Мельпомена в гостях у Клио

Как История отражается в зеркале театра? Свой ответ на этот вопрос артисты «Ведогонь-театра» искали вместе со специалистами по русской древности, избрав в качестве «сцены» Парадные сени Государственного исторического музея.  

Многие исследователи сходятся на том, что из всех русских писателей именно Алексей Константинович Толстой лучше всех знал и понимал отечественную историю. Правда, сам писатель неоднократно признавался, что для него «событийная точность стоит на втором плане», но смысл, внутреннее содержание, логику и красоту исторических событий он чувствовал прекрасно.

Серьёзное изучение повседневной жизни Древней Руси началось только во второй половине XIX века, и Толстой стал первым общественным деятелем, поставившим вопрос о необходимости сохранения памятников древнерусской архитектуры, которые тогда не считались чем-то значимым в художественном смысле. Сохранилось письмо к Александру II, с которым он был дружен с детских лет, в котором Алексей Константинович предлагал способы их сохранения, в том числе с использованием стеклянных перекрытий. Он резко критиковал тогдашние методы «реставрации», когда древнюю живопись сбивали или записывали поверху.

Больше всего Толстого интересовал период домонгольской Руси, в частности, фигура Андрея Боголюбского, сына Юрия Долгорукого, великого князя Владимирского. Алексей Константинович считал, что в XII столетии Русь была ближе к общеевропейскому аристократическому миру, поклонником которого он был. Но изучение источников не доставило ему нужного материала для пьесы, и он обратился к более поздним временам.

Для «Ведогонь-театра» Толстой – автор знаковый. В 2006 году в репертуаре небольшой труппы из подмосковного Зеленограда появилась пьеса «Царь Фёдор Иоаннович», а нынешний сезон они открыли премьерой «Посадника» - последней пьесы замечательного драматурга, увы, незавершённой. Отрывки из этих спектаклей были представлены на одном из театральных вечеров в Историческом музее. Лучших «декораций» для своих творений и сам Алексей Константинович пожелать бы не мог.

Изюминкой эксперимента «театр в музее» стало участие авторитетных специалистов по истории Руси – доктора исторических наук, главного научного сотрудника Института Российской истории РАН Павла Лукина, и кандидата исторических наук, доцента истфака МГУ Аркадия Тарасова. Зрителям, собравшимся в этот вечер в Парадных сенях ГИМа, представилась редкая возможность «поверить алгеброй гармонию» - историческая наука стала своеобразным камертоном восприятия драматического спектакля.    

«Погружение в историю страны через театр – увлекательнейшее занятие, – считает заслуженный артист России Павел Курочкин, худрук «Ведогонь-театра». – Когда в 2006 году режиссёр Александр Кузин предложил нам поставить «Царя Фёдора», вся труппа пришла в смятение. Это одна из выдающихся пьес мирового репертуара. Ею в своё время открылся Художественный театр и всего за три года спектакль сыграли сто раз. Постановка Бориса Равенских в Малом театре не сходила с афиши три десятилетия и считалась эталонной. Мы полагали, что нам такое не по силам – перечень действующих лиц занимает две страницы, нам ни исполнителей, ни сцены не хватит. Но режиссёра увлекал не масштаб пьесы, а взаимоотношения персонажей. Он замыслил и реализовал абсолютно камерную историю о людях, которым выпало жить в преддверии одного из самых тяжёлых и драматичных периодов русской истории – Смуты. Спектакль прожил на нашей сцене тринадцать ярких и счастливых лет, принеся театру известность и заслуженные награды.

В юбилейном сезоне мы вернулись к Алексею Толстому, пригласив на постановку режиссера Сергея Виноградова. «Посадник» был выбран не случайно. Несмотря на незавершенность, она нам кажется самостоятельным художественным высказыванием. И во главу угла драматург снова поставил столкновение человеческих характеров на фоне исторических катаклизмов».

Работая над «Царём Фёдором Иоанновичем», Толстой использовал смелый приём, сделав главным героем человека, которого (с легкой руки историографов XIX столетия!) было принято считать слабовольным. «Толстой увидел совершенно иначе – глубоким, истово верующим, любящего свою страну, умного не столько интеллектом, сколько сердцем, – «реабилитирует» сына Ивана Грозного Павел Лукин. – Трагедия Фёдора в том, что для трона он слишком хорош, а потому главный конфликт пьесы в противостоянии кланов, рвущихся к власти – Годуновых и Шуйских. В пьесе нет однозначности. С одной стороны Алексей Константинович симпатизирует Шуйскому, поскольку сам происходит из древнего боярского рода, с другой – понимает историческую правоту Годунова, иначе зачем ему писать продолжение – «Царь Борис».

Одной из движущих пружин сюжета «Царя Фёдора Иоанновича» Толстой сделал гибель царевича Димитрия. Сам драматург исходил из того, что Годунов – убийца, что позволяло ему до предела драматизировать конфликт этой пьесы и развить его в «Царе Борисе». Но так ли это на самом деле? «Все началось даже не с Карамзина, и даже не с историков XVIII века, а с современников событий, – убеждён Аркадий Тарасов. – Общественное мнение считало его виновным, и установившееся вскоре почитание царевича как святого укрепляло эту точку зрения. Между тем до наших дней сохранилось следственное дело о гибели Димитрия. И вёл его один из персонажей пьесы – Василий Шуйский. Следствие пришло к выводу, что причиной смерти стала падучая, болезнь, сегодня именуемая эпилепсией».

Откуда же тогда взялась легенда о невинно убиенном царевиче? Судя по всему, запустил её Василий Шуйский, которому после восшествия на престол было выгодно обвинить Годунова. «То, что современники считали Бориса убийцей, – уверен Павел Лукин, – дало возможность Толстому обосновать крах реформ, затеянных Годуновым. Они, в сущности, предвосхитили то, что сделал Пётр Великий, преобразуя страну по европейской модели, и Толстой рассматривал это как безусловно благое дело. Обречённое на неудачу из-за этого безнравственного поступка – то ли прямого приказа, то ли попущения».

При жизни Толстого из его трилогии была поставлена только первая часть – «Смерть Иоанна Грозного». «Царь Фёдор Иоаннович» и «Царь Борис» к постановке рекомендованы не были – слишком неоднозначными, по мнению цензоров и членов императорской фамилии, вышли у драматурга фигуры монархов. Интерес к Московской Руси у драматурга иссяк, и он обратился к Господину Великому Новгороду. В «Посаднике» в еще большей мере, чем в предыдущих пьесах, драматург в нём взял верх над историком. Пьеса не привязана к конкретному событию. Яркие, сильные характеры волновали Толстого куда больше исторического фактажа. 

«Толстой сознательно сместил временные пласты, – уверен Павел Лукин. – Господином новогородцы стали величать свой город в XV веке, а противостояние с Суздалем относится к XII столетию. Но для Алексея Константиновича это не имело никакого значения. В Новгороде он видел то, что ему было очень близко – аристократическую республику, похожую на средневековые европейские республики вроде Венеции и Генуи. Вече стало для него действующим лицом пьесы. По мере погружения в тему, Толстой понял, что реальный Новгород сильно отличался от того, что рисовало ему воображение, и в итоге именно пороки Новгородской республики привели её к гибели. Любви к Новгороду он не утратил, но завершить пьесу так, как намеревался, не смог».  

У обычного зрителя спектакль на историческую тему, как правило, вызывает вопрос – было или не было? Происходило ли на самом деле то, что он видит на сцене? А как воспринимают такие постановки историки?

«Спектакль – не документальный фильм, полностью соответствовать историческим фактам он не обязан, – соглашается Аркадий Тарасов. – Для меня самое главное – ощутить то, что нельзя пощупать – дух эпохи. Объективно это ощущение определить практически невозможно. Когда ты изучаешь источники по конкретной эпохе, у тебя складывается твоё личное ощущение этого периода. И когда то же самое ощущение возникает от спектакля, я радуюсь нашему совпадению с его создателями – режиссёром и актерами».

«Мой любимый исторический фильм, – признаётся Павел Лукин, – «Иван Васильевич меняет профессию». Булгаков прекрасно знал историю, и понимал, что точно передать эпоху невозможно. Но можно наметить её точными деталями. Первая фраза человека XVI века, обращённая к незнакомому человеку: «Ты чьих будешь?» Именно этот вопрос задает Иван Васильевич, потому что сословная принадлежность собеседника – ключевой параметр, определяющий всё остальное. Вот такие детали и становятся для меня маркером достоверности».