Выстрел в писательском поселке

Шестьдесят лет назад, 13 мая 1956 года, в казенном дачном коттедже подмосковного поселка Переделкино застрелился человек, которого миллионы советских людей считали «самым главным» современным писателем и образцом коммуниста. Это был автор «Молодой гвардии» Александр Фадеев…

Александр Александрович Фадеев (1901–1956)

«Фадеев лежал на широкой кровати, откинув руку, из которой только что – так казалось – выпал наган, вороненый и старый, наверное сохранившийся от Гражданской войны. Белизна обнаженных плеч, бледность лица и седина – все как бы превращалось в мрамор», – записал поэт Евгений Долматовский, одним из первых прибывший на место трагедии.

«13 мая 1956 года, примерно в 15:00, у себя на даче, в Переделкино Кунцевского района, выстрелом из револьвера покончил жизнь самоубийством кандидат в члены ЦК КПСС писатель Фадеев Александр Александрович. При осмотре рабочего кабинета сотрудниками КГБ Фадеев лежал в постели раздетым с огнестрельной раной в области сердца. Здесь же на постели находился револьвер системы "Наган" с одной стреляной гильзой. На тумбочке возле кровати находилось письмо с адресом "В ЦК КПСС", которое при этом прилагаю», – гласила реляция председателя КГБ Ивана Серова партийному руководству страны.

В некрологе, который поспешно вычитывали лично члены Президиума ЦК, покойного постарались унизить: «Фадеев в течение многих лет страдал тяжелым недугом – алкоголизмом, который привел к ослаблению его творческой деятельности…» Для официальной печати столь нелицеприятная оценка признанного автора идеологически выдержанных произведений, писателя «из школьной программы» – дело немыслимое. Ведь Фадеев немало значил для советской цивилизации.Ученик ЗемлячкиПонятие «солдат партии» не было для него риторической фигурой. В революцию он пришел школяром, его «символ веры» получил закалку на Гражданской войне и при подавлении Кронштадтского восстания. «Я стал революционером прежде, чем писателем», – заявлял Фадеев с гордостью, и отсвет боев за рабочее дело придавал его образу особый героический ореол. Особенно в глазах писателей младшего поколения, которые перед Фадеевым трепетали.

Роман Александра Фадеева «Молодая гвардия» был издан на многих языках. Фрагмент экспозиции Музея «Молодая гвардия» в Краснодоне (Фото: Дацюк/РИА Новости)

В начале 1920-х, совсем молодым, он некоторое время работал в Замоскворецком райкоме ВКП(б) под руководством Розалии Землячки. Она умела выковывать борцов – и Фадеев на всю жизнь сохранил восторженные воспоминания о знаменитой большевичке. В 1925 году он писал ей:«Я Вам чрезвычайно благодарен, вся эта "учеба" Ваша вошла в плоть и кровь, стала чем-то неотделимым. Ведь многие внутренние процессы и во мне, и в целом ряде товарищей, которых мне приходилось наблюдать, совершались незаметно для Вас, а это было – буквально – рождение и воспитание большевика, освобождение его от пут прежнего воспитания – остатков мещанства, интеллигентства и проч.».Что это означало – быть железным большевиком, строителем нового мира? Преданность идее, суровый нрав, непреклонность, когда коллективная воля партии прикажет покарать врага. В то же время – личная честность, аскетизм. Формула «близость к народу» тоже не была фикцией. Будучи одним из самых влиятельных людей страны, Фадеев мог месяцами жить в деревенской избе или в рабочей коммуналке, познавая быт колхозников или металлургов. Старался выжигать в себе колебания, сомнения – всю эту, как тогда говорили, интеллигентщину.

Он сам признавался: «Рефлектирующий Фадеев – уже не Фадеев». Со стороны иногда так и казалось: всегда подтянутый, издалека заметный по ранней седине, писательский вождь изъяснялся чеканными формулами, был голосом власти. Нередко – громил тех, о ком еще недавно с не менее высокой трибуны отзывался с уважением. Надо, значит, надо, и прочь сомнения. Фадеев был истовым приверженцем идеи – и сохранял непоколебимую стать, даже когда внутренне содрогался. Во многом именно об этом «Разгром» – его лучшая книга, вышедшая в свет в 1927-м.

Этот роман стоит в одном ряду с такими «непринаряженными» произведениями о Гражданской войне, как «Тихий Дон» Михаила Шолохова, «Россия, кровью умытая» Артема Веселого, «Сорок первый» Бориса Лавренёва. В «Разгроме» революционная масса показана вовсе не такой, какой она «должна быть». В отряде Левинсона собрались герои, но отнюдь не идеальные борцы за светлое будущее. Они подчас корыстолюбивы, жестоки, сварливы. Темные нравы… Впрочем, как и у басилевсов Гомера. Эти люди не похожи на рыцарей революции, их еще долго придется перековывать…

Допустимо ли насилие ради революционной целесообразности? Здесь – главный нерв «Разгрома», и, по-видимому, этот вопрос стал роковым для Фадеева, отозвавшись и в его сбивчивом предсмертном послании. «Нужно было жить и исполнять свои обязанности» – так завершается роман. Борьба с врагами, борьба с самим собой – и великое слово «нужно».Генеральный секретарьС 1938 по 1954 год, с небольшим перерывом, Фадеев возглавлял Союз писателей СССР – с 1946-го был и председателем правления, и генеральным секретарем организации. Тогдашний писательский союз – это от 2 тыс. до 4 тыс. «перьев, приравненных к штыку». И главное – это идеологическая опора государства. В те годы шли споры о «партийности в литературе», а Фадеев был живым олицетворением этой самой партийности.

Причем писательским министерством он руководил не по-чиновничьи, поскольку пылко любил литературу, считал ее краеугольным камнем государственного здания. Старания его не пропали даром: страна стала читающей именно в фадеевские времена. Да, цензура била обухом, а партийная критика – и острием топора, но не было установки на формирование равнодушной и темной массы.

Советские военные корреспонденты Михаил Шолохов (на первом плане слева), Евгений Петров (Катаев) и Александр Фадеев (на втором плане слева направо). Западный фронт. 1941 год (Фото: Георгий Петрусов/Фотохроника ТАСС)

Фадеев почти не писал, служба отнимала все силы, и это его угнетало.«Я прожил более чем сорок лет в предельной, непростительной, преступной небрежности к своему таланту, в том неуважении к нему, которое так осудил Чехов в известном письме своему брату», – признавался он поэтессе Маргарите Алигер в годы войны.Правда, после этого признания его общественная активность лишь возросла. И только на дружеских попойках он с тоской декламировал любимые стихи:

«Цвет небесный, синий цветПолюбил я с малых лет…»

НА ХХ СЪЕЗДЕ КПСС ФАДЕЕВА ОСКОРБИЛА, НАВЕРНОЕ, НЕ СТОЛЬКО ФИНАЛЬНАЯ РЕЧЬ НИКИТЫ ХРУЩЕВА О КУЛЬТЕ ЛИЧНОСТИ, СКОЛЬКО ВЫСТУПЛЕНИЕ МИХАИЛА ШОЛОХОВА, который выдал бывшему генеральному секретарю Союза писателей СССР размашистую казачью оплеуху

Иосиф Сталин доверял Фадееву больше, чем кому-либо. Видел в нем не просто преданного, но и неглупого сотрудника – не столь уж частое сочетание. К тому же Фадеев умел управлять людьми, не любил роскоши, чурался кумовства, не разводил вокруг себя льстивую свиту. Он не делал скидок для вчерашних собутыльников, а на их недоумение отвечал так: «В том и состоит моя принципиальность, что я не продам интересы советской литературы за дружеский ужин со стаканом водки! За это вы все меня и любите!» Кого-то другого за такие маневры могли записать в сатрапы и лицемеры, но Фадеева действительно любили. Здесь многое держалось не на поступках, а на обаянии.

«Неестественную идею управления литературой он воплощал с ловкостью и изяществом, которыми восхищался даже требовательный Эренбург», – писал Вениамин Каверин уже в пору подведения итогов, писал не для официальной прессы, а значит, без лукавства.

Сохранилось воспоминание о том, как к Фадееву явился директор издательства с предложением в очередной раз переиздать «Разгром». Бумага с пометой о солидном гонораре легла на стол писательского генсека. А тот строго сказал: «Сначала нужно проверить, распродано ли предыдущее издание». Притом что лишних денег у него не водилось, за длинным рублем писатель никогда не гнался. В понимании Сталина это и означало «мыслить по-государственному». Не потому ли на праздновании 60-летия вождя в узком кругу именно автор «Разгрома» произносил главный тост?

Фадееву многое прощалось. В писательских кругах ходила байка о том, как однажды литературный генсек, вдруг срочно понадобившийся Сталину, неизвестно куда исчез – его несколько дней не могли найти.При встрече Сталин спросил:

– А где это вы пропадали, товарищ Фадеев?

Фадеев, всегда верный себе, ответил честно:

– Был в запое, товарищ Сталин.

– И сколько дней длится у вас обычно такой запой?

– Дней десять-двенадцать.

– А вы не могли бы, как коммунист, проводить это мероприятие в более сжатые сроки? Скажем, дня в три-четыре?

И снова на очередном заседании Фадеев выступал в роли главного докладчика – как совесть державы. Но один раз Сталин все-таки подверг своего любимца суровой публичной критике. Вождю продемонстрировали новый фильм Сергея Герасимова – экранизацию «Молодой гвардии». Роман к тому времени уже получил Сталинскую премию первой степени и считался эталонным образцом комсомольской героики. Успех книги нельзя было назвать дутым: в библиотеках она не залеживалась, а театральные залы, когда шли спектакли по этому роману, никогда не пустовали.

После фильма вождь перечитал книгу – и нашел там искривления политической линии. «Вы изобразили молодогвардейцев чуть ли не махновцами, – упрекнул он автора. – Но разве могла существовать и эффективно бороться с врагом на оккупированной территории организация без партийного руководства?»

В декабре 1947-го со статьи в «Правде» началась кампания против романа. Фадееву пришлось оправдываться, и он по-большевистски – в ударные сроки – переработал «Молодую гвардию» в соответствии с пожеланиями товарища Сталина. Возможно, в романе стало даже больше исторической правды: после войны выяснилось, что организатор партийного подполья в Краснодоне Филипп Лютиков постоянно держал связь с молодогвардейцами. И казнили Лютикова, после зверских пыток, вместе с любимыми героями Фадеева. В новой редакции романа писатель подчеркнул организующую роль опытных большевиков – таких как Лютиков.

Критика не выбила из-под Фадеева кресло, он остался могущественным генеральным секретарем писательского союза. Для идеологов наступало непростое время: шла борьба с космополитами. Снова довелось осуждать недавних друзей – правда, эта кампания не обернулась смертными приговорами.Усталость металла Комсомол, война, подполье – эту героическую сторону жизни Фадеев познал и прочувствовал. Но в разгар расправы с космополитами ему поручили написать главный производственный роман современности – о черной металлургии, о строительстве коммунизма, сопряженном с не угасшей еще классовой борьбой. На «стальную» тему навел писателя Георгий Маленков, и это начинание одобрил сам вождь. Основным консультантом стал Иван Тевосян – один из столпов индустриализации, заместитель Сталина по Совмину, энергичный министр черной металлургии.

Самоубийство Александра Фадеева многие связывали с развенчанием культа личности Сталина. На фото: выступление первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева на ХХ съезде

Фадеев начал роман – и заставил себя увлечься, объездил не менее 15 заводов в разных городах необъятной страны. Он основательно готовился к своей «главной песне».«Помимо обширных выписок из учебников общей металлургии писатель детально изучает отдельные разделы физико-химических основ металлургического производства. Это изучение и позволило с должным знанием дела собрать необходимый материал о направлении и осуществлении технического прогресса в черной металлургии. Можно только удивляться огромной предварительной подготовке к созданию художественного произведения таким крупным писателем», – отмечал взыскательный специалист в области металлургии Александр Самарин, светило из Московского института стали, будущий академик. Замышлялась энциклопедия советской жизни, эпический гимн строителям коммунизма с рассказом о нескольких поколениях рабочих.Сюжетная основа такова: персонажи «Черной металлургии» отстаивают передовой способ литья, готовятся совершить рывок в теории и на практике. Им мешают вредители, заскорузлые перестраховщики. В трудной борьбе побеждают прогрессисты – и советская металлургия делает уверенный шаг к коммунизму. Ведь «плавка» – это не только работа с металлом, это и «переделка, перевоспитание человека, превращение его в человека коммунистического общества». Так широко замахивался Фадеев. Он врос в заводскую среду, полюбил своих героев, поверил в чудодейственную силу новой технологии. И вдруг все рухнуло.

Первое издание романа «Молодая гвардия». 1946 год

Фадеев с горечью признавался в одном из писем:«В борьбе за некоторые технические открытия, называвшиеся тогда "революцией в металлургии", оказались правыми не "новаторы" (ибо это были раздутые лженоваторы), а "рутинеры" (ибо они оказались просто честными и знающими людьми)».Теперь нужно было все начинать с нуля, переписывать многостраничный роман… Считается, что именно этот крах авантюрной металлургической теории сломал Фадеева.

Интересно, вот если бы Пушкину доказали, что Сальери не убивал Моцарта, а Борис Годунов непричастен к гибели царевича Дмитрия, бросился бы он переписывать свои трагедии? Впрочем, Фадеев относился к литературе как к политическому высказыванию и за каждый сюжетный поворот готов был отвечать по всей строгости партийной дисциплины.

После смерти Сталина он оказался почти банкротом – во многом потому, что роман с металлургией не сложился. Все громче звучали чьи-то издевательские куплеты о легендарном фадеевском недуге:

Когда он выпьет минерального,Тогда мы видим генерального.Когда хлебнет он натурального –Тогда не видим генерального.

Депрессивная оттепель

Весной 1953 года, вскоре после смерти Сталина, Фадеев направил «в верха» нервическую записку: поделившись своими тревогами в связи с упадком литературы, он попросился в отпуск, чтобы освободить время для работы над «Черной металлургией». Выступил он и с предложением реорганизовать Союз писателей: избавить творческих работников от изнурительных общественных нагрузок, а управление литературой передать… да хоть напрямую партийным органам! Но Хрущев и Маленков – новые лидеры державы – не соизволили его даже принять. Опытный политик, он быстро понял, что оказался в изоляции. Руководство Союзом фактически перешло к поэту Алексею Суркову.

Корней Чуковский называл Александра Фадеева «литературным маршалом». И это не было преувеличением

Фадеев к нему, своему заместителю, относился очень неровно: то дружески, то ревниво, то неприязненно. Впрочем, бороться за власть автор «Разгрома» не стал – то ли от усталости, то ли из внутреннего благородства. На Втором Всесоюзном съезде советских писателей, проходившем в декабре 1954 года, главный доклад зачитывал Сурков – новый руководитель Союза писателей СССР. Правда, титула «генерального» он, как и Хрущев, не получил: настало время первых секретарей.

Вроде бы Фадеев и хотел сбросить с плеч управленческие заботы, однако отставка не принесла ему счастья. Он привык вершить судьбы литературы, привык к вниманию властей, а тут сразу очутился, что называется, за бортом.

На ХХ съезде КПСС Фадеева оскорбила, наверное, не столько финальная речь Никиты Хрущева о культе личности, сколько выступление Михаила Шолохова, который выдал бывшему генеральному секретарю Союза писателей СССР размашистую казачью оплеуху.«Фадеев оказался достаточно властолюбивым генсеком и не захотел считаться в работе с принципом коллегиальности, – заявил автор «Тихого Дона». – Остальным секретарям работать с ним стало невозможно. Пятнадцать лет тянулась эта волынка. Общими и дружными усилиями мы похитили у Фадеева пятнадцать лучших творческих лет его жизни, а в результате не имеем ни генсека, ни писателя».На ХХ съезде Фадеев не был избран членом ЦК: он откатился на ступеньку ниже в партийной иерархии, стал лишь «кандидатом». А из лагерей и ссылок возвращались коллеги, побывавшие по ту сторону революционной целесообразности. Реабилитированные.

Литератор и партийный функционер Игорь Черноуцан вспоминал:«Однажды после затянувшегося заседания в Союзе писателей мы вместе с Фадеевым вышли из его кабинета в приемную. Навстречу нам поднялся худой, бледный, плохо одетый человек. Это был, как оказалось, Иван Макарьев, бывший соратник Фадеева по РАППу, только что вернувшийся в Москву из лагеря.– Ах, Иван, – радостно обратился к нему, раскрыв объятия, Фадеев. – Где ты? Что ты? Почему ты до сих пор не заявился ко мне? Ты ведь знаешь, как я рад тебе!

Макарьев отступил на шаг назад и отвел руки за спину.

– Товарищ Фадеев, – сказал он подчеркнуто сухо и официально, – до тех пор, пока вы не объясните мне, почему мои письма к вам оказались у моего следователя, я вам руки не подам.

Фадеев вспыхнул до корней волос и, резко повернувшись, молча вышел из приемной. А когда он наконец овладел собой, все еще потрясенный и взволнованный, говорил мне:

– Ну как он мог поверить, что я предал его? А что до писем, так письма его ко мне я послал в прокуратуру потому, что в них было пламенное и даже несколько неожиданное для частной переписки восторженное, экзальтированное выражение любви и преданности Сталину. Я был уверен, что они послужат лучшим доказательством его полной невиновности и абсурдности выдвинутых против него обвинений. По-видимому, следователь-подлец только показал издали ему мои сопроводительные письма и прокомментировал их провокационным образом: "Что вы упираетесь, гражданин Макарьев, ведь вот даже ваш ближайший друг обличает вас в предательстве и шпионаже! Узнаете почерк?" Как я докажу Ивану, что все это гнусная и злобная провокация? Где мои письма, да и где сейчас этот следователь? Наверное, и сам он уже расстрелян…»

Иван Макарьев наложил на себя руки через два года после смерти Фадеева. Говорят, реабилитированного товарища обвиняли в растрате партийных денег, но среди причин самоубийства называли и муки совести в связи с гибелью Фадеева.

11 мая 1956 года Фадеев в последний раз побывал в высоком кабинете. Хрущев пригласил к себе писателя и нескольких ветеранов-молодогвардейцев. Обсуждались спорные вопросы романа: одному из предателей Фадеев дал вымышленную фамилию – Стахович, но в этом персонаже узнавали комсомольца Виктора Третьякевича, который был комиссаром «Молодой гвардии». На скором суде во время войны Третьякевича оговорили – и Хрущев пытался восстановить справедливость. Вспыхнул конфликт. Писатель вспылил и даже, по имеющимся свидетельствам, в лицо назвал Хрущева троцкистом. А через два дня Никита Сергеевич уже редактировал фадеевский некролог.

«САМОДОВОЛЬСТВО НУВОРИШЕЙ ОТ ВЕЛИКОГО ЛЕНИНСКОГО УЧЕНИЯ ПРИВЕЛО К ПОЛНОМУ НЕДОВЕРИЮ К НИМ С МОЕЙ СТОРОНЫ, ИБО ОТ НИХ МОЖНО ЖДАТЬ ЕЩЕ ХУДШЕГО, ЧЕМ ОТ САТРАПА СТАЛИНА. Тот был хоть образован, а эти – невежды»

Предсмертное послание Фадеева вышло противоречивым и резким – так мечется человек, угодивший в ловушку. Опубликовать его удалось только в годы перестройки. Писатель проклинал «товарища Правительство»:«Литература – этот высший плод нового строя – унижена, затравлена, загублена. Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать еще худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти – невежды. <…> Последняя надежда была хоть сказать это людям, которые правят государством, но в течение уже трех лет, несмотря на мои просьбы, меня даже не могут принять. Прошу похоронить меня рядом с матерью моей». Здесь нет покаяния, нет страха перед возмездием «за преступления сталинских лет». Скорее разочарование в новых хозяевах жизни. Хотя современники указывали на иные причины самоубийства. Считалось, что Фадеев испугался расплаты за участие в репрессиях. Пустили в ход саркастический афоризм: «Всю жизнь он простоял на часах, а потом выяснилось, что он стоял на часах перед сортиром!»

Памятник на могиле Александра Фадеева на Новодевичьем кладбище

Друзья искренно оплакивали его – теперь уже опального, оплеванного.«И мне кажется, что Фадеев с той виноватой улыбкой, которую он сумел пронести сквозь все хитросплетения политики, в последнюю минуту перед выстрелом мог проститься с собой такими, что ли, словами: "Ну вот, все кончено. Прощай, Саша"», – писал Борис Пастернак.Обстоятельными и в то же время надрывными стихами откликнулся на выстрел в Переделкине поэт Борис Слуцкий. В них многое схвачено точно:

Любил рубашки голубые,Застольный треп и славы дым,И женщины почти любыеНапропалую шли за ним.

***

Хитро, толково, мудро правил,Судил, рядил, карал, маралИ в чем-то Сталину был равен,Хмельного флота адмирал…

Арсений Замостьянов, кандидат филологических наук

ЧТО ПОЧИТАТЬ?

ЖУКОВ И.И. Фадеев. М., 1989 (серия «ЖЗЛ»)Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917–1956 / Под общ. ред. А.Н. Яковлева. М., 2005