Источник русской народности

Новгород в Руси золотое дно.

М.П. Погодин. «Марфа, посадница новгородская»

Новгородский государственный объединённый музей-заповедник, выросший из епархиального древнехранилища 1913 года, — это и Детинец, и десятки архитектурных памятников вне кремлёвских стен. Это уникальная коллекция древней иконописи, русских монет, печатей и колоколов. Наконец, это крупнейшая в мире коллекция археологических находок, относящихся к Средневековью.

Господин Великий Новгород был одним из крупнейших торговых центров Средневековья

В XIX веке здесь не велись даже задокументированные археологические изыскания. Правда, ещё в 1804 году прибыл в Новгород епископ Евгений Болховитинов, знаток древних рукописей, которых множество хранилось в монастырях, и он-то предположил, какие сокровища могут скрываться под ногами. Но, для того чтобы их обнаружить, понадобилось полтора столетия.

Мы, потомки, не видавшие воочию ни пышного расцвета феодально-республиканского Новгорода, ни кровавого его заката, можем теперь заключить, что нам очень повезло многажды: прежде всего что он был именно таким. Основанный у полноводных истоков Волхова, удалённый от Киева, Владимира и Москвы (и защищённый ими с юга от монголо-татар), держащий торговые пути близ Балтийского моря, окружённый полями и упрятанный в леса и болота, Новгород имел более всего шансов на самобытное развитие и воспользовался ими. Однако дело не только в местоположении Великого Новгорода, ставшем залогом его величия, — сама земля словно приложила старания, чтобы сделать это место мечтой археолога и историка: глинистая почва, хорошо консервирующая дерево, не нарушенная перекопами; даже перепланировка XVIII века прошла не по древней застройке, а по задворкам былых усадеб. Нарушения, вызванные строительством XVIII–XX веков, коснулись лишь поверхностных уровней культурного слоя, не глубже напластований конца XV столетия. Сокрытый Новгород с домами, мастерскими, лавками, пристанями, улицами ждал своего исследователя и в относительно недавнем времени дождался.

Энциклопедия русской жизни

Наиболее систематически исследования новгородских раскопок изложены в трудах Артемия Владимировича Арциховского и Бориса Александровича Колчина. Их работы начались в конце 20-х годов, а после Великой Отечественной войны им были приданы такие материально-технические возможности, «о которых раньше нельзя было и мечтать». По инициативе Колчина на раскопках были применены электрические лебёдки и транспортёры для отвоза земли (впервые в советской археологии), и это значительно повысило эффективность труда, избавив от необходимости вручную перетаскивать отработанную землю. Арциховский излагает факты, для непосвящённого удивительные: «Сырость сохранила нам дерево. По мере нарастания культурного слоя в Новгороде становилось сухо. С известного уровня это делалось препятствием для консервации растительных веществ. Бревна Х–XIV вв. сохранились настолько хорошо, что из них обычно можно и теперь построить домик, и он простоит несколько недель. Бревна XV века во многих случаях рыхлые и гнилые. От бревен XVI века сохраняется только древесный тлен. Бревна XVII, XVIII и XIX вв. сгнили бесследно или почти бесследно, и только от бревен XX века уцелели кое-какие следы».

Таким образом, самый древний слой оказался и самым сохранным: повышенная влажность почвы мешала проникновению воздуха и жизнедеятельности вызывающих гниение бактерий. Потому и почва, извлекаемая из раскопов, была «мёртвой» и негодной к использованию в садоводстве, если только её предварительно не смешать со свежей поверхностной землёй. Зато «в течение двенадцати лет был раскопан мощный культурный слой толщиной до 7,5 метров на площади около 10 тысяч кв.м. Вскрытие столь обширного комплекса не имеет аналогий в истории раскопок средневековых городов», — пишет Колчин. И что только не было здесь найдено! Прежде принято было считать, что торговля в Новгороде преобладала над собственным производством, однако находки позволяют в этом усомниться: напротив того, каждый следующий год раскопок открывал новые грани древнерусского мастерства.

«Древнерусское токарное ремесло, до новгородских раскопок едва поддававшееся археологическому изучению, теперь может быть подробно изучено. Токарных резцов найден целый ряд, а деревянной посуды, выточенной на токарном станке, обнаружено множество. Оказалось, что этот станок применялся в Новгороде уже в Х веке», — пишет Арциховский, с удовлетворением перечисляя огромный список того, что ещё отыскалось в Новгороде в изобилии или впервые: первая гвоздильня и множество пил, хотя существование в Древней Руси этого орудия долго вызывало сомнения; ножницы современного типа с кольцами и на гвоздике, появившиеся на Руси в Х веке; самые древние скоростные лыжи современного типа (XIII век); археологические материалы по садоводству и огородничеству (оказалось, что огурцы и вишни тоже распространились у нас уже в Х веке); огромное количество остатков кожаной обуви — похоже, новгородцы чуть ли не все носили её, доступна она была даже небогатым людям. Такой высокий уровень технологий соответствовал развитию ремёсел в Западной Европе того времени.

Для истории искусства сохранность дерева была не менее важна: многие деревянные предметы — от мебели и наличников до игрушек и шахматных фигур — покрыты были резными узорами, очень близкими к красочным узорам новгородских пергаментных книг. Резьба по дереву являлась наиболее доступным и массовым искусством на Руси, и в отличие от красок, которые сырая земля отнюдь не пощадила, резные орнаменты сохранились отменно. Ещё одна славная находка — музыкальные инструменты различной степени сохранности: гусли, трёхструнные смычковые гудки, флейты-сопели и железные подковообразные варганы. А стальной пластинчатый доспех, обнаруженный в слое XIV века, позволил сделать вывод, что доспехи, в каких изображались воины на древних иконах, действительно существовали на Руси (до этой находки были известны лишь кольчуги).

Новгородская вещевая коллекция помогла составить представление почти обо всех сторонах жизни Великого Новгорода, но не только его. Важнейшее значение новгородских находок заключается в том, что они позволили делать смелые и аргументированные обобщения. Благодаря Новгороду мы можем теперь утверждать, что тот русский народный быт, который хорошо нам известен по памятникам XVIII–XIX веков, уходит корнями в глубокую древность и даже в X веке совершенно узнаваем. Учёные предсказывали: «Исследователи других русских городов будут черпать в Новгороде хронологические аналогии. Это облегчается тем, что материальная культура древнерусского города вообще однородна. На севере и на юге, на западе и на востоке встречаются одни и те же типы вещей» — итак, один уникально сохранившийся древний русский город позволяет судить о быте тысячелетней давности, свойственном всему прототипу Российского государства.

И всё же это не главное, чем восхитил археологов Великий Новгород. То, о чём пойдёт речь далее, хотя бы понаслышке известно каждому образованному гражданину России.

«Я ждал этого двадцать лет!»

Так, по свидетельству очевидцев, воскликнул профессор Арциховский, когда молодая работница Нина Акулова прямо на мостовой XIV века в щели между досками настила заметила свиток берёсты, на котором сквозь грязь виднелись буквы. Этот день — 26 июля 1951 года — навсегда вошёл в историю русской археологии. «Впечатление было такое, будто из-под земли раздались живые голоса».

Это и были живые голоса: никакого официального архива в новгородских раскопах обнаружено не было. Куски и свитки берёсты находились разрозненно и случайно — так мы сегодня теряем или выбрасываем ненужный бумажный мусор. Любовные послания, деловые записки, завещания, наставления, детские каракули. «От Микиты к Ульянице. Пойди за меня. Я тебя хочу, а ты меня». «Невежа писал, не думая казал, а кто это читал…» — тут свиток обрывается, и читатель волен сам домыслить шутку восьмисотлетней давности. Мать просит сына купить ей «зендянцу добру» — и это первое свидетельство употребления хлопчатобумажной ткани на Руси. Детям в школе рассказывают о рисунках мальчика Онфима, который учится писать и попутно изображает всадника, закалывающего копьём поверженного врага, — в той же схематической манере, в какой сегодня мальчишки лет шести могут нарисовать танк или человека с автоматом.

Город сильно пострадал во время военных действий летом 1941 года

Это было удивительнейшее открытие средневековой гражданской переписки, и оно не могло бы состояться, если бы новгородцы писали не на берёсте и писали чернилами. Грунтовые воды уничтожили бы такие надписи, как уничтожили краску. Но жители Новгорода свои послания процарапывали. Нельзя сказать, что прежде этого открытия не было оснований предполагать грамотность новгородцев (и недаром Арциховский этой знаменательной находки «ждал»): многие найденные предметы были помечены инициалами владельцев, что предполагало грамотность не только самого владельца, но и тех, кто должен был обратить внимание на пометки. Однако лишь открытие берестяных посланий показало, насколько широко была распространена грамотность среди новгородского простонародья. Один из самых влиятельных российских историографов Борис Рыбаков делает такой знаменательный вывод: если на Востоке литературным языком многих неарабских стран был арабский, если в средневековой Европе в делопроизводстве и дипломатической переписке применяли латынь, то на Руси существовало единство народного и государственного языка. Возможно, именно это обстоятельство в итоге стало главной причиной, почему на огромных российских пространствах расхождения между местными говорами куда менее значительны, чем в пределах Италии или Германии.

Богатую новгородскую находку иногда сравнивают с египетскими папирусами, что, конечно же, лестно. Однако папирусы никогда не имели такой тесной связи с почвой — в прямом и переносном смысле. Новгородская берёста, будучи найдена в том или ином домохозяйстве, нередко проливает свет именно на его историю. Город на Волхове стал внушительным мостом между средневековой археологией и средневековой историей. Но, даже не будь благословенных особенностей местной почвы, он, несомненно, притягивал бы к себе взгляды историков: слишком своеобычно было и политическое устройство Новгорода, и его искусство: порой лирическое, чаще — монументальное и всегда — ярко экспрессивное.

«Где София, там и Новгород»

С самого начала археологов и историков интересовала вечевая площадь. Вече при всех имущественных ограничениях, о строгости которых по сей день спорят исследователи, — ближайший образец прямой демократии, к которому мы можем обращаться как к традиции, нематериальный исторический символ Великого Новгорода, главная примета (и следствие) его величия.

Мест вечевого собрания было самое малое два. Одно — на Ярославовом дворище — характеризуется тем, что летописцы считают нужным всякий раз его отмечать, как если бы случай сбора вече именно здесь был не вполне очевидным. Однако главным местом была площадь перед Святой Софией. Она, как это видно на средневековых иконах и монетах, никогда не застраивалась. Этот обычай нарушился в XIX веке, и нарушение было знаменательным. Мы о нём ещё поговорим. Само изображение на новгородских монетах не князя, а храма являлось выдающейся особенностью. Сама надпись на них «Великого Новагорода» вместо имён князей была фрондой. Для Михаила Петровича Погодина, писавшего (после Декабристского восстания) свою «Марфу-посадницу», сомнений не существовало: эту фронду, эту «утлую вольность Новгородскую» царь Иоанн имел полное право сокрушить, «ибо хотел твёрдого блага всей России». Но можно ли было писать о новгородцах без сочувствия? А где сочувствие, там и Святая София, душа новгородская.

Мужайтеся. Не унывайте духом. Никто таков как Бог с Святой Софией

Новгородский собор строился в середине XI века по воле сына Ярослава Мудрого Владимира Ярославича и матери его, княгини Ирины, в монашестве Анны, которые впоследствии здесь, в Святой Софии, и упокоились. В то время собор — первое каменное здание Великого Новгорода, первое, что видели странники, плывущие в Новгород по Волхову, — очевидно, не уступал киевскому, но неприятельские нашествия «от половчанина Всеслава до шведа Делагардия» лишали его многих украшений внешних и внутренних; полоцкий князь, в 1066 году ограбив собор, взял даже колокола и крест князя Владимира. Также и горел храм неоднократно, «и каждый раз усердие святителей и граждан обновляло дом Святой Софии», — повествуется в описании архимандрита Аполлоса, составленном в 1846 году.

Избрание архиепископа, как правило, происходило на вече у собора — общим голосом клира и народа или по жребию. В жребиях, пишет Аполлос, полагалось три имени на престол Софийский, и маленький мальчик брал с престола один из них; тогда было совершаемо так называемое возведение на сени.

Знаменский собор

Свободное избрание владык новгородских продолжалось три с лишним столетия и прекратилось в 1483 году, когда их стали присылать из Москвы, «и немногие из них имели утешение скончаться на своей пастве». До посвящения Макария (воспитателя Ивана Грозного) Святая София в течение семнадцати лет оставалась вовсе без владыки.

Конец приходит Новгородской воле! Недаром крест с Софии нашей сшибло

В августе 1941 года город заняли гитлеровцы. Их артиллерия била по пригородным церквям на правом берегу Малого Волховца, который был передним краем обороны советских войск. Храмы XII–XIII веков с их бесценными фресками были разрушены — некоторые потом удалось отстроить заново. Так, удалось восстановить церковь Спаса на Нередице, но богатейшие её росписи остались лишь в акварельных копиях и фотографиях, что до сих пор позволяет искусствоведам использовать их в сравнительном анализе. Однако вернёмся к Святой Софии. Зимой 1942 года в купол собора залетел шальной снаряд. Венчавший главу крест был сбит и висел на металлических тросах. Оккупировавшие город испанские солдаты сняли крест и вывезли его в Испанию.

Был разрушен и знаменитый образ Спаса Вседержителя, о котором есть легенда: писали его в середине XI века по воле Луки Жидяты, второго епископа новгородского, который велел начертать руку Спасителя благословляющею, но рука трижды сжималась в кулак, и наконец послышался «таинственный глас»: «Аз в сей руце Моей держу Великий Новгород; когда же сия рука Моя распространится, тогда будет граду сему скончание». Рука Христа так и не «распространилась» — фреска была уничтожена, а Новгороду настало не скончание, а тотальное разорение (вплоть до того, что из позолоченных листов с куполов собора солдаты вермахта делали шкатулки и табакерки), за которым, правда, последовали Победа и всплеск государственного интереса к древнерусскому искусству.

Новгородский кремль

Это было как нельзя кстати для Святой Софии: к тому времени от фресок XI–XII веков уцелели только отдельные фрагменты. Так, в южной, Мартирьевской, паперти собора сохранилось изображение византийских святых Константина и Елены, на стенах центрального барабана — изображения ветхозаветных пророков и архангелов. В интерьере храма уцелели два старинных иконостаса, чудотворная икона «Богоматерь Знамение» XII века, бронзовые Корсунские врата XI века, древнейший православный некрополь, богато изукрашенное резьбой деревянное моленное место Ивана Грозного, шестиярусное бронзовое паникадило — дар Бориса Годунова.

Город-музей

Дерево, извлечённое из глубин земли, живёт недолго. Если знаменитые новгородские фрески во множестве уничтожались пренебрежением потомков и войной, то чудесные археологические находки погибали просто от соприкосновения с воздухом. На первых порах вещи, которые во что бы то ни стало следовало сохранить, погружали в воду. Впоследствии проблема стабилизации и консервации предметов деревянной новгородской культуры была решена, но многие находки были вывезены в столичные музеи. Зачастую вывозились и иконы, хотя в Новгородском музее и сейчас одна из лучших в России экспозиций иконописи XI–XIX веков. Здесь, в частности, хранится и первое на Руси живописное произведение, автор которого известен: икона «Никола Липный» Алексея Петрова (1294 год).

Марфа Посадница. Уничтожение Новгородского веча. Худ. Клавдий Лебедев

Хотя уникальность Новгорода побуждала ставить вопрос шире, чем просто создание исторических и художественных экспозиций. Летом 1969 года впервые в советской государственной практике было принято постановление Новгородского городского совета «Об охране культурного слоя Новгорода», предусматривающее обязательный порядок предварительного археологического исследования территорий древней части города, отводимых под текущую застройку. Ещё до окончания войны, сразу после освобождения изрядно пострадавшего города, академик Борис Дмитриевич Греков высказался о его предпочтительной судьбе: «Новый город следует строить несколько ниже по течению Волхова, а на месте древнего Новгорода устроить парк-заповедник. Ниже по течению Волхова и территория выше, и строительство будет дешевле: не надо будет нарушать многометровый культурный слой древнего Новгорода дорогостоящими глубокими фундаментами домов». Да, музей-заповедник проявляется в Новгороде повсюду, но город не прерывал хозяйственной жизни и не удалился из исторического центра вниз по Волхову…

Это красивое предложение осталось нереализованным, и спустя сорок лет академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв с тоской писал о том, что органичная часть заповедного облика Новгорода — окружающий пейзаж, панорама, которую не следует нарушать: «Город со всех сторон был окружён полями, по горизонту вокруг Новгорода шёл «хоровод церквей», частично сохранившийся ещё и сейчас. Один из наиболее ценных памятников древнерусского градостроительного искусства — это существующее ещё и сейчас и примыкающее к Торговой стороне города Красное (красивое) поле. По горизонту этого поля, как ожерелье, виднелись на равных расстояниях друг от друга здания церквей — Георгиевский собор Юрьева монастыря, церковь Благовещения на Городце, Нередица, Андрей на Ситке, Кириллов монастырь, Ковалево, Волотово, Хутынь. Ни одно строение, ни одно дерево не мешало видеть этот величественный венец, которым окружил себя Новгород по горизонту, создавая незабываемый образ освоенной, обжитой страны — простора и уюта одновременно».

Карта Новгорода, составленная немецкими оккупантами

Кажется, не слишком ли многого хотели учёные: подчинить весь градостроительный замысел культуре и истории? Однако такова была судьба Великого Новгорода: он никогда не вписывался в усреднённое. И в наши дни из Новгорода приходят известия об открытиях: во время раскопок в Георгиевском соборе под руководством профессора Владимира Седова обнаружено множество фрагментов фресок начала XII века и запись о погребении здесь архиепископа Антония и двух сыновей князя Ярослава Владимировича. Эти ценнейшие лики и даже маленькие кусочки расширяют наше представление о ранней православной живописи, многие образцы которой были трагически утрачены. В раскопках участвовали не только профессиональные археологи, но и энтузиасты-студенты, и старшие школьники. Это — декабрь 2014 года! Спустя тысячу с лишним лет Великий Новгород по-прежнему неисчерпаем.

Татьяна Шабаева