Шлиссельбуржец

В одном из словарей слово «шлиссельбуржец» определяется так: «1. Любой заключенный, сидевший когда-либо в Шлиссельбургской крепости.  2. Николай Александрович Морозов (1854–1946), революционер, ученый, один из участников покушений на Александра II, узник Шлиссельбургской крепости». Его так и называли — шлиссельбуржцем. Чтобы не путать с другими Морозовыми. Даже в научной литературе закрепилось: Николай Александрович Морозов, шлиссельбуржец. Место рождения этого человека не менее примечательно, чем вся его судьба: имение Борок Мологского уезда Ярославской губернии. Он был сыном состоятельного, властного помещика Петра Алексеевича Щепочкина и его гражданской жены, бывшей крепостной, Анны Васильевны Морозовой. Щепочкин проявил себя как рачительный хозяин: когда он вступил во владение имением, долги предков превышали его состояние, но за несколько лет он стал преуспевающим землевладельцем.

Николай Александрович Морозов

Анна Васильевна по рождению принадлежала к крестьянской фамилии Плаксиных, а Морозовой её записал Пётр Алексеевич при переводе в мещанское состояние. Николай Александрович был старшим сыном барина. И Щепочкин, по-видимому, связывал с ним немалые надежды, хотя не стал хлопотать об официальном признании его своим сыном… Так и остался будущий Шлиссельбуржец на всю жизнь с материнской фамилией и с отчеством по крёстному отцу. Никто ведь не называл Шлиссельбуржца Николаем Петровичем. Между прочим, он всю жизнь  боролся в том числе и за то, чтобы семейное право стало не столь консервативным…  В гимназии он основал своё первое тайное общество — «Общество естествоиспытателей-гимназистов».

Революционным наставником и старшим другом Морозова стал Сергей Степняк–Кравчинский. В ту пору народники вынашивали утопическую идею просвещения русского народа, которое, по их мнению, должно было привести и к изменению жизни России в сторону социализма. Скептический ум Морозова даже на первых порах сомневался в этой затее. Но… От «хождения в народ» он не отбоярился.

«Класс русского студенчества, если позволено так выразиться, и ряд солидарных с ним интеллигентных слоев боролись за свою свободу, которую они сливали со свободой всей страны, за свое будущее... Не чувствуя за собой достаточно сил, они обратились за помощью к простому народу под первым попавшимся идеалистическим знаменем и сделали из крестьянства себе бога. Как равнодушно встретил их народ 70-х годов, уже показала история», — писал он. Агитаторов судили. Морозов год отсидел в тюрьме, а после освобождения вступил в организацию «Земля и воля». По воспоминаниям самого Морозова, состояло тогда в тайной организации не более пятнадцати человек.

Когда в результате внутренней борьбы «Земля и воля» распалась на «Народную волю» и «Чёрный передел», Морозов стал членом Исполнительного комитета партии «Народная воля» и в 1880 году вновь эмигрировал, чтобы издавать за границей журнал под названием «Русская социально-революционная библиотека». В эти годы им написаны «История русского революционного движения 70-х годов» и брошюра «Террористическая борьба», напечатанная в 1880 году в Лондоне. К тому времени он крепко увлёкся работами основоположника марксизма.

На берегах Темзы Морозов несколько раз встречался с Карлом Марксом и получил для русского перевода несколько его работ, в том числе главную по влиянию на умы— «Манифест Коммунистической партии». Маркс сдержал обещание, данное Морозову, и вместе с Фридрихом Энгельсом написал предисловие к русскому изданию «Манифеста Коммунистической партии». Вернувшись в Женеву, Морозов начал готовить перевод «Манифеста», но закончить эту работу ему не пришлось — это сделал за него Георгий Плеханов. А Морозов, получивший в январе 1881 года тревожное письмо от Софьи Перовской, срочно уехал в Россию на помощь товарищам по борьбе.

Он был осуждён на «процессе 20–ти народовольцев» на основании косвенных улик, из–за болтливости бывшего товарища… Осуждён  на пожизненное заключение в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Там, где когда-то содержали декабристов. Выжить там было непросто. От голода, через два года заточения, из двенадцати посаженных с ним по одиночным камерам товарищей восемь умерли, один сошёл с ума, а трое оставшихся в живых на много лет потеряли силы и здоровье от истощения. Морозов оказался крепче других, хотя быстро нажил себе туберкулёз и цингу.  Есть  более-менее достоверная легенда, что в 1883 году тюремный врач Вильямс доложил Александру III, что Морозов умрёт через трое суток, но он выжил благодаря своей системе тюремной гимнастики.

Наконец, со 2 августа 1884 года  Морозов отбывал заключение в одиночной камере № 4 третьего корпуса Шлиссельбургской крепости. Отсюда и его прозвище, сохранившееся в истории и отличающее нашего Морозова от многочисленных однофамильцев. В Шлиссельбурге он томился долго. Условия там были созданы более щадящие. Можно было читать, работать. И Морозов превратил камеру в лабораторию, в исследовательский центр. Как одержимый, он изучал науки, штудировал иностранные языки, а в оригинале — основополагающие книги. И сомневался во всём, создавая собственную систему знания.

Конечно, трудиться приходилось в одиночестве, которое казалось вечным. И так — 21 год. В 1897 году Николай Морозов сообщал из Шлиссельбурга родным:

«Теперь я пишу книгу о строении вещества. Написал уже почти полторы тысячи страниц, и осталось не более пятисот. Хотя этой книге, вероятно, и не суждено никогда попасть в печать, но всё же я усердно работаю над ней почти каждый день в продолжении последних трёх лет и чувствую невыразимое удовольствие всякий раз, когда после долгих размышлений, вычислений, а иногда бессонных ночей мне удаётся найти порядок и правильность в таких явлениях природы, которые до сих пор казались загадочными».

К концу заключения в тюрьме у него накопилось 26 томов рукописей по 500–800 страниц каждый, которые он сам аккуратно переплетал. Эти рукописи стали основой его будущих книг: «Периодические системы строения вещества. Теория возникновения современных химических элементов», «Функция. Наглядное изложение дифференциального и интегрального исчисления и некоторых его приложений к естествознанию и геометрии», «Основы качественного физико-математического анализа и новые физические факторы, обнаруживаемые в различных явлениях природы», «Векториальная алгебра», «Откровение в грозе и буре. История возникновения Апокалипсиса», «Вселенная», «Христос», «Звёздные песни», «На границе неведомого»… Не зря его сравнивали и с графом Монте-Кристо, и с аббатом Фариа. Книгу стихотворений, написанных в Шлиссельбурге, Морозов назвал «Звёздные песни». Он писал о ней: «Не все эти песни говорят о звездах. Нет! Многие из них были написаны во мраке непроглядной ночи, когда сквозь нависшие черные тучи не глядела ни одна звезда. Но в них всегда было стремление к звездам, к тому недостижимому идеалу красоты и совершенства, который нам светит по ночам из глубины вселенной. Вот почему я дал им это название». «Если я не сошел с ума во время долгого одиночного заточения, то причиной этого были мои разносторонние научные интересы», — писал Морозов. Долгожительство узника подтвердило: тактика оказалась верной.

В Доме-музее Николая Морозова

Морозова освободили по амнистии только 21 октября 1905 года, на свободу он вышел 7 ноября того же года. И, представьте, это оказался не последний срок великого мечтателя!

24 ноября 1911 года Николай Морозов был осуждён ещё раз, как «призывающий к учинению бунтовщического деяния и к ниспровержению существующего в России государственного и общественного строя», на год заключения в Двинской крепости за переиздание «Звёздных песен», впервые нелегально опубликованных ещё в конце 70–х годов предыдущего века. Отбывал заключение с 15 июня 1912 года по 21 февраля 1913 года, будучи освобождён по амнистии.

В 1907 году из печати вышла его основная работа «Периодические системы строения вещества», написанная в основном в 90-х годах прошлого века, в которой он развивал мысль о сложном строении атомов и об эволюции элементов во Вселенной. По представлению Дмитрия Менделеева за эту работу ему присудили учёную степень доктора химии honoris causa Петербургского университета. Он был избран членом Русского физико-химического общества, Русского астрономического общества, Московского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, но главное — его пригласил к себе заниматься научной и преподавательской работой известный учёный Пётр Лесгафт. Очень скоро он стал профессором аналитической химии в Высшей вольной школе, при лаборатории П.Ф. Лесгафта. Его избрали постоянным членом Французского и Британского астрономических обществ, председателем Русского общества любителей мироведения, почётным членом Московского общества испытателей природы. С лекциями он объездил пол-России. Публика собиралась не только для того, чтобы услышать страстную проповедь Просвещения, но и чтобы поглазеть на недавнего узника. Морозов вошёл в моду,  приобрёл популярность, которая первое время казалась необременительной. Он побывал в Ясной Поляне у Льва Толстого. Разговор с Шлиссельбуржцем произвёл сильное впечатление на писателя. Он принялся диктовать страстную проповедь против государства, известную под названием «Время пришло». Сам Илья Репин создал портрет Морозова.

В прессе даже появлялись анекдоты про выдающегося заключённого. «У известного шлиссельбуржца Н. Морозова произведен вчера обыск. По словам помощника пристава, искали бомб, оружия и нелегальной литературы. Ничего этого не нашли, но зато забрали часть его бумаг и, между прочим, материал для лекции, которую Морозов предполагал завтра читать, — "О Менделееве и периодической системе"». Весьма забавно, ничего не скажешь.

Накануне Октябрьской революции Морозов занял мягкую, как говорили в советское время, примиренческую позицию, примкнул к партии кадетов. Ему предложили пост товарища министра просвещения, от которого он отказался. Словом, под старость лет он отказался от политического радикализма. Его попросту в большей степени волновали исследования.

Активным кадетом он не являлся и после Октября не считался врагом Советской власти. Совсем наоборот! В СССР не раз издавались биографические очерки жизни Шлиссельбуржца. Первую книгу о нём ещё в 1926 году выпустило издательство «Политкаторжанин», а написала её сама Вера Фигнер. После революции и до самой своей смерти он оставался директором и заведующим астрономическим отделением Государственного естественно-научного института имени Петра Лесгафта, который сам создал на базе прежней Санкт-Петербургской биологической лаборатории.

По инициативе Владимира Ленина родовое имение Борок было передано ему в пожизненное пользование, а позднее там создали Дом труда и отдыха АН СССР. Это казалось невиданной привилегией. Морозов сделался единственным в истории советским помещиком. Он сам любил шутить на эту тему… Среди многочисленных сочинений замечательного самоучки немалое место занимают труды по истории. Он выдвинул идею новой хронологии и решительно пошёл войной на академическую историографию. Но даже в 1920-е годы, когда авторитет Морозова считался неоспоримым, ему не удалось добиться признания своих исторических работ в учёном мире. Зато они стали примером для мастеров сенсаций нашего времени, написавших немало томов на дрожжах «новой хронологии». Хотя это — особый разговор.

Александр ОРЛОВ