Неразгаданная тайна "Ивана Грозного"

Сергей Эйзенштейн принадлежал к числу тех немногих, кому удавалось устанавливать свои собственные отношения с Большой Историей. «Броненосец «Потёмкин», «Октябрь», «Александр Невский» - каждый фильм он выстраивал (не зря отец прочил его в инженеры или архитекторы!) так, что у зрителей, независимо от подкованности в историческом материале, возникало ощущение – так всё и происходило на самом деле. Казалось, режиссёр доставлял из прошлого «кирпичики» и собирал из них конструкцию нового фильма. То же самое он намеревался проделать и с эпохой Ивана Грозного. Вот только риск в данном случае был на порядок выше. С одной стороны, время правления первого русского царя было перенасыщено событиями чрезвычайными –  по накалу страстей человеческих и политических. С другой, сам государь, между прочим, сумевший продержаться на престоле больше, чем любой из российских монархов, был натурой не просто противоречивой, он сочетал в себе великое и малое в немыслимых пропорциях. Обвинители и адвокаты Грозного царя по сию пору ломают копья, конца этому ристалищу не видно.

Николай Черкасов в роли Грозного

Как и в случае с «Александром Невским», тему для будущего фильма выбрали за Эйзенштейна. С середины 1930-х годов постепенно складывался новый пантеон Страны Советов. Обойти фигуру Ивана IV не представлялось возможным – его трудами продолжилось начатое предшественниками созидание единого Русского государства на фундаменте Московского княжества. Импульс, полученный страной за полвека правления Ивана Грозного, обеспечил это движение на два с лишним столетия. Пожелания относительно будущего фильма Эйзенштейну передал Андрей Жданов, курировавший кинематограф в Политбюро. Картина предполагалась двухсерийной. В качестве сценаристов предлагались Пётр Павленко, с которым был создан сценарий «Александра Невского» и Леонид Леонов. Но Сергей Михайлович настоял на том, что работать над сценарием будет сам. Эта работа заняла у него почти год и превратилась во внушительный том.

Рисунок Сергея Эйзенштейна

Эйзенштейн начал собирать материал зимой 1940-41 годов. Работал с основательностью настоящего историка: в Третьяковской галерее изучал изображения Грозного, в Историческом музее – иконы, мебель, утварь и костюмы XVI века, в Грановитой палате – собрание оружия. Много времени провёл в храме Василия Блаженного – по преданию, царь с ближними боярами нёс гроб с телом провидца-юродивого. В архивах изучал письменное наследие царя и его сподвижников, а также материалы по народным обрядам и песням.  

«У Сергея Михайловича Эйзенштейна нет сценария тщательней написанного, чем «Иван Грозный». Это работа противоречивая, спорная и очень тщательная. Сценарий большой — в наборе он занимает больше двухсот страниц. К сценарию Эйзенштейн написал для себя примечания очень сложные, открытые и договоренные. Вероятно, такой разбор «для себя» начат Станиславским. Эйзенштейн перенял его через Мейерхольда. Про каждого героя отмечено, что он делает, какова будет его функция в сюжете, как раскрывается образ, какова для героя цель эпизода, как в ней изменяются характеристика, образ, каково внутреннее содержание сцены», - отмечал Виктор Шкловский. Нить за нитью вышивая канву будущей картины, Эйзенштейн снова создавал необычный  «драматургический» сценарий. В отличие от большинства современников, он вдохновлялся не психологическим романом века XIX, а средневековыми мистериями, площадным театром, комедией del arte. Как и в «Александре Невском», он по мере сил создавал скорее «иконописный», нежели живописный портрет своего героя. Для поэтического взгляда на Историю, которого всегда придерживался Эйзенштейн, это было необходимо. И снова он, насколько это было возможно, отдался вольной трактовке многих событий и персонажей. В биографии Эйзенштейна Шкловский привел в качестве аргумента эпизод, имевший место на Стоглавом соборе, где обсуждалось, как писать образ Господа: «должен ли он быть благообразен или нужно показать смерть его мучительной и полной страданиями, как смерть всякого распятого. Спорили. Грозный сказал: «Кому дано, тот бы писал, а кому нет — мало ли есть других занятий». Людям, которые делали картину «Иван Грозный», «было дано». Дано им было в полную меру».

Известна оценка картины, данная Чарли Чаплином: «Фильм Эйзенштейна «Иван Грозный», который я увидел после войны, представляется мне высшим достижением в жанре исторических фильмов. Эйзенштейн трактует историю поэтически, и, на мой взгляд, это превосходнейший метод ее трактовки. Когда я думаю, до какой степени искажаются события даже самого недавнего прошлого, я начинаю весьма скептически относиться к истории как таковой. Между тем поэтическая интерпретация истории создает общее представление об эпохе. Я бы сказал, что произведения искусства содержат гораздо больше истинных фактов и подробностей, чем исторические трактаты».

Обе серии снимались одним процессом. У режиссёра созрел замысел сделать и третью, для неё даже отсняли несколько эпизодов, но работу пришлось отложить. На этот раз никто среди ночи картину с монтажного стола в Кремль не требовал, Эйзенштейну удалось довести первую серию до логического конца. В декабре 1944 года ее отправили Сталину, а в январе 1945 состоялась премьера в кинотеатре «Ударник». Сталинская премия была присуждена создателям фильма практически молниеносно.

Из первой серии "Ивана Грозного"

Гром грянул, когда через месяц Эйзенштейн представил вторую часть работы. Весть о том, что вторая серия к прокату запрещена, настигла Сергея Михайловича на банкете в Доме кино по случаю вручения премии. Сердце не выдержало – тяжелейший инфаркт.

Едва оправившись, вместе с Николаем Черкасовым, сыгравшим Грозного, он отправился в Кремль. Кроме Сталина на встрече присутствовали Вячеслав Молотов и Жданов. Сохранилась запись беседы, сделанная со слов «гостей» вождя. Показательно принципиальное замечание, высказанное Сталиным: «Царь у вас получился нерешительный, похожий на Гамлета. Все ему подсказывают, что надо делать, а не он сам принимает решения <…> Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния. В показе Ивана Грозного в таком направлении были допущены отклонения и неправильности. Петр I – тоже великий государь, но он слишком либерально относился к иностранцам, слишком раскрыл ворота и допустил иностранное влияние в страну, допустив онемечивание России…»

Те, кто близко знал Сергея Михайловича, полагали, что он заранее знал, что его ждёт и осознанно шёл на риск, дерзнув показать Ивана Грозного таким, каким сам его увидел и понял. Разговор был долгим и тяжёлым. Режиссёра поставили перед необходимостью переснять вторую часть, и, как ни странно, даже не ограничивали в сроках: сколько нужно, столько и снимайте – наш зритель вырос, мы обязаны показывать ему качественное кино… Но работать «под диктовку», Эйзенштейн не сумел. Вместе с Черкасовым он отсмотрел отснятый материал и понял, что переделать ничего нельзя, только переснять. Неразрешимость проблемы становилась всё очевидней. Судьба фильма висела на волоске – ходили упорные слухи, что её отдадут на «доработку» другому режиссёру.  Второго инфаркта Сергей Михайлович не пережил.

Взяться за переделку второй части «Ивана Грозного» никто не отважился. Лента пролежала «на полке» до смерти Сталина и вышла на экраны в 1958 году. Картина, преодолев барьер времени, и сегодня заставляет размышлять над вымыслом, сопоставлять факты и прорываться через к истине через изысканный монтаж сцен.