«я с гордостью называю себя королёвцем»

Дважды Герой Советского Союза Георгий Гречко вспоминает Сергея Королёва — отца мировой пилотируемой космонавтики. Специально для «Историка».

Первый отряд космонавтов СССР

Наше общение началось неординарно. Я рядовой инженер, каких у Королёва сотни. Только начал работу в КБ. И вдруг — через месяц или два — меня вызывает Главный конструктор. Я слышал о его крутом нраве, и сначала мне не по себе стало, а потом я подумал: работаю здесь без году неделя, я же ведь ещё ничего ни плохого, ни хорошего не сделал… Страх пропал, но волнение всё равно осталось. Являюсь в назначенное время. Он выходит из-за стола, садится рядом и начинает со мной разговаривать, как будто у него более важных дел нет, о том, какие предметы я любил в институте, что читал по специальности, где жил, где рос… Он не торопился, не смотрел на часы, а просто разговаривал с человеком, стараясь понять, кто к нему пришёл на работу. Он хотел понять, чем живут люди, о чём они думают, чего они хотят, с чем приходят. Потом перешёл на театр, на музыку, на литературу.

Я довольно подробно рассказал о своих пристрастиях. Из меня наивность и до сих пор не выбили, но тогда я был особо наивным, и мне почему-то казалось, что это нормально, — то, что Королёв со мной так беседует. И только потом, после его смерти, я понял, какой он был потрясающий человек. Потому что, когда меня принимали в отряд космонавтов, никто не спрашивал, какие я книжки читаю, какую музыку слушаю, в какие хожу театры и какие люблю фильмы, а всё больше интересовались моими анализами… Почему же он тратил время на обстоятельные беседы со мной — с одним из сотен молодых инженеров? Королёву нужно было знать, сможет ли в будущем он опереться на этого человека. На мой взгляд, мы именно поэтому при нём опережали американцев. Это сейчас мы всю образовательную систему под них перекурочиваем, а после запуска нашего спутника они под нас свою перестраивали.

За что я его люблю и уважаю? Королёв всегда делал ставку на людей и потому побеждал. До войны Сталин пустил в ход правильный лозунг: «Кадры решают всё» — это Сергей Павлович усвоил очень хорошо. Никто так не соответствовал этому принципу, как Королёв, глубоко понимавший значение людей, профессионалов. Не винтиков, а именно творческих профессионалов. В этом сила Королёва — он мог сконцентрировать усилия всех, кто у него работал, на выполнении задачи. И в этом я вижу его гениальность и уникальность. Такие, как он, рождаются раз в пятьдесят лет... Вот пятьдесят лет прошло, а равного ему ещё нет. Значит, раз в сто лет.

Королёв приучал каждого говорить то, что думает. Ведь потом рано или поздно человек обязательно выскажет нечто такое, что будет отличаться от мнения других.

Он работал с «неудобными» людьми, то есть такими, которые всегда имели своё мнение, свою точку зрения, были не очень дисциплинированны, обсуждали приказы, но зато были талантливы. Их мнения сталкивались с другими, в том числе и с мнением Королёва, и тогда рождалась искра. Я присутствовал на нескольких заседаниях, которые проводил Королёв. Он приглашал главных специалистов, которых хорошо знал, потому что каждого принимал на работу и тщательно изучал, и молодых вроде меня. Ставился, к примеру, вопрос о топливе для ракет будущего: керосин или водород? Он опрашивал всех, в том числе и меня. Я ничего умного, отличного от того, что уже было сказано, предложить не мог. Но вставал и высказывал своё мнение. Лишь много позже я понял, что Королёв приучал каждого говорить то, что он думает. Ведь потом рано или поздно человек обязательно выскажет нечто такое, что будет отличаться от мнения других. Через пару лет это произошло и со мной, когда я заявил, что третий спутник не взлетит. Дело было в заправке ракеты. По моим расчётам получалось, что сделана она неверно. Королёв выслушал меня, а затем позвонил моим начальникам и сказал, что их сотрудник на космодроме высказывает такое мнение. Ему ответили: мол, не соображает или «выпендривается». Потом оказалось, что я прав, и Королёв прислал моего начальника на космодром мне в подчинение... Когда Королёв принимал своё решение, он всегда объяснял, почему это делает. Мы его понимали, и его решение становилось нашим. А другие начальники поступали иначе: они сообщали нам решение, а уже потом предлагали его обсуждать. Это был глубоко ошибочный подход. Сергей Павлович опирался на людей, и в этом была его сила.

Космонавты Алексей Губарев и Георгий Гречко

А бывало и так: на «мозговом штурме» все склонились к одному варианту. Главный встаёт и говорит: «Товарищи, и всё у вас правильно, и вариант вы выбрали правильно, и технически обосновали, но сделать так нельзя». И вдруг открывает нам совсем другую сторону этого вопроса, другой аспект. И показывает, что надо сделать наоборот. Он был первым Главным конструктором, он мог приказать почти всем в стране, когда дело касалось ракетной техники, а вот инженерам своим не приказывал — он их убеждал. Если он говорил, что не так надо решать вопрос, то всегда объяснял, почему, и только после объяснений мы уходили. Хотя решение принято не то, которое мы предлагали, но мы уходим от Главного конструктора выполнять решение как своё, потому что он не приказал нам, а рассказал, убедил, доказал.

На протяжении всех лет, что мне пришлось с ним работать, всегда такой стиль — просьба, убеждение. И поэтому люди работали не за страх, а за совесть.

Однажды я предложил усовершенствовать ракету. А сроки уже поджимали. Королёв согласился с предложениями, но сказал: «Лучшее — враг хорошего». Ведь можно бесконечно совершенствовать проект, но так и не увидеть его реализованным…

Мне посчастливилось с ним работать двенадцать лет. Почему у нас при Королёве всё, что хотели, удавалось? Первый спутник, первый космонавт, первый выход в открытый космос... Потому что Королёв делал ставку на человека, на тех людей, с которыми работал и знал их досконально.

Вот вам пример гениальности Королёва! После запуска первого спутника его вызвал Хрущёв и сказал: «Мы не верили, что вы обгоните американцев. Через месяц большой праздник, запустите что-то новенькое...» Он пришёл к нам и сказал, что времени мало — чертежей не будет, будут только эскизы, а техническим контролем будет наша совесть, и люди работали за совесть и сделали. И мы запустили ещё один аппарат — с Лайкой, который стал новым словом техники.

Сергей Королёв и Юрий Гагарин

Я уверен, что даже сейчас, при всех достижениях техники, никто не запустит за месяц новый спутник. А мы это сделали. И сделали это потому, что во главе стоял Сергей Павлович Королёв.

Даже в годы разрухи после Гражданской войны, когда наше государство только-только вставало на ноги, Королёв, Цандер, Глушко мечтали не об околоземных полётах и даже не о полётах на Луну. А о полёте на Марс. Они умели мечтать. Королёв говорил: «Я люблю фантастику в чертежах».

Скажу больше: если бы был жив Королёв, то яблони на Марсе, как в песне, сажали бы не американцы, а наши космонавты, потому что Главный конструктор усиленно работал над тем, чтобы лететь на Марс уже в 1960-х годах. А мы, как всегда, откладываем полёт туда на светлое будущее, которое почему-то у нас никак не наступает. А Королёв уже тогда создал Институт медико-биологических проблем, где думали над тем, что нужно сделать с точки зрения медицины, чтобы человек слетал на Марс и вернулся живым и здоровым. Был создан наземный комплекс для проведения экспериментов, связанных с длительным пребыванием человека в межпланетном корабле. В 2010–2011 годах именно в королёвском комплексе проводился эксперимент «Марс-500»… с опозданием на полвека.

Человечество должно развиваться, а если не хочет, оно всё равно будет развиваться! И те, кто захочет развиваться, пойдут впереди.

Однажды Королёв собрал нас в кабинете. Мы приготовились к «мозговой атаке» на очередную задачу, однако повод для встречи оказался неординарным. Главный устроил конкурс на лучшее название конструкции, в которой первому космонавту предстояло облететь Землю, — нашего изделия. Посыпались предложения:

— Звездолёт...

— Ракетолёт...

— Космолёт...

Всё не то!

— Значит, так, — воспользовался Королёв своим правом старшего. —  Назовём кабину «космический корабль». Мы засмеялись. Разве это похоже на корабль? Корабль — он во-о-о какой! Тогда уж челн или лодка. Мы, наверное, не до конца осознавали масштабность дела, которым занимались. Знаете, как говорят: «Отойдём и поглядим — хорошо ли мы сидим?». Отойти мог Королёв, а мы не могли, не понимали. Так и вошло во все языки мира очень яркое и точное определение нового вида транспорта — космический корабль.

Гагарин мог полететь и раньше, если бы программа испытаний укладывалась в график. Но пуски, к сожалению, шли плохо. Один корабль ушёл в космос, другой погиб во время спуска, третий потерпел аварию. Если бы не было терний, то к звёздам мы пришли бы быстрее... Нельзя забывать, что мы соревновались с американцами, а потому торопились и мы, и они. Да и с запуском Юрия Гагарина не все соглашались. Некоторые считали, что нужно ещё проверить корабль в реальном полёте. Но Королёв чётко понимал, когда надо рисковать и когда надо подстраховаться. Он пошёл на определённый технический риск. Даже сегодня при старте корабля есть риск, а требовать тогда, чтобы его не было совсем, — нереально.

Королева все очень боялись. Говорят, что он бывал жесток. Но прошли годы, и мы поняли, что хотя он и учинял жуткие разносы, багровел, кричал, рвал чертежи, но никого не выгнал и не лишил зарплаты или жилья. Более того, Королёв никогда не был недоступен для сотрудников независимо от их статуса. Не отгораживался цепочкой секретарей (в которой, надо заметить, у других крупных руководителей нередко возникает путаница). Каждое утро, около восьми часов, на ступеньках КБ и в холле к нему подходили с просьбами и вопросами, и он внимательно выслушивал каждого — от уборщицы до именитого научного сотрудника. Для каждого находил нужные слова, вникал в проблемы. Именно вникал, а не забывал через минуту. Свои утренние минуты (помимо кабинетных часов приёма по личным вопросам) он уделял сотрудникам. Так было заведено.

Воспоминания и бутерброды.

Георгий Гречко и Арсений Замостьянов

Когда в КБ был создан трёхместный корабль, Королёв предложил посылать в космос не только лётчиков, но инженеров и учёных — лучших из лучших. Начался ажиотаж. Военное руководство выступало против. Но Королёв отстоял идею — и в нашем КБ желающих, понятно, было хоть отбавляй. После медкомиссии осталось всего тринадцать человек. Нас пригласил на беседу Сергей Павлович. Коротко рассказал о будущих полётах и вдруг спросил:

— Зачем вы хотите лететь в космос?

Мы отвечали, как казалось, удачно:

— Хотим приложить свои знания не только для создания корабля на Земле, но и для выполнения на нём программы полёта.

Королёв слушал нас и хмурился. Наконец не выдержал и «разбушевался», пообещав вообще разогнать нашу команду. Мы были в недоумении.

Сейчас, много лет спустя, мне понятно, почему его не устроили наши общие ответы. Сергей Павлович по-мальчишески верил, что наступит то время, когда медицинские требования не будут такими жёсткими и он сможет сам полететь в космос. Поэтому, собрав претендентов в кабинете и немножко ревнуя к той участи, что выпала нам, он хотел услышать какие-то более тёплые и человечные слова, созвучные его мыслям. Когда же мы в своих рассуждениях не поднялись выше стереотипов, он рассердился.

Мне рассказывали такой случай. В молодости Сергей Павлович любил ездить на мотоцикле. Я его прекрасно понимаю, сам любил это дело. Однажды, когда он куда-то спешил, мотоцикл сломался. С трудом добрался до города, замёрзший, голодный. Королёв зашёл в булочную у дороги, купил сдобную булку и тут же, на тротуаре, съел.

Сергей Павлович по-мальчишески верил, что наступит то время, когда медицинские требования не будут такими жёсткими и он сможет сам полететь в космос.

Спустя много лет Главный конструктор возвращался с совещания, и путь его проходил мимо старой булочной. Королёв попросил остановить машину. Зашёл в булочную... Прохожие с удивлением смотрели на человека, сидевшего на тротуаре с булкой в руках рядом с «ЗИМом». Не знаю, был ли такой случай в действительности, но те, кто знал Сергея Павловича, согласятся со мной, что это похоже на Королёва.

Многие из вас видели в кино или по телевидению, как раздвигаются двери корпуса и медленно выкатывается огромная сигара ракеты. В солнечных лучах медно-красноватые сопла двигателей вспыхивают каким-то неземным огнём, и вся картина вывоза ракеты представляется кадром из фантастического фильма. Не раз накануне старта мы пытались увидеть это зрелище. Но режим на космодроме был строгим. И во время этой операции за шлагбаум, который преграждал путь к стартовому комплексу, не пускали.

Однажды у шлагбаума остановилась машина Королёва. Сергей Павлович посмотрел на нас, на мгновение задумался, а потом озорно скомандовал:

— Давайте ко мне в машину...

На возвышении Королёв остановил автомобиль.

— Здесь самое удобное место...

И мне подумалось тогда: значит, и он приезжает полюбоваться этим зрелищем. Каким же романтиком нужно оставаться, чтобы на рассвете каждый раз мчаться сюда, чтобы полюбоваться волнующей картиной, делом своих рук...

Организаторский гений Королёва в том, что он создал из талантливых математиков, физиков, изобретателей и инженеров настоящую команду, которую смог вдохновить на решение сверхсложных задач в космосе первыми. Без Королёва все эти специалисты были бы как в басне Крылова лебедем, раком и щукой. Он — по праву первый, кого мы вспоминаем в День космонавтики.

Георгий Гречко,

лётчик-космонавт, доктор физико-математических наук, дважды Герой Советского Союза