Алексей аракчеев — лидер консервативной «русской партии» в 1820-е годы

Граф Алексей Андреевич Аракчеев и по сей день является одной из самых негативно мифологизированных фигур русской истории, несмотря на то что в течение последних двух десятилетий о нём появился ряд серьёзных работ, существенно меняющих традиционные представления об этом несомненно выдающемся государственном деятеле [33–35, 24, 22, 13].

Настоящая статья ставит своей целью показать причины выдвижения Алексея Аракчеева на роль одного из видных деятелей консервативной «русской партии» 1820-х годов. Сам термин  «русская партия» [3, с. 201], или партия «старых русских» [17, с.  402], был впервые зафиксирован после Тильзитского  мира 1807 года в общественном мнении и в донесениях иностранных дипломатов. Так, Сент-Эньян (французский дипломат, бывший в Петербурге в 1807 году) в письме, адресованном, по-видимому, Шарлю Морису Талейрану, писал: «Существует русская партия, состоящая из большого числа вельмож, которая не хочет никаких нововведений в управлении. Люди этой партии живут большей частью в Москве» [цит. по: 18, с. 232].

В либеральной историографии деятельность «русской партии» характеризовалась, как правило, крайне негативно. В качестве типичного примера подобного рода приведём мнение Михаила  Морошкина, который охарактеризовал её как группировку своекорыстных крепостников, «оставшихся <…> совершенно без дела и признанных неспособными к государственным должностям» [14, с. 502]. Он утверждал, что для её членов типичны были «оскорбленное честолюбие, зависть, самолюбие и претензии на обширные государственно-административные дарования <…> наконец, просто преувеличенные и своекорыстные страхи за свои крепостнические права людей <…> вся сфера патриотизма этих людей, как показал опыт, ограничивалась бесконтрольным распоряжением своими крестьянами» [14, с. 502–503]. Подобные характеристики страдают чрезвычайной тенденциозностью и односторонностью. Деятельность «русской партии» отнюдь не сводилась к защите своекорыстных интересов крепостников. Она была объединением защитников русских национальных интересов и патриотов России. Консервативно-националистическая идеология и настроения  объективно стали необходимым условием для победы в Отечественной войне 1812 года и преодоления галломании части дворянского общества. По-своему прав был либеральный историк Николай Булич, который заявлял: «В войне народной победила патриотическая партия; она была убеждена, что восторжествовали ее консервативные начала, что побеждена французская революция, глубоко ненавидимая ею» [4, с. 590].

Раскрывая роль Аракчеева в этом объединении, мы не можем не коснуться основных вех его биографии. Алексей Андреевич родился 23 сентября 1769 года в небольшом селе Гарусово Вышневолоцкого уезда Новгородской губернии. Род Аракчеевых не отличался родовитостью и знатностью. Он происходил от Фомы Аракчеева, пожалованного поместьем в Бежецкой пятине в 1607 году. Правнук этого родоначальника Иван Степанович отличился в войне с Польшей при царе Алексее Михайловиче [15, с. 322], проявив и «ратоборство и храбрость». Прадед Аракчеева участвовал почти во всех войнах Петра I , а дед Василий Степанович был убит в 1735 году, во время похода русской армии в Крым. Отец Аракчеева Андрей Андреевич (+1796) служил в лейб-гвардии Преображенском полку, вышел в отставку в чине поручика, женился на Елизавете Андреевне Витлицкой (1750–1820) и полностью отдался хозяйству. Воспитанием Аракчеева занималась мать, набожная, умная, властная и энергичная женщина, державшая всю семью в строгости и послушании. Она привила Аракчееву стремление к постоянному труду, строгому порядку, аккуратности и бережливости. Грамоте и арифметике Аракчеева учил сельский дьячок.

В 1785 году Аракчеев поступил в один из лучших кадетских корпусов — Петербургский артиллерийский и инженерный шляхетский корпус. В корпусе преподавали арифметику, геометрию, начала тригонометрии, фортификацию и артиллерийское дело, изучали французский, немецкий и латинский языки. В «верхних» классах преподавание велось только на иностранных языках. Из «изящных» дисциплин кадет обучали танцам и фехтованию. Кадет воспитывали «в страхе Божием и в страхе розог». Аракчеев получил репутацию отличного кадета «как по наукам, так и по поведению». Он особенно отличался в изучении военно-математических наук, не имея больших склонностей к гуманитарному циклу. Он свободно читал по-французски, но имел плохое произношение,  по-немецки же говорил довольно бегло. В чине сержанта Аракчеев был назначен преподавателем арифметики и артиллерии (1784). Как усердного кадета и одновременно наставника младших по корпусу Аракчеева в  1786 году наградили за отличие серебряной медалью. В 1787 году, по завершении курса обучения, Аракчеева как одного из лучших выпускников в чине армейского поручика оставили в корпусе преподавателем математики и артиллерии. В 1789 году Аракчеев получил чин подпоручика артиллерии и был назначен командиром одной из лучших, специально отобранных артиллерийских команд корпуса. Тогда же Аракчеев составил учебное пособие «Краткая артиллерийская записка в вопросах и ответах», внеся определённый вклад в развитие военного образования в России.

В 1790 году Аракчеева назначили адъютантом начальника корпуса генерала Петра Мелиссино. В 1792 году Мелиссино, в свою очередь, назначил Аракчеева в качестве артиллериста-практика на службу в Гатчину в войска великого князя Павла Петровича. Убедившись в опытности Аракчеева, наследник назначил его командиром артиллерийской роты и произвёл в капитаны от артиллерии и премьер-майоры. В короткий срок Аракчеев привёл в образцовый порядок всю гатчинскую артиллерию. В 1793 году Аракчеев был произведён в майоры артиллерии. Кроме заведования гатчинской артиллерией Аракчееву поручили устройство школы для младших офицеров. В 1794 году Аракчееву поручается хозяйственная часть гатчинских войск — комиссариатская (вещевое довольствие, обмундирование и снаряжение) и провиантская. В начале 1796 года на него были возложены инспекция гатчинской пехоты, а также должность коменданта города. В подчинении Аракчеева оказались все гатчинские войска и жители Гатчины. Аракчееву поручили также устройство Павловского военно-сиротского дома. Тогда же Аракчееву был присвоен чин подполковника, а в конце года и полковника артиллерии. После восшествия на престол Павла I Аракчеев произведён в генерал-майоры и получил орден Святой Анны I степени,  назначен командиром сводного гренадерского батальона лейб-гвардии Преображенского полка, получил богатую Грузинскую вотчину в Новгородской губернии (более 2 тыс. душ крепостных). В день коронации Павла І, 5 апреля 1797 года, состоялось пожалование Аракчеева александровским кавалером и баронским титулом. Затем ему были одновременно поручены три должности: коменданта Петербурга, командира Преображенского полка и генерал-квартирмейстера всей армии (1797). Аракчеев обучал военному делу наследника престола,  великого князя Александра Павловича, будущего Александра I.

Стиль деятельности Аракчеева отличался педантичностью и крайней дисциплиной,  личным самоограничением, колоссальной волей и невероятной работоспособностью, жёсткой требовательностью, доходящей до жестокости (которую, однако, позднейшие мемуаристы невероятно преувеличивали, вложив свою лепту в создание негативного мифа об Аракчееве — «гатчинском капрале», «обезьяне в мундире», «временщике», «Змее Горыныче» и пр.) [О негативных мифах, сложившихся вокруг имени Аракчеева, см.: 8, с. 56–60].

Наряду с этим известны и случаи, когда Аракчеев наказывал офицеров за жестокое обращение с солдатами. После кратковременной опалы в 1799 году Аракчеев получил  должность инспектора всей артиллерии и был пожалован графским титулом. В его герб император сам вписал девиз: «Без лести предан». Однако вскоре последовала вторая опала,  из ссылки Аракчеева возвратил уже Александр І.  Накануне 11 марта 1801 года Аракчеева вызвал Павел І, однако заговорщики помешали ему приехать в Петербург. Возвращённый на службу Аракчеев был назначен инспектором всей артиллерии (1803–1808). На этом посту Аракчеев внёс огромный вклад в переустройство всего артиллерийского дела в русской армии. Под его руководством была создана первоклассная по тому времени артиллерия, прекрасно показавшая себя в сражениях 1805–1809 годов и сыгравшая немалую роль в Отечественной войне 1812 года. Военно-административная деятельность, а не вопросы стратегии была подлинным призванием Аракчеева, который в силу этого обстоятельства не принимал участия в боевых действиях. Современные историки приходят к выводу, что он являлся блестящим военным организатором, новатором и талантливым реформатором  [35, с. 117–128].

13 января 1808 года он был назначен военным министром. А. Мартин пишет по этому поводу: «Император был испуган слухами о государственном перевороте; но, поставив армию, верность которой представлялась решающим фактором при любых попытках свергнуть режим, под контроль Аракчеева, он мог спать немного спокойнее» [36, с. 53]. Возвышение Аракчеева — жёсткого, точного и волевого исполнителя — было ответом на недовольство русским обществом условиями Тильзитского мира, континентальной блокадой, унижавшими чувство национального достоинства. Управлять Военным министерством Аракчееву приходилось в условиях военного времени. Россия продолжала вести войны с Ираном (1804–1813), Турцией (1806–1812), со Швецией (1808–1809), с 1809 года находилась в состоянии войны с Австрией и в результате участия в континентальной блокаде — с Англией. За два года (до января 1810 года) Аракчеев сумел провести ряд значительных преобразований, особенно в комплектовании и обучении строевого состава. По его проектам учредили рекрутские депо для начальной подготовки рекрутов перед отправкой в линейные части и учебные карабинерные полки для обучения унтер-офицерского состава и музыкантов. В армии была окончательно введена дивизионная организация. Военная коллегия получила право самостоятельно решать многие вопросы, появилась должность дежурного генерала, в значительной степени освободившая военного министра от необходимости вникать во всевозможные мелкие дела. По новому штатному расписанию артиллерия получила более совершенную структуру и мобильность; вводились экзамены для фейерверкеров, юнкеров и обер-офицеров (до поручика включительно) при занятии тех или иных должностей, совершенствовались учебные занятия и боевые стрельбы. Артиллерийские подразделения были выделены в отдельный род войск и сведены в роты и бригады. Изменениям подверглась и материальная часть. Значительные перемены произошли на заводах, выпускавших оружие и боеприпасы, а в артиллерийских арсеналах Аракчеев очень интересовался техническими новинками и всегда оставался в курсе дела по этой части. По его предложению в ряде округов построили паровые лесопильные заводы, механические прачечные в госпиталях, а на озере Ильмень и реке Волхов с 1819 года появился буксирный пароход для перевозки строительных материалов. С 1825 года начались регулярные пассажирские рейсы двух пароходов от Старой Руссы до Новой Чудовской дороги. В бытность военным министром Аракчеев написал несколько статей по вопросам технологии изготовления пороха, селитры и выполнения боевых стрельб; при его непосредственном участии был создан Военно-учебный комитет и начат выпуск «Артиллерийского журнала». Император доверил ему приём на службу и увольнение по своему усмотрению чиновников комиссариатского и провиантского департаментов до 6-го класса включительно. В знак особого отличия 30 августа 1808 года Александр І повелел переименовать Ростовский мушкетёрский полк в полк имени Аракчеева (с 27 января 1811 года по 28 апреля 1834 года — гренадерский графа Аракчеева полк).

В ходе русско-шведской войны 1808–1809 годов Аракчеев с присущей ему энергией сумел наладить снабжение действующих армий всем необходимым: обученными рекрутами, провиантом, фуражом, оружием, боеприпасами. Им были приняты необходимые меры по укреплению Балтийского побережья России от возможных враждебных действий со стороны Англии. Но наиболее значительной оказалась роль Аракчеева не только в материальном обеспечении, но и в непосредственном воздействии на ход военных операций. Его настойчивость заставила генералов Владимира Кнорринга и Михаила Барклая-де-Толли предпринять труднейший переход по льду Ботнического залива, перенести боевые действия на территорию Швеции и тем самым решить исход всей кампании и судьбу Финляндии.

В 1810 году Аракчеев в знак протеста против либерального курса, проводимого Михаилом Сперанским, и поведения императора, который скрыл от него подготовку «Учреждения Государственного Совета», покинул пост военного министра. По рекомендации Аракчеева на пост военного министра был назначен Михаил Барклай-де-Толли. Вскоре по категорическому настоянию Александра I Аракчеев возглавил департамент военных дел в Государственном совете. По оценке великого князя Николая Михайловича, Аракчеев в области военной сделал «очень многое» [5, с. 84].

В Отечественную войну 1812 года роль Аракчеева резко возрастает. Уже 14 июня 1812 года его вновь призвали к управлению военными делами. В автобиографических отметках, сделанных им на семейном экземпляре Евангелия, Аракчеев не без основания отмечал: «Вся французская война шла через мои руки, все тайные донесения и собственноручные повеления императора» [30, стлб. 925–926]. Он «исполнял должность почти единственного секретаря государя во время Отечественной войны» [5, с. 219] и выступал единственным докладчиком у Александра I практически по всем вопросам: военным, дипломатическим, по управлению, снабжению армии и т.п., ведя грандиозную работу, без которой невозможно было вести военные действия против Наполеона. Такова же оказалась его роль и в кампании 1813–1814 годов [24, с. 106]. Летом 1814 года император за успехи в организации русской армии хотел наградить Аракчеева званием фельдмаршала, однако тот категорически отказался. Таким образом, Аракчеев — одна из ключевых фигур Отечественный войны, достойная стоять в одном ряду с Михаилом Кутузовым и Михаилом Барклаем-де-Толли, Фёдором Ростопчиным и Александром Шишковым.

Со второй пол. 1814 года все дела, касающиеся государственного устройства и управления, рассматривались и готовились к всеподданнейшему докладу только канцелярией Аракчеева. Через него шли представления всех министерств и нередко даже «мнение» Государственного совета. В августе 1818 года Аракчеева назначили руководителем канцелярии Комитета министров, и тем самым он получил официальную возможность влиять на важнейшие решения. Выдвижение Аракчеева стало зримым симптомом «нарастания авторитарных тенденций во внутренней политике Александра I» [36, с. 54]. Практически именно Аракчеев осуществлял в то время наряду с Александром I общее руководство внутренней политикой России, беря на себя бремя исполнения непопулярных решений. Лишь ему полностью доверял монарх.

В 1817–1825 годах по поручению монарха Аракчеев занимался организацией военных поселений со званием главного начальника военных поселений. Первоначально Аракчеев выступал противником создания военных поселений, но затем подчинился воле государя. Военные поселения, по замыслу царя, должны были значительно сократить государственные расходы на содержание армии, ликвидировать рекрутские наборы в мирное время и тем самым облегчить экономическое положение страны, создать зажиточное военно-земледельческое сословие, обеспечить  прикрытие границ и сократить передислокацию войск в случае военных действий. Военные поселения были созданы в Новгородской, Могилёвской, Витебской, Слободско-Украинской,  Херсонской и Екатеринославской губерниях. В управлении военными поселениями чисто военные функции (боевая подготовка войск) сочетались с хозяйственными (организация строительных и мелиоративных работ, транспорта, промышленности и сельского хозяйства). Одновременно использовались крайние формы принуждения (насильственное прикрепление поселян к земле, лишение их права заниматься торговлей, отходничеством и промыслами, регламентация многих сторон жизни и т.д.), что приводило к разорению поселенческих крестьян и довольно масштабным восстаниям.

Одновременно с созданием военных поселений Аракчеев разработал по поручению царя в 1818 году проект освобождения крестьян. Согласно этому проекту крепостные крестьяне и дворовые люди с согласия помещиков постепенно выкупались казной. Кроме того, государство должно было выкупать по две десятины пахотной земли на каждую ревизскую душу. На покупку крестьян и земли правительство обязывалось отпускать ежегодно по 5 млн рублей, покрывая недостаток денег выпуском особых казначейских билетов. Проект Аракчеева получил одобрение Александра I, но вместе с тем, несмотря на его секретность, стал известен дворянским кругам и вызвал с их стороны мощное противодействие. В итоге Александр I не решился представить его на обсуждение в Государственный совет.

В этот период Аракчеев активизировал связи с основными деятелями «русской партии» [30, с. .229–230.]. Так, в марте 1816 года состоялось личное знакомство Николая Карамзина, приехавшего в столицу с целью добиться аудиенции у императора для переговоров об издании «Истории государства Российского»,  с Аракчеевым.  Обстоятельства этого события в либеральной и советской историографии обычно трактуют как морально неприемлемые для историографа, не желавшего в принципе встречаться с «временщиком». Тем не менее после их встречи Карамзин писал: «Я нашел в нем человека с умом и с хорошими правилами. Вот его слова: "учителем моим был дьячек: мудрено ли, что я мало знаю? Мое дело исполнять волю Государеву. Если бы я был моложе, то стал бы у вас учиться: теперь уже поздно" <…> Следственно и Граф Аракчеев обязался способствовать моему скорейшему свиданию с Государем; даже уверил меня, что это откладывание не продолжится» [цит. по: 16, с. 154]. Михаил Погодин так оценивал роль Аракчеева в организации встречи историографа с царём: «Все старания и все посредства оканчивались ничем до свидания с графом Аракчеевым, который обещал исходатайствовать аудиенцию и на другой день сдержал свое слово: Карамзин был принят и осыпан ласками и милостями» [16, с. 156]. «Чтобы попасть в рай, нельзя было избежать чистилища, где заседал суровый игумен»,  — афористично отмечал Николай Шильдер [29, с. 7]. Несмотря на первоначальную обиду, детально и достаточно тенденциозно описанную в литературе, Карамзин в дальнейшем с уважением относился к Аракчееву. 14 сентября 1825 года он писал: «Государственный человек, огорченный ужасным домашним происшествием (убийством любовницы Аракчеева Настасьи Минкиной. — А.М.), отказался от всех дел, как слышно: заменить его другим нелегко. Дельных людей на большой сцене у нас не много» [16, с. 415]. Оценки Аракчеева, сделанные Карамзиным, «человек с умом и хорошими правилами», «государственный человек» и т.д., вряд ли были лицемерными.

В результате встречи Карамзина с Аракчеевым Александр I удостоил писателя высочайшей аудиенции, по итогам которой были выделены необходимые средства на издание «Истории государства Российского». Карамзина наградили орденом Святой Анны I класса, а в 1824 году он стал действительным статским советником. По докладу Александра Голицына император отдал распоряжение печатать «Историю государства Российского» без цензуры [20, л. 1].

Герб Аракчеевых

В этот же период Аракчеев оказал существенную поддержку Александру Шишкову как президенту Российской академии. Ещё в 1815 году Шишков представил ходатайство об усилении денежных средств Российской академии, которую он хотел поставить в независимое от министра народного просвещения положение, но по истечении двух лет дело не сдвинулось с мёртвой точки. Академия получала на свою деятельность из казны не более 9 тыс. рублей [31, с. 92]. Шишков же просил не менее 60 тыс. рублей в год и, кроме того, на создание типографии и пристройку к ней залы единовременно 90 тыс. рублей. Пристройка понадобилась Шишкову, для того чтобы «хорошо устроенная и украшенная зала могла бы служить для открытия публичных чтений, как-то было в доме Державина, под названием "Беседы любителей русского слова" (литературно-политическое объединение русских консерваторов, существовавшее в 1807–1814 годах и возглавлявшееся Александром Шишковым и Гаврилой Державиным. — А.М.), куда собиралась многочисленная публика и где подобные чтения, к сожалению недолго продолжавшиеся, приносили немалую пользу и удовольствие» [31, с. 94]. Попытки прибегнуть к помощи императора не давали никаких результатов, наоборот, Шишков даже стал полагать, что попал в новую опалу: «Холодность ко мне его величества от часу становилась приметнее, так что я уже не был к нему никогда призыван. <…> Я перенес это с довольным равнодушием, будучи уверен в правоте своей и помня одного из моих приятелей пословицу, что честному человеку терять нечего меньше нужды в царе, нежели царю в честном человеке» [31, с. 94]. В этой ситуации Шишков в феврале 1817 года обратился с письмом к Аракчееву. В итоге дело мгновенно разрешилось. На другой день после получения письма Аракчеев заявил Шишкову: «Вот как скоро исполняю я ваши приказания!» [31, с. 97]. В мае 1817-го новый бюджет Российской академии был утверждён императором [31, с. 101]. Фактически наряду с прочим речь шла о финансовой и организационной поддержке со стороны государства задуманного Шишковым центра консолидации русских консерваторов.

Отметим также, что в 1817 году Аракчеев при подписке на сочинения издателя консервативного журнала «Русский вестник» Сергея Глинки отмечал, как ему приятно, «что сочинитель, известный полезными произведениями, какими обогатил он отечественную словесность, требует его ходатайства: "Кто из Русских не принял бы в положении вашем участия", — писал Аракчеев и взялся быть представителем С.Н. Глинки пред тогдашним министром Народного Просвещения, князем А.Н. Голицыным» [23, с. 13].

Неудивительно, что в 1823–1824 годах Аракчеев выступил с санкции императора фактическим главой консервативной «русской партии», которая смогла добиться в 1822 году запрета масонских лож и отправить в отставку князя Александра Голицына,  министра духовных дел и народного просвещения, который выступал проводником экуменического и мистико-космополитического курса в конфессиональной политике и в образовании.

В силу ряда личных качеств Аракчеев вполне подходил на роль лидера «русской партии». В автобиографических записках протестант Егор фон Брадке, хорошо  знавший Аракчеева, утверждал: «В церковном отношении он стоял на почве неподвижного православия; деятельность Библейского общества, вызов духовенства других исповеданий, влияние г-жи Крюднер и других мистиков внушали ему отвращение» [1, с. 123]. Активный масон Николай Греч с отвращением называл его «поборником православия» [1, с. 266]. Немаловажно и свидетельство Фаддея Булгарина: «Главнейшее достоинство графа А.А. Аракчеева состояло в том, по моему мнению, что он был настоящий русак, как мы говорим в просторечии. Все русское радовало его, и все, что, по его мнению, споспешествовало славе России, находило в нем покровительство» [1, с. 255]. Историк Пётр Щебальский отмечал: «Аракчеев был во всяком случае не галломан; многие, замечая, что он говорит не иначе как по-русски и имеет все признаки русского помещика средней руки, разумели его даже великим патриотом» [30, с. 196–197]. По свидетельству великой княгини Александры Феодоровны, Аракчеев демонстративно говорил только по-русски [29, с. 82].

Именно в силу всех перечисленных свойств ему довелось сыграть весьма значительную роль в истории церковно-государственных отношений в конце царствования Александра I. В начале 1820-х годов возникла так называемая православная оппозиция (термин, введённый в научный оборот современным историком Юрием Кондаковым), которая выступила против демонстративного покровительства верховной властью представителей неправославных конфессий, мистиков, сектантов и масонов, резкого принижения статуса православной церкви в связи с увлечением императора Александра I идеями надцерковного «универсального христианства» (официальную линию в религиозной сфере проводил министр духовных дел и народного просвещения князь Александр Голицын).

«Православная оппозиция» появилась в результате объединения усилий писателей-«архаистов», сторонников Александра Шишкова, и представителей православного клира, среди которых наиболее выделялись архимандрит Иннокентий (Смирнов), позднее епископ Пензенский и Саратовский, митрополит Серафим (Глаголевский), архимандрит Фотий (Спасский). Кроме того, в неё входили некоторые представители придворных кругов, в частности, Анна Орлова-Чесменская; на завершающем этапе к ней примкнул ряд высокопоставленных чиновников: обер-прокурор Священного синода Пётр Мещерский, Михаил Магницкий и другие.  «Православная оппозиция» на начальном этапе действовала конспиративно, пытаясь в меру своих сил и возможностей противостоять наплыву мистицизма. Её представители признавали лишь легальные средства борьбы, главным среди которых считалась жалоба лично императору [10, с. 192].

В 1823 году Аракчеев с санкции императора негласно возглавил «православную оппозицию». Историки либерального толка утверждали, что Аракчеев руководствовался исключительно соображениями личного свойства, пытаясь в ещё большей степени упрочить своё положение при царе. Устраняя князя Александра Голицына, отвечавшего за проведение конфессиональной политики, Аракчеев не вникал в богословские хитросплетения. Главным для него являлось удаление руками православных консерваторов влиятельного соперника. Существует и другая точки зрения, согласно которой Аракчеев был идейным патриотом и верным сыном православной церкви [2, с. 125]. Впервые её выразил архимандрит Фотий (Спасский), который характеризовал Аракчеева в своих записках следующим образом: «О Графе Аракчееве кратко сказать можно то одно, что он, по примеру своих предков, предан царю, церкви и отечеству; слово царево было для него закон. Царь Александр из всех своих подданных никого более не любил, как графа Аракчеева, никто справедливее, точнее не исполнял царских велений, как Аракчеев. Сему одному все дела государственные, тайны сердца царева были более откровенны и известны; а посему самая императорская канцелярия с тайными делами вся была в руках его, все дела о церкви и вере в сие время ему же тайно были вверяемы» [27, с. 180]. Есть ещё одно суждение Фотия об Аракчееве, которое сохранилось в копии, в частности, «Записка о графе Аракчееве», написанная им в 1824 году: «Всячески познавая, что граф А.А. Аракчеев совершенно всем сердцем Бога любит, царю и государю императору предан, верен, правдив, св. православную церковь истинно любит; содержит православную веру; мудр и разумен. Кратко скажу — он есть правое око царя, столп отечества, и таковые люди веками родятся. В нем кроме добра я ничего не видел. Ему можно все поверить, и с Божиею помощию все может делать. Теперь и народ и все состояния любят его более, нежели прежде, и всяк чает от него более правды, даже и враг, нежели от кого другого. За что спаси его Боже, на многие лета для церкви и отечества» [27, с. 180]. Высоко подчёркивал заслуги Аракчеева перед православной церковью и другой активный деятель «православной оппозиции» — Михаил Магницкий. В письме к Аракчееву от 31 января 1826 года он писал: «Я твердо убежден, что Господь ни в каком случае не оставит вас, милостивый государь, за великие услуги ваши святой Его церкви. Он верно поразит врагов ее; ибо исхода всех дел видно чудесное охранение дома царского и России» [19, с. 679].

Беспрецедентные тайные встречи архимандрита Фотия (Спасского) с Александром I в 1822–1824 годах, в ходе которых архимандрит подробно излагал императору точку зрения «православной оппозиции», организовывались Аракчеевым. Это видно, например, из письма Аракчеева от 9 августа 1824 года, в котором он писал Фотию, что по приезде в Царское Село докладывал императору о своих свиданиях с Фотием и что государю было весьма приятно слышать его усердие у Церкви Божией и отечеству. «Его величество, — продолжал Аракчеев, — единожды навсегда позволяет вам, отец архимандрит, приезжать в Петербург, когда вам нужно будет, а в доказательство благоволения его величества к вам государю угодно видеть вас лично у себя в Петербурге прежде его отъезда в вояж, а потому и изволил назначить вам приезд в Петербург, расположив так, чтобы вы могли быть между 3 и 10 чисел сего месяца». Затем, 5 августа, Аракчеев писал Фотию, что «государь примет его после обеда, в начале 8-го часа, в Зимнем дворце» [9, с. 478–479].

Дом Аракчеева на Мойке у Зимнего дворца. Архитектор Фёдор Демерцов

Совершенно очевидно, что с санкции Аракчеева в 1823 году деятели «православной оппозиции» перешли в наступление на «мистическую партию» Александра Голицына,  воспользовавшись так называемым делом Госснера [12, с. 252–315]. Пастор Иоганн Евангелиста Госснер, которого считали одним из лидеров гернгутеров [32, с. 21], эмигрировавший в Россию из Германии в результате религиозных гонений, был активным деятелем Библейского общества. Госснер вызывал особенное отторжение у православных консерваторов. Его книга «Дух жизни и учения Иисуса Христа, в размышлениях и замечаниях о всем Новом Завете» была пропущена цензурой в мае 1823 года. Юрий Кондаков утверждает, что книга Госснера «представляла собой уникальный, в своем роде, пасквиль на православную церковь и ее служителей <…> Антиправославный или же антихристианский характер сочинения И.Н. Госснера не подлежит сомнению» [11, с. 144, 150]. В нём он высмеивал обряды христианской церкви, объявлял их греховными, критиковал духовенство как посредника между Богом и человеком.

Подобная книга оказалась исключительно удобной для критики со стороны ревнителей православия, которые не замедлили воспользоваться представившейся им возможностью. Дело в том, что книгу предложил перевести с немецкого Голицын, и он же пропустил её в печать.

В конце 1823 года Фотия посетили Михаил Магницкий и Александр Голицын, которые сообщили архимандриту, что в Петербурге готовится к изданию книга Иоганна Евангелисты Госснера «Евангелие от Матфея», в которой под видом комментариев к Евангелию содержалась критика православной церкви и клира. Этот факт решено было использовать как повод для обращения к императору, для того чтобы устранить Александра Голицына с министерского поста [12, с. 195].

В марте 1824 года корректурные листы книги Госснера по инициативе Магницкого были тайно куплены у одного из сотрудников типографии и переданы петербургскому митрополиту Серафиму (Глаголевскому), активному участнику «православной оппозиции». Серафим «решился сам написать апологию на сочинение Госнера, обличил пастырски, испроверг <…> и послал в собственные руки императора тайно» [25, с. 190–191]. Акция возымела определённое действие, и 17 апреля 1824 года состоялась многочасовая встреча Александра I c митрополитом Серафимом. Накануне Аракчеев и Магницкий смогли уговорить колеблющегося Серафима отправиться во дворец, где он должен был лично изложить императору сведения о том вреде, который нанёс православной церкви князь Голицын,  «открыть ему все козни врагов церкви и отечества, хитро перед ним дотоле скрываемые». Беседа императора и Серафима продолжалась беспрецедентно долго, около пяти часов.

В анонимной «Записке о крамолах врагов России» излагались некоторые обстоятельства этой встречи: «Он (митрополит Серафим. — А.М.), сняв с головы своей белый клобук, положил его к ногам императора и с твердостию сказал: не приму его, доколе не услышу из уст вашего величества царского слова, что министерство духовных дел уничтожится и Святейшему Синоду возвратятся прежние права его, и что министром народного просвещения поставлен будет другой, и вредные книги истребятся. В несомненное доказательство гибельных для церкви и отечества действий министра духовных дел и народного просвещения митрополит представил императору книгу Госснера "О Евангелии Матфея", которая оканчивалась печатанием; раскрыл в ней те места, которые показывали дерзкое восстание сочинителя не только против русского православия и самодержавия, но даже против всех христианских вероисповеданий. Убеждённый доказательствами Серафима, император, подавая ему клобук его, сказал: "Преосвященный, примите ваш клобук, который вы достойно носите; и ваше святые  и патриотические представления будут исполнены"» [6, стлб. 387].

В ночь с 22 на 23 апреля 1824 года по поручению императора к Серафиму явился Аракчеев. При нём имелась записка, в которой было написано «дабы о. Фотий непременно при том тайном беседовании о делах веры и св. церкви был». Во время встречи, по словам Фотия, Аракчеев «старался от имени царя как-нибудь согласить во всем митрополита с князем Голицыным» [26, с. 229–230]. Тогда Серафим и Фотий пошли на рискованный шаг, фактически предъявив царю ультиматум, причём в беспрецедентно резкой форме. Серафим, «взяв белый клобук свой митрополичий, снял с главы своея, бросил на стол пред очами вельможи-любимца царева и сказал: "Граф! Верный слуга царев, донеси о сем царю, что видишь и слышишь; вот ему клобук мой; я более митрополитом быть не хочу, ежели дела в прежнем виде останутся; с князем Голицыным не могу служить как явным врагом клятвенным церкви  и государства" [26, с. 230]. Ему вторил Фотий: "Стой, владыко святый, не соглашайся ни в чем противном, на грех и на пагубу благочестию; будем крепки в слове и деле; что сказано царю, то верно, стой в слове до конца; лучше нам за правду Божию в заточение идти, нежели за нарушение нашей должности и нечестие в ад. <…> Теперь едино остается делать, ежели царь не исправит дело веры и не защитит благочестие, как царь благочестивый, — взять святое Евангелие в одну руку, а в другую св. крест, идти в Казанский собор и посреде народа возгласить: православные! Веру Христову попирают; а новую какую-то бесовскую хотят ввести; князь Голицын, Госнер пастор и прочие их сообщники все то делают! Послушай граф, донеси царю, что сие быть может сделано; вся Россия узнает; жены и дети найдутся многие, которые за Преблагословенную Приснодеву Богородицу вступятся, свое сохраняя благочестие. Она Владычица наша вскоре придет на помощь: все, хотя с горестию, но уничтожится диавольское действо; падет враг, и путь нечестивых погибнет"» [26, с. 231–232].

Вероятно, со стороны Александра I это был зондаж того, насколько серьёзно настроены лидеры православных консерваторов. Фотий впоследствии утверждал, что Аракчеев говорил ему: «Император Александр велел ему быть потому на совете тайном сем, дабы, как старец, Серафим не оказал какой-либо слабости духа и уступки в деле, и стоял бы Серафим твердо; а что касается до царя, то он готов за все приняться. Ежели митрополит не устоит в твердости своей, то дело начать царю гласно будет без пользы» [26, с. 232].

Вскоре последовало высочайшее повеление о рассмотрении книги Госснера. 22 апреля Комитет министров осудил книгу Госснера (её постановлено было сжечь в Невской лавре), отдал распоряжение о начале следствия над теми лицами, которые были виновны в её издании, — переводчиками, цензорами, типографщиками, и предании их суду Сената.

25 апреля 1824 года вышел указ о высылке из России Госснера, а цензура всех религиозных книг, издаваемых на русском языке, которую ранее осуществлял Голицын, передалась митрополиту Серафиму (Глаголевскому) [11, с. 159; 27, с. 192].

Спустя несколько дней в доме Анны Орловой-Чесменской Фотий предал  анафеме князя Голицына.  Министр духовных дел, отвечающий за положение в Церкви, оказался отлучён от этой самой Церкви. Это был грандиозный скандал. Фотий сильно рисковал, поскольку право предавать кого-либо анафеме принадлежало лишь  Священному синоду, и он, таким образом, мог стать жертвой уголовного преследования. Однако Фотий лишь получил высочайший выговор, который последовал спустя почти два месяца, 14 июня 1824 года, во время личной аудиенции у Александра I, когда Голицын уже потерял важнейшие посты. Тогда Фотий заявил царю: «Я сотворил же волю Божию и ничего не боюся. <…> Всякому зло на Бога и царя глаголющему аз бы сказал: анафема, да не соблазнит других и зло не сотворит» [27, с. 194]. После этого Аракчеев пригласил Фотия в своё имение Грузино, чтобы «добре принять его, угостить и внушить, чтобы не опасался неудовольствий более за проклятие князя Голицына» [28, с. 425–426].

15 мая 1824 года князя Голицына отстранили от должности министра духовных дел и народного просвещения, а само министерство подверглось реорганизации. В этот же день во главе Министерства народного просвещения и главноуправляющим духовными делами иностранных вероисповеданий встал активный деятель «русской партии» Александр Шишков, православная часть отошла к синодальному обер-прокурору, а доклады Синода теперь должны были представляться через Аракчеева. 17 мая 1824 года Александр I подписал рескрипт о сложении Голицыным звания президента Библейского общества; на этом посту его сменил митрополит Серафим, которого назначили главным цензором всех сочинений и переводов, издаваемых на русском языке.

Функции Голицына в негласном порядке на некоторое время перешли к Аракчееву, он направлял деятельность митрополита Серафима, Фотия и Шишкова в нужное царю русло. Особые отношения сложились у Аракчеева с Фотием, которому он объявил решение царя о том, что ему позволяется «во всякое время приезжать в С.-Петербург, когда угодно будет» [28, с. 428]. Сам император, по наблюдению хорошо информированного современника, «в то время приметным образом склонялся зрелою душою на сторону православия, отстал от мистики, одним словом, сделался тверже и строже в своих правилах и понятиях о религии. Прибавим к тому, что политические события убеждали его в необходимости всюду поддерживать законную власть и всемерно противиться безначалию духовному и гражданскому» [21, с. 284].

Фактически реальная власть в сфере конфессиональных отношений, просвещения и цензуры перешла к ревнителям православия. Таким образом, «православная оппозиция» добилась отказа Александра I от приоритета мистико-космополитического варианта «универсального христианства» в конфессиональной политике.

Роль Аракчеева в этих событиях оказалась весьма велика. Ныне очевидно, что он способствовал установлению основ того курса, который уже в царствование Николая I стал ассоциироваться с формулой графа Сергея Уварова: «Православие, Самодержавие, Народность».

Вторая пол. 1825 года — начало 1826 года стали переломными в политической карьере Аракчеева. В июне 1825 года,  отправляясь на юг, после периода длительных раздумий и колебаний Александр І поручил Аракчееву разобраться с делом о декабристском заговоре, основные фигуры которого давно были известны царю. Однако 10 сентября в Грузине дворовые люди убили Настасью Фёдоровну Минкину — экономку графа, которая являлась его фавориткой более 25 лет. Аракчеев был настолько потрясён её смертью, что совершенно отошёл от государственных дел и впервые в своей служебной деятельности не выполнил важнейшего поручения монарха. Хорошо информированные современники считали, что если бы Аракчеев вовремя осуществил расследование, то «никогда бы возмущения гвардии 14 декабря на Исаакиевской площади не случилось — затеявшие бунт были бы заблаговременно арестованы» [7, с. 82]. Вторым ударом для Аракчеева стала неожиданная кончина императора 19 ноября 1825 года.

Заняв престол в беспрецедентно тяжёлой обстановке,  Николай I пошёл на некоторые уступки так называемому общественному мнению и освободил Аракчеева от заведования делами Комитета министров. За ним некоторое время сохранялась лишь должность главного над военными поселениями начальника, но и на ней он пробыл недолго. В апреле 1826 года новый император удовлетворил просьбу Аракчеева о бессрочном отпуске для поездки за границу на лечение. Там Аракчеев издал собрание писем к нему Александра I. После возвращения из-за границы граф постоянно жил в Грузине, изредка выезжая к друзьям и родственникам, полностью отойдя от какой бы то ни было политической деятельности.

В последние годы жизни Аракчеев особенно много занимается устройством имения, старается вникнуть во все стороны хозяйственной жизни, читает много литературы по экономике.  Его крестьяне в целом жили в достатке. Большинство домов крестьян было крыто железом, в Грузине размещался госпиталь, где крестьяне могли получить бесплатную медицинскую помощь, здесь же по инициативе Аракчеева создали заёмный банк для крестьян, где они были обязаны брать ссуды для покупки семян, скота и т.д. Дороги в имении были в основном с твёрдым покрытием, их исправность поддерживалась самими крестьянами. Аракчеев довольно строго наказывал за пьянство и нерадение к хозяйству. Само Грузино обустроили по проектам лучших архитекторов и художников того времени.

После смерти Александра І Аракчеев составил завещание на сумму 50 тыс. рублей для написания полной и достоверной книги о жизни и деятельности своего покровителя, которую следовало издать через сто лет, когда этот капитал должен был вырасти минимум до 800 тыс. рублей. Очевидно, Аракчеев не боялся суда истории и ждал времени, когда страсти вокруг его имени улягутся и он сможет рассчитывать на объективную оценку своей деятельности.

В 1833 году Аракчеев внёс в императорскую Сохранную казну государственными ассигнациями 300 тыс. рублей «на вечные времена, неприкосновенно». На проценты с этих денег должны были постоянно содержаться 12 воспитанников Новгородского кадетского корпуса. Император приказал им именоваться аракчеевскими и носить на погонах буквы «Г.А.». После  смерти Аракчеева, поскольку он не вписал в завещание имени наследника,  Николай І особым указом передал грузинское имение, а также деньги, вырученные от продажи принадлежавших Аракчееву недвижимости и движимого имущества в Петербурге с аукциона,  в распоряжение Новгородского кадетского корпуса, который стал именоваться Аракчеевским. Сюда же передали значительную часть богатейшей библиотеки Аракчеева, составляющей 15 тыс. томов, в том числе на иностранных языках,  и его архива. Скончался Аракчеев 21 апреля 1834  года в Грузине.

Аркадий МИНАКОВ

Литература:

1. Аракчеев: свидетельства современников. — М.: Новое лит. обозрение, 2000. — 496 с.

2. Богданович П.Н. Аракчеев. Граф и барон Российской империи. (1769–1834). — Буэнос-Айрес, 1956. — 138 с.

3. Бочкарёв В.Н. Консерваторы и националисты в России в начале XIX века // Отечественная война 1812 года и русское общество. — М., 1911. — Т. 2. — С. 194–220.

4. Булич Н.Н. Очерки по истории русской литературы и просвещения с начала XIX века. — СПб., 1912.

5. Великий князь Николай Михайлович. Император Александр I. — М.: Богородский печатник, 1999. — 320 с.

6. Записка о крамолах врагов России // Русский Архив. 1868. Стлб. 1329–1390.

7. Исповедь Шервуда-Верного // Исторический вестник. 1896. № 1.

8. Кандаурова Т. Гений зла и блага. Слово в защиту Аракчеева // Родина. 2000. № 3. С. 56–60.

9. Карнович Е.П. Архимандрит Фотий, настоятель Новгородского Юрьева монастыря // Русская Старина. 1875. Т. XIII. С. 439–489.

10. Кондаков Ю.Е. Архимандрит Фотий (1792–1838) и его время. — СПб.: Рос. нац. б-ка, 2000. — 312 c.

11. Кондаков Ю.Е. Духовно-религиозная политика Александра I и русская православная оппозиция (1801–1825). — СПб.: Нестор, 1998. — 224 с.

12. Кондаков Ю.Е. Либеральное и консервативное направления в религиозных движениях в России первой четверти XIX века. — СПб.: Изд-во РГПУ имени А.И. Герцена, 2005. — 334 с.

13. Минаков А.Ю. Русский консерватизм в первой четверти XIX в. — Воронеж: Изд-во Воронеж. гос. ун-та, 2011. — 546 с.

14. Морошкин М.Я. Иезуиты в России с царствования Екатерины II и до нашего времени. — СПб.: Тип. 2-го отд-ния Собств. е.и.в. канцелярии, 1870. — Ч. 2.

15. Новый энциклопедический словарь под ред. Арсеньева. Издатели Брокгауз Ф.А. и Ефрон И.А. — СПб. — Т. 3.

16. Погодин М.П. Николай Михайлович Карамзин, по его сочинениям, письмам и отзывам современников. Материалы для биографии, с примечаниями и объяснениями. — М., 1866. — Ч. II.

17. Попов А.Н. Эпизоды из истории 1812 г. // Русский архив. 1892. № 5. Стлб. 398–418.

18. Предтеченский А.В. Очерки общественно-политической истории в первой четверти XIX века. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1957. — 465 с.

19. Причины преследования М.Л. Магницкого, им самим описанные // Русская Старина. 1901. Т. 105. № 3. Март. 1826. С. 678–684.

20. РГАЛИ. Ф. 1179, оп. 2, ед. хр.16. Уваров С.С.

21. Стурдза А.С. О судьбе Православной Церкви Русской в царствование императора Александра I // Русская Старина. 1876. Т. XV. № 2. С. 266–288.

22. Томсинов В.А. Временщик (А.А. Аракчеев). — ТЕИС, 1996. — 272 с.

23. Фёдоров Б.М. Пятидесятилетие литературной жизни С.Н. Глинки / Б.М. Фёдоров. — СПб.: [Б. и.], 1844. — 31 с.

24. Фёдоров В.А. М.М. Сперанский и А.А. Аракчеев. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1997. — 256 с.

25. [Фотий Спасский] Автобиография Юрьевского архимандрита Фотия // Русская Старина. 1895. Август. Т. 84. С. 169–220.

26. [Фотий Спасский] Автобиография Юрьевского архимандрита Фотия // Русская Старина. 1895. Ноябрь. С. 207–236.

27. [Фотий Спасский] Автобиография Юрьевского архимандрита Фотия // Русская Старина. 1896. Июль. Т. 87. С. 163–199.

28. [Фотий Спасский] Автобиография Юрьевского архимандрита Фотия // Русская Старина. 1896. Август. Т. 87. С. 423–443.

29. Шильдер Н.К. Император Александр Первый. Его жизнь и царствование. — СПб., 1898. — Т. 4. — 651 с.

30. Щебальский П.К. А.С. Шишков, его союзники и противники // Русский вестник. 1870. Т. 90. № 11–12. Паг. 1. С. 193–254.

31. Шишков А.С. Записки, мнения и переписка. — Берлин: Изд. Н. Киселёва и Ю. Самарина, 1870. — Т. 2.

32. Эткинд А. «Умирающий Сфинкс»: круг Голицына — Лабзина и петербургский период русской мистической традиции // Studia Slavica Finlandesia. — Helsinki, 1996. — С. 17–46.

33. Ячменихин К.М. Алексей Андреевич Аракчеев // Вопросы истории. 1991. № 12. С. 37–50.

34. Ячменихин К.М. Алексей Андреевич Аракчеев // В сб.: Российские консерваторы. — М., 1997.

35. Ячменихин К.М. «Аракчеевщина»: историографические мифы // Консерватизм в России и мире: в 3 ч. — Воронеж, 2004. — Ч. 1. С. 117–128.

36. Martin A. Romantics, Reformers, Reactionaries: Russian Conservative Thought and Politics in the Reign of Alexander I. — DeKalb: Northern Illinois University Press, 1997. — 294 р.