально сросся с героическим миром русского фольклора

Историки и филологи от века пристально вглядывались в повествования о богатырях. Еще до того, как появился термин «былина», отец русской историографии Василий Татищев рассуждал: «Песни древних, хотя они не таким порядком складываны, чтоб за историю принять было можно, однако ж много можно в недостатке истории из оных нечто к изъяснению и в дополнку употребить, как видим Омера [Гомера. – А. З.], песнями нечто в память оставившего. Я прежде у скоморохов песни старинные о князе Владимире слыхал, в которых жен его имянами; тако ж о славных людех Илье Муромце, Алексие Поповиче, Соловье-разбойнике, Долке Стефановиче и проч. упоминают и дела их прославляют, а в истории весьма мало или ничего. В пример сему о Путяте я из песни изъяснил. Но я жалею, что ныне таких песен списать не достал». Таким образом, Татищев использовал старины как источник – наравне с летописями.

Историк другой эпохи – советский академик Борис Рыбаков – и вовсе сближал былины с летописями, даже по линии авторства: «Летопись всегда рассматривалась как дело государственное. Вполне возможно допустить, что дядя и воспитатель Владимира, Добрыня, был причастен не только к созданию некоторых эпических былин – произведений тех лет, но и к созданию первой сводки разнородных материалов по истории Киевской Руси».

Иллюстрация к былине «Добрыня и змей». Худ. Е.А. Кибрик (Изображение РИА Новости)

Как тут не вспомнить и другое, более известное, афористическое рассуждение Рыбакова: «Былины – это как бы устный учебник родной истории, сложенный самим народом; он может сходиться с официальным изложением истории, но может и резко расходиться с придворными летописцами. Для нас очень важны народные оценки тех или иных явлений и событий, которые мы находим в былинной эпической поэзии, так как это единственный способ услышать голос народа о том, что происходило тысячу лет назад». До Рыбакова похожий взгляд на былины пропагандировал и другой советский историк-академик – Борис Греков.

Былинное время протекает сразу в нескольких измерениях – в прошлом и настоящем. Потому и полюбили народный эпос выдающиеся историки и мыслители – А.С. Хомяков, Д.И. Иловайский, Б.Д. Греков, Б.А. Рыбаков, И.Я. Фроянов... Богатырские песни показывают динамизм исторического факта – не закостеневшего раз и навсегда, а существующего в процессе интерпретаций, переосмыслений. Правда истории изменчива, пластична. Что больше повлияло на историю Руси: подлинный князь Владимир, многое сделавший для Древнерусского государства, или его образ – фольклорный, церковный, литературный? Тут все взаимосвязано: былины воздействуют на нас столетиями, но и отрывать их от исторической почвы нельзя.

Извечный вопрос: кто правдивее? Летописцы, работавшие по заказу властей, зависимые от идеологической и церковной конъюнктуры, создающие государственный миф? Или все-таки народные сказители, которые опирались на устойчивые пересуды о прошлом, на обобщенные сложившиеся репутации князей, воинов, врагов?

Да, авторам героических песен (а к ним причисляется любой сказитель, хоть одну из них пропевший) многое диктуют законы жанра, необходимость развлекать слушателя, поэтому исполнителей так тянет к фантастике. В отличие от летописцев, они и не пытаются привязать события к каким-либо датам. Былинным героям вольготно существовать в эпическом времени, в котором перемешаны эпохи – «златая цепь на дубе том». Там вечно правит ласковый (пусть подчас и взбалмошный, даже вероломный) князь Владимир, в котором мы различаем не только силуэт князя-крестителя, но и черты Ивана III, Ивана Грозного, Василия Шуйского, Алексея Михайловича. Опять же, это не фотографии монархов, а отзвуки их народного восприятия. Словом, как ни назови русские былины – старинами, песнями, героическими поэмами, они дополняют корпус канонических исторических источников. Причем речь тут идет об истории всех веков существования былин в народном творчестве.

Первый среди равных

Почему в былинах называют Владимира не Великим, не Святым, не Старым, а неизменно – Красное Солнышко? Почему в песнях не отражено главное свершение князя – Крещение Руси?.. Христианство никогда не было прямоезжей дорогой. Евангельское учение постоянно приходилось адаптировать к устоям и нуждам общества. Так происходит с каждой большой идеей, с каждой религией. И хотя нередко государство нещадно боролось с пережитками язычества, древние традиции продемонстрировали жизнеспособность.

Конечно, в былинах Владимир – христианский монарх. В этом нет и тени сомнений. И богатыри готовы защищать «веру христианскую». У слушателя создается впечатление, что православие на Руси утвердилось давно. Что неудивительно, ведь былинные сюжеты складывались в ту пору, когда православие уже стало частью русского самосознания. Сказителей мало интересовал рубеж принятия христианства, для них Русь – извечно крещеная. Но прозвание Красное Солнышко отсылает и к языческой сути князя, к статусу всеми почитаемого жреца, связанного с солярным культом. Основываясь на этом, некоторые исследователи не исключают, что киевский князь мог быть (разумеется, до крещения) верховным жрецом Даждьбога – бога солнца…

В былинах мы видим лишь легкую тень этих давних представлений, далекое переосмысление, но все-таки неспроста сказители не отказываются от «солнечного» титула. К тому же в христианской традиции он превратился в один из символов государственной власти. Монарха связывали с одним из главных небесных светил. Самый известный пример – «король-солнце» Людовик XIV.

«Богатырские песни, очевидно, принадлежат к древнему периоду нашей истории; вероятно, были они петы если не при самом Владимире, то вскоре после него», – предполагал славянофил Константин Аксаков. Киев при этом великом князе был центром притяжения для племен от Новгорода до Тмутаракани. Правителю удавалось демонстрировать силу и мудрость, решительность и распорядительность. Есть гипотеза, что воспоминания о расцвете Киевской Руси утвердились как былинный канон в годы зависимости от Золотой Орды, во времена кровавых междоусобиц… Образ могущественного государства поддерживал народное самосознание в эпоху поражений. Особое восхищение вызывал Владимир, контролирующий огромное пространство, необыкновенно удачливый в военных предприятиях.

Фольклорный образ Владимира – это произведение искусства, а значит, в нем переплетены фантазии авторов и их воспоминания о прошлом. О прекрасном прошлом, каковым представлялась эпоха князя в годы распрей и поражений

Но не только в годы средневековых усобиц образ князя был столь востребован. Былинный (а отчасти и летописный, и житийный) Владимир стал олицетворением триады, которую сформулировал в XIX веке министр народного просвещения Сергей Семенович Уваров, – «Православие. Самодержавие. Народность». Киевский князь подходил под эту формулу, как никто другой. В былинах он представал крепким правителем, стремившимся к самодержавной власти во всех русских землях. Летописный и житийный образы предлагали образец новообращенного христианина: князь сильно переменился после святого крещения и пытался применять евангельские законы на практике даже в политике. А проявлением народности стали незабываемые пиры в стольном Киеве. Народная память сохранила предание о том, как на пирах тех и неимущих сажали к столу.

Застольный князь

Из сюжетов, в которых Владимир предстает главным героем, наиболее популярны былины о его сватовстве и женитьбе. Классическая завязка: князь изъявил желание жениться – и храбрецы ищут ему невесту. Сказители воспевают и жену князя – Евпраксию. Но, как и исторического Владимира, былинного князя ни скромником, ни аскетом не назовешь.

Брал он Настасью королевичнуЗа ручки белыя, за ея перстни злаченые,Опускает он с молодаго жеребца;Брал он ее за груди нежныя,Целовал в уста печальныя,Проводил в палаты белокаменны,В те палаты красовитыя.Пир он провел по честномуИ людей накормил до сытешенька,А сватов напоил до пьянешенька.Все люди идут, да похваляются:«Вот у нас есть солнышко Владимир-князь,Владимир-князь стольнокиевский:Нет таковаго во всей РусиИ нет таковаго в каменной Москве».Тут век о Владимире старину поютСинему морю на тишину,А всем добрым людям на послушанье.

А вот о воинских доблестях князя певцы вспоминали нечасто. Былинный Владимир воевал гораздо реже, чем его исторический прототип. Между тем, судя по письменным источникам, князь даже в преклонном возрасте возглавлял походы, не раз рисковал жизнью.

Константин Аксаков одним из первых прочитал русские былины как культуролог и подробно их прокомментировал. Не прошел он и мимо княжеского образа: «Владимир в песнях не одарен богатырской силой, не имеет даже храбрости, часто смущается и пугается перед бедою; в особенности страшен ему грозен посол из Орды, – одним словом, образ его в песнях вовсе не величав. Но зато образ этот вполне добродушен, но зато привет и ласка – его неотъемлемые качества. Добрая душа греет людей, и страшно-могучие богатыри Владимира, от подвигов которых он иногда не знает сам куда деваться, любят его, служат ему охотно и зовут «красное солнышко, ласковый Владимир-князь!». Постоянно радушный и ласковый хозяин, Владимир является в песнях почти всегда на веселом пиру со своими гостями».

Тут есть в чем разбираться. Культ богатырей – явление органичное для того времени, когда от физической силы и на войне, и на охоте, и в крестьянском труде зависело слишком многое. Из разных городов Руси их всех влекло в стольный Киев-град, к князю Владимиру. И в этом вполне резонно видят народное одобрение сильного государства.

Испытание князем Владимиром силы русского богатыря Яна Усмаря перед поединком его с печенежским богатырем. Худ. Г.И. Угрюмов. 1797 (Фото: РИА Новости)

Почему же образ самого Владимира в классических былинах статичен? Ведь существовали сюжеты о том, как князь побеждает змия, но они не стали популярными. Чаще всего он предстает в гриднице, во главе «почестного пированьица». За столом подчас решаются судьбы богатырей, но правитель редко выходит за пределы резиденции. Верно то, что исторический Владимир действительно прославился пирами, однако он не знал, что такое размеренная жизнь. Жажда завоеваний, любовь к далеким походам передалась ему от отца – неутомимого воина Святослава. А певцы вот остались равнодушными к воинским подвигам Владимира. Быть может, тут сказалась московская традиция XVII века, когда цари проводили дни в церковных и светских ритуалах, покидая Кремль лишь для богомолья, а не для походов?

Хотя есть и другое предположение. В глубокой древности, задолго до Владимира, вождь племени должен был постоянно пребывать у священного очага, оставаться дома хозяином. Кто знает, может, тут аукнулась именно эта седая традиция?

Пятна на мундире

В эпосе любого народа всегда можно почувствовать оппозиционные настроения. Налет скепсиса по отношению к власти, довольно критичный взгляд на тех, кто нажил палаты каменные. На тех, кто затевает войны и распри, в которых витязям приходится погибать.

Архиепископ Новгородский Феофан Прокопович (1681–1736). В 1705 году, еще преподавая в Киево-Могилянской академии, он написал трагедокомедию «Владимир» (Фото: РИА Новости)

Вот и князь Владимир – персонаж отнюдь не безукоризненный. Образцом чрезвычайно высоких моральных качеств среди главных героев богатырского цикла на протяжении веков оставался Добрыня Никитич. Вот кому неведомы зависть, трусость, жадность, вспыльчивость, коварство, жестокость. Он самоотверженный защитник Отечества, благородный витязь.

Кстати, Илья Муромец, безусловно любимый былинный герой всея Руси, тоже не чужд человеческих слабостей. Он бывает своенравным и обидчивым, но всегда твердо стоит за правду. Сказители же симпатизируют ему, даже когда богатырь в знак протеста устраивает в Киеве форменный погром. Илья есть Илья, равных ему нет. Слабости приближают его к нам, он – земной, черноземный. Нашенский!

А Владимир… Он, конечно, вызывает восхищение, но нередко демонстрирует крайнее властолюбие, порой скор на расправу и страшно несправедлив. Эпос не любит безукоризненно положительных героев. Вспомним Гомера: жестокость гордеца Агамемнона, интриги Одиссея, слепую ярость Ахилла… Владимир же подчас под горячую руку незаслуженно обрушивает кару и на Добрыню, и на Илью. Сказитель, разумеется, неизменно сочувствует опальным героям. А как жестоко и несправедливо обошелся князь с самым скромным богатырем – Сухманом!

Посадил его Владимир стольнокиевскойВо тыи погреба во глубокии,Во тыи темницы темныи,Железными плитами задвигали,А землей его призасыпали,А травой его замуравили,Не много ли не мало лет-то на тридцать…

Сюжет о гибели (а по существу, о демонстративном самоубийстве) Сухмана-богатыря – наиболее мятежный, бунтарский по отношению к Владимиру. Илья Муромец (или, в некоторых вариантах, Добрыня Никитич) – второстепенный герой этой былины. Он помог Сухману, доказал его правду, верность князю и всей земле русской. Тогда-то Владимир и смилостивился, даровал богатырю и свободу, и почести. Но тот не пожелал служить несправедливому правителю – предпочел смерть (сорвал маковые листочки, которыми были прикрыты его раны, полученные в сражении с силой татарской, и истек кровью, давшей начало реке Сухман…). Честь для него оказалась выше службы. Нет сомнений, что симпатии сказителя и его слушателей – на стороне Сухмана.

Иллюстрация к былине «Сухман». Худ. Е.А. Кибрик (Фото: РИА Новости)

Так что же, здесь проявляется ненависть к Владимиру? Не все так просто! Эпос – прихотливая материя, не замешанная на прописных истинах. Крестьянскому мировоззрению свойственна трезвая оценка политиков, их миссии, их специфической морали. Князь Владимир не был отделен стеной от своих дружинников, да и вообще от киевлян. Его образ жизни крепко связан с принципами военной демократии. Но тут вдруг – деспотизм во вкусе более позднего времени…

Былинный Владимир воевал гораздо реже, чем его исторический прототип. Между тем, судя по письменным источникам, князь даже в преклонном возрасте возглавлял походы, не раз рисковал жизнью

Песня о Сухмане – это не аристократическая фронда. В ней мы ощущаем застарелое крестьянское недовольство правящими кругами. В советские времена историки, повествуя о любой эпохе, преувеличивали накал классовой борьбы. А в последние годы мы впали в другую ересь: попросту не замечаем социальных противоречий. Создаем иллюзию вечно благостных взаимоотношений между «кесарем и слесарем». Но страусиные манеры, думаю, и в пропаганде не помогают, а уж в науке – подавно. И в данном случае это именно тот исторический ракурс, когда песня честнее летописи, где власть и всегдашняя правота князя – сакральная ценность. Где перечить князю может только равный ему. Потому там и прослеживается отношение к междоусобным войнам как к чему-то привычному, а про таких Сухманов – просто-напросто умалчивается. Зато в народе жила потребность излить обиду на сильных мира сего в таких песнях.

Выдающимся политиком предстает Владимир в сюжете о его спецоперации по нейтрализации Чурилы Пленковича – enfant terrible русских былин. (Заметим здесь в скобках, что даже автор Жития святого князя Владимира любуется, помимо прочего, его умением мыслить рационально, в том числе при выборе веры.)Говорил Владимир таково слово:

«Хоть и много на Чурилу было жалобщиков,А побольше того челомбитчиков:А теперь на Чурилу я суда не дам».Говорит Владимир таково слово:«Премладой Чурила ты сын Пленкович!Хошь ли идти ко мне во стольники,Во стольники ко мне, во чашники?»Иной от беды дак откупается,А Чурила на беду и нарывается:Пошел ко Владимиру во стольники,Во стольники к нему, в чашники.И поехали они в Киев-град.

Тут можно проследить разнообразные ассоциации. Кто такой Чурила? Этот богатырь от слова «богатство» не имеет отношения к заставе защитников земли русской. Состоятельный феодал, прожигатель жизни, он «потаскун, бабий соблазнитель». Перед этим щеголем холопы всегда носят «подсолнечник», предохраняющий лицо его от загара. О князе Владимире сказители таких подробностей не сообщают. Когда княгиня просит мужа сделать Чурилу постельником, тот ревнует, замечает опасность и отпускает красавца в его усадьбу.

Чурила поступил на службу к Владимиру, поддавшись уговорам. В этом сюжете видится метафора завоевания Киевом соседнего племенного союза, вождь которого становится данником великого князя. Такие корни не исключены, но старательно завуалированы.

Далекие отголоски

В век русского классицизма воссоздавался и прославлялся отечественный аналог Античности – былинный период Киевской Руси. Речь идет об идеализированной Античности, которую считали временем гармонии, золотого сечения.

Образ святого князя, крестителя Руси, оказался, конечно, в центре создававшейся поэтами XVIII века древнерусской героики. Русская классическая литература по существу началась с трагедокомедии Феофана Прокоповича «Владимир» (1705), вчитаться в которую сегодня непросто. Другое дело – написанная в 1772-м трагедия Якова Княжнина «Владимир и Ярополк».

Иллюстрация к былине «Илья Муромец в ссоре с князем Владимиром». Худ. Е.А. Кибрик. (Фото: РИА Новости)

Княжнин построил произведение на остром противопоставлении персонажей-антиподов, заглавных героев пьесы, братьев Владимира и Ярополка. Важнейшей добродетелью, отделяющей идеального Владимира от резко отрицательного Ярополка, представлялась самозабвенная преданность идее укрепления государства, установления гражданского мира, утверждения просвещения. Всеми этими устремлениями поэт сполна наделяет младшего из князей. Ярополк эгоистичен, его снедают химеры собственных, оторванных от общественных интересов желаний. И он терпит и духовный, и политический крах, становясь преступно деспотичным князем, а затем и прямым предателем Родины. Образы трагедии наделены вполне традиционными для этих исторических персонажей чертами – только заметно, что молодой Княжнин исполняет летописный сюжет с огромной силой искренней веры в идеалы своего Владимира.

В XX веке былинный, сказочный князь Владимир появляется и в кино. Достаточно вспомнить два шедевра режиссера Александра Птушко – «Илья Муромец» и «Руслан и Людмила». В обеих картинах в роли князя Андрей Абрикосов. Невозможно забыть его мягкий, но уверенный, истинно княжеский голос, подлинно царственные манеры. В «Илье Муромце» Владимира вряд ли можно назвать положительным героем, но Абрикосов своего героя не принижал. Зрители, главным образом дети, смотрели на него не без восхищения. Кино вовсе небезобидно: у этого вида искусства – силушка богатырская. Но не менее важно, что до сих пор переиздаются былины киевского цикла. Появляются новые адаптации для детей, рождаются замечательные иллюстрации. «Былинники речистые» продолжают рассказ.

Андрей Абрикосов в роли князя Владимира в фильме Александра Птушко «Руслан и Людмила» по мотивам поэмы А.С. Пушкина (Фото: Фотохроника ТАСС)

Наверное, это необходимо, чтобы наряду с житийным и летописным образами святого равноапостольного князя, наряду с историческими изысканиями исследователей, вглядывающихся в тайны прошлого, существовал и Владимир Красное Солнышко. Сказочный, он по-прежнему притягивает богатырей, которые хотят и стремятся послужить Руси. Он пирует, и за длинным княжеским столом найдется место и для нас.

Автор: Арсений Замостьянов