Офицерский крест

Недолгая история этой редкой награды началась в русско-турецкую войну 1787–1791 годов под стенами Очакова, осада которого являет собой пример как не слишком удачного командования, так и массового героизма русских солдат и офицеров.

Хотя среди последних было много отличившихся, наградить всех боевыми орденами не представлялось возможным — «Георгий» и «Владимир» предназначались лучшим из лучших. Об остальных в именном указе Екатерины II фельдмаршалу князю Григорию Потёмкину-Таврическому от 14 апреля 1789 года говорилось следующее: «Всем бывшим на штурме Очаковском Офицерам, которые тут не получили орденов Наших военного Святого Георгия и Святого Владимира, пожаловали Мы знаки золотые для ношения в петлице на ленте с черными и желтыми полосами, с тем, что в пользу награждаемого таковым знаком убавляются три года из числа лет, положенных для заслужения ордена военного; и по прошествии сего, должен он получить тот орден, яко за подвиг».

Проще говоря, воин, удостоенный золотого креста на Георгиевской ленте, не  просто сокращал себе на три года четвертьвековой срок до получения ордена Святого Георгия IV класса за выслугу лет, но и, что особенно приятно, имел полное право впоследствии носить заветный крестик «яко за подвиг», то есть без обязательной при выслуге надписи «25 лет», а это повышало статус награды.

По сути своей офицерский крест та же медаль, однако необычной формы. Впрочем, современников это не смущало: встречались в ту пору и овальные, и ромбовидные медали. Другое дело, что форма тут повлияла, так сказать, на содержание: крестам как-то не слишком везло.

Всего они учреждались пять раз.

За Очаковским (надпись на аверсе: «ЗА СЛУЖБУ — И — ХРАБРОСТЬ», на реверсе: «ОЧАКОВЪ — ВЗЯТЪ 6 — ДЕКАБРЯ — 1788») последовал Измаильский крест («ЗА — ОТМЕННУЮ — ХРАБРОСТЬ», «ИЗМАИЛЪ — ВЗЯТЪ — ДЕКАБРЯ 11 — 1790»).

А уже на третьем, Пражском кресте («ЗА — ТРУДЫ — И — ХРАБРОСТЬ», «ПРАГА ВЗЯТА — ОКТЯБРЯ 24 — 1794»), случилась осечка.

Сначала в Петербурге долго не могли установить даже приблизительное количество суворовских штаб- и обер-офицеров, принимавших участие в штурме варшавского предместья. Генерал-прокурор Правительствующего сената граф Александр Самойлов специально запрашивал по сему поводу вице-президента Военной коллегии графа Николая Салтыкова: «...какое именно число золотых знаков... для роздачи им на основании Высочайшего Ея Императорского повеления зделать следует».

На всякий случай всё же отчеканили 205 крестов — их и выдавали постепенно на протяжении 1796 года. А когда наконец разобрались с количеством (1361 человек), политический ветер подул в противную сторону.

Новый император, Павел I, едва встав у кормила власти, начал самодурствовать. Если бы предпринятое им «закручивание гаек» ограничилось пределами разумного, вполне вероятно, что этот царь вошёл бы в русскую историю как мудрый преобразователь. Однако истерический характер Павла губил на корню все его будто бы правильные, вызванные необходимостью начинания. Так, к примеру, не вызывало сомнений, что армия нуждается в модернизации. Но, вместо того чтобы сделать шаг вперёд, отступили назад — к прусской муштре, к парадной шагистике. (Чем увлечение буклями и пудрой обернулось вскоре для прусской военщины, мы сейчас расскажем.) Кроме того, новый монарх был совершенно не расположен выполнять данные его матерью обещания, даже если они касались не её фаворитов, а офицерского корпуса — опоры империи. В общем, на запрос Монетного департамента об очередной партии крестов новый генерал-прокурор князь Алексей Куракин многозначительно ответил, что «делание медалей и золотых знаков следует отложить».

После убийства Павла на трон взошёл английский ставленник — Александр I, и внешняя политика России на некоторое время оказалась всецело подчинена интересам Великобритании, предпочитающей действовать чужими руками, стравливая народы друг с другом. Первой крупной жертвой разъярённого Наполеона Бонапарта стала Австрия. В результате неожиданной капитуляции австрийцев под Ульмом едва не погибла и русская армия, спасённая гением Михаила Кутузова… для аустерлицкого разгрома. Теперь, покуда французы не переправились через Ла-Манш, англичанам следовало как можно скорее бросить против них последнюю реальную европейскую силу, которую, однако, они сильно переоценивали. Энергичные тайные переговоры привели к созданию в сер. 1806 года новой антифранцузской коалиции, четвёртой по счёту. В ней роль меча Немезиды надлежало сыграть державе, ещё недавно первенствовавшей среди других в военном отношении. Речь идёт о Прусском королевстве эпохи Фридриха II Великого — большого охотника играть живыми солдатиками.

Шапкозакидательские настроения в Берлине, выражавшиеся в том, что прусские офицеры приходили демонстративно точить свои сабли о порог дома французского посланника, быстро изменились после первых же вестей с полей сражений. Минула неделя с того дня, как Пруссия 1 октября предъявила Франции высокомерный ультиматум — очистить территорию марионеточного Рейнского союза, недавно созданного Наполеоном, а французы уже вторглись в Саксонию, союзницу прусского короля Фридриха-Вильгельма III, и хвалёная прусская армия получила несколько чувствительных щелчков по носу под Шпейце и Заарфельде. Но всё это было далеко превзойдено по масштабам и последствиям в битве при Йене и Ауэрштедте 14 октября. Устаревшая прусская линейная тактика продемонстрировала здесь полную и окончательную свою несостоятельность. Потеряв в самоубийственных атаках только убитыми и ранеными 20 тыс. да ещё 18 тыс. пленными, немцы бросились наутёк (по «правилам» отступил лишь один батальон саксонцев — охрана прусского главнокомандующего фельдмаршала Фридриха Гогенлоэ).

Ещё через две недели Наполеон въехал на белом коне в Берлин, а прусский король с остатками армии и беженцами удалился в Кёнигсберг. Всю эту деморализованную массу предстояло защитить русской армии под началом генерала от кавалерии Леонтия Беннигсена. О нём следует сказать несколько слов.

Левин Август фон Беннигсен родился в 1745 году в Брауншвейге. Происходил он из дворян Ганноверского курфюршества, в войсках которого и начал службу 14-летним мальчиком. Участвовал в Семилетней (1756–1763) войне, через десять лет по её окончании отправился, подобно многим своим землякам, искать чинов и наград в Россию. Принятый в русскую службу премьер-майором, командовал вначале Вятским мушкетёрским, а затем знаменитым Изюмским гусарским полком, с которым, кстати сказать, в 1790 году отличился против турок при штурме Очакова и, следовательно, стал обладателем первого золотого офицерского креста — «За службу и храбрость». Не менее удачно действовал Беннигсен против польских конфедератов, что доставило ему чин генерал-майора, золотую шпагу с алмазами, ордена Святого Владимира II и Святого Георгия III класса. Вскоре он отличился при взятии у персов Дербента (орден Святой Анны I класса).

Казалось бы, типичная карьера лихого рубаки. Хотя Леонтий Леонтьевич (отец его тоже был Левином, отсюда такая двойная переделка на русский манер), будучи храбрецом, оставался авантюристом. Водил дружбу с братьями Зубовыми, вместе с ними попал в опалу при Павле и, разумеется, принял впоследствии личное участие в насильственном устранении ненавистного Зубовым (впрочем, не только им, но в ту пору и всей России) императора.

Как бы ни относились мы к Павлу I, а всё-таки мученическая смерть делает его на голову выше убийц, запятнавших себя его кровью. Правда, Беннигсен клялся позже, что в исторический момент удушения царя шарфом сам он куда-то на минутку отлучился. Однако факт остаётся фактом: Леонтий был в числе задумавших и совершивших коллективную расправу.

Уже через год Беннигсен — генерал от кавалерии. Тут-то ганноверца и понесло на самый верх. 1 января 1807 года его, так за всю жизнь и не удосужившегося выучить язык приёмного своего отечества, внезапно взамен популярного в войсках, но престарелого и немощного екатерининского фельдмаршала Михаила Каменского (хотя как сказать «немощного»: два года спустя его зарубил топором в собственном имении брат юной фельдмаршаловой любовницы) назначили главнокомандующим. И вот предводительствуемая им русская армия через месяц, 26–27 января (7–8 февраля по новому стилю), противопоставила наконец удар удару: возле городка Прейсиш-Эйлау в Восточной Пруссии Бонапарт, находившийся тогда на вершине своих побед, едва не свернул себе шею.

Как знать, понадобилось бы сжигать Москву в 1812 году, если бы пятью годами ранее в решительную минуту Беннигсен не выпустил удачу из рук. И ведь как всё сошлось! Суровая зима, всегда «дававшая русскому солдату определенное преимущество» (выражение вермахтовского генерала, а затем историка Курта фон Типпельскирха), чрезмерная осторожность, вдруг овладевшая Наполеоном, отчаянная храбрость ведомых князем Петром Багратионом воинов 4-й пехотной дивизии, стремительной атакой выбивших французов из Прейсиш-Эйлау (сейчас это город Багратионовск Калининградской области) и тем положивших начало многочасовой бойне.

Непосредственный участник сражения Денис Давыдов (он был адъютантом у Багратиона)  вспоминал: «Черт знает, какие тучи ядер пролетали, гудели, сыпались, прыгали вокруг меня, рыли по всем направлениям сомкнутые громады войск наших и какие тучи гранат лопались над головою моею и под ногами моими!».

Так завязалась артиллерийская дуэль, продолжавшаяся с полудня 26 января до позднего вечера следующего дня. Днем 27-го Наполеон, частью сил предприняв отвлекающий фланговый манёвр, приказал корпусу маршала Пьера Ожеро атаковать центр русской армии. Две дивизии (Жака Дежардена и Этьена Эдле) двинулись по заснеженной равнине южнее городского кладбища. Французы были готовы к кавалерийскому налёту, однако тут их атаковала сама природа — внезапно начался настоящий буран. Ослеплённые ветром и снегом, обе дивизии потеряли направление и вышли прямо на главную батарею русских. С расстояния пятидесяти шагов хладнокровные канониры дали залп, потом ещё и ещё, всаживая ядра в густую людскую массу. Около пяти тыс. французских пехотинцев полегло на месте, Ожеро и Эдле оказались ранены, Дежарден был убит. Наши по трупам неприятелей рванулись в контратаку.

Наблюдая с кладбищенского холма за напором русских, Наполеон воскликнул в изумлении: «Какая храбрость!». В следующую минуту его едва не настигли казаки, ворвавшиеся на кладбище. Спас его вовремя подоспевший, верный, как пёс, Иоахим Мюрат.

Несмотря на дерзкую мюратовскую «атаку 80 эскадронов», наполеоновская армия очутилась на волосок от гибели. Но тут Беннигсен распорядился прекратить натиск и отойти, что дало французскому императору, мастеру политического вранья, предлог объявить о Прейсиш-Эйлаусской баталии как о своей победе.

Нерешительный на поле боя, Беннигсен со своей стороны тоже объявил себя триумфатором. Его победная реляция произвела в Петербурге фурор. Александр осыпал Леонтия милостями: орден Святого Андрея Первозванного — высшая награда Российской империи — да плюс к тому 12 тыс. ежегодной пенсии. Для отличия офицеров тут же на радостях учредили крест, по форме напоминавший Георгиевский, на Георгиевской же ленте.

На аверсе его читаем: «ЗА — ТРУДЫ — И — ХРАБРОСТЬ», на реверсе: «ПОБЪДА — ПРЕЙШ — ЕЙЛАУ — 27 ГЕН. — 1807 Г.»

Бог знает, как далеко простёрлась бы царская щедрость, однако в июне Беннигсен потерпел тяжелейшее поражение под Фридландом (ныне Правдинск) в той же Восточной Пруссии. Помимо других крупных потерь здесь был сокрушён цвет русского воинства — гвардия, и позорный Тильзитский мир надолго лишил отставленного генерала монаршего благоволения.

В исторической литературе до сих пор можно встретить утверждение, что золотые кресты за Прейсиш-Эйлау будто бы так никому и не вручили. Это неверно. До конца 1807 года около девяти сотен офицеров, то есть почти половина участвовавших в сражении, получила положенную награду. Оделяли крестами не всех поголовно, а по особому списку; к знаку прилагалась специальная грамота за подписью Беннигсена.

Дело затянулось, и пожалованными оказались далеко не все офицеры. Когда Беннигсен, давно уже отстранённый от командования, на следующий год представил очередной список для награждения, ему раздражённо ответил дежурный генерал-адъютант императора: «По всеподданнейшему докладу отношения Вашего Высокопревосходительства ко мне от 12 числа минувшего февраля за № 40, с приложением списка Офицерам, удостоивающимся к получению знаков отличия за победу при Прейсиш-Эйлау, Его Императорское Величество, на пожалование им таковых знаков не соизволил и повелел мне и впредь не докладывать».

Вот как низко пали в ту пору при дворе акции генерала, едва не ставшего победителем Бонапарта! Впрочем, имеет значение и тот факт, что именно тогда Александр, стремясь выиграть время, не желал раздражать своего нового смертельно опасного французского союзника: продолжать раздачу наград за Прейсиш-Эйлау он, вероятно, счёл политически нецелесообразным.

Что касается Беннигсена, то до окончательной отставки он успел ещё много чего. В 1812 году возглавлял сначала оппозицию Михаилу Барклаю, а затем и Михаилу Кутузову, с пеной у рта отстаивал на совете в Филях необходимость решительного сражения под стенами Москвы, что, безусловно, погубило бы на корню гениальный кутузовский замысел. По заключении Парижского мира получил «Георгия» I класса и был возведён в графское достоинство, затем некоторое время командовал 2-й армией в Тульчине, но смотрел сквозь пальцы на махинации во вверенных ему войсках, за что в итоге отправили Леонтия от греха подальше в милый его ганноверскому сердцу Фатерлянд, где он тихо угас в 1826 году.

Последний, пятый по счёту, боевой офицерский крест учредили в связи со взятием крепости Базарджик в мае 1810 года. Не самый значительный эпизод затяжной русско-турецкой войны 1806–1812 годов.

Новый командующий Молдавской армией генерал от инфантерии Николай Каменский (сын упомянутого выше фельдмаршала) решил взяться за дело всерьёз и нанёс туркам ряд чувствительных поражений, особенно ощутимое — при Батине. Почему поводом для учреждения награды выбрали именно штурм Базарджика, загадка. Как бы то ни было, нижние чины получили по серебряной медали на Георгиевской ленте с профилем царя и семистрочной надписью: «ЗА — ОТЛИЧИЕ — ПРИ ВЗЯТИИ — ПРИСТУПОМЪ — БАЗАРДЖИКА — 22 МАЯ — 1810 г.».

Офицерам же достался золотой крест «мальтийской» формы — с раздвоенными лучами.

На аверсе его надпись в три строки: «ЗА — ОТЛИЧНУЮ — ХРАБРОСТЬ», на реверсе — в шесть строк: «ПРИ — ВЗЯТИИ — ПРИСТУПОМ — БАЗАРДЖИКА — 22 МАЯ — 1810 г.».

Впрочем, неразбериха с поводом для награждения извинительна: не до турков оказалось — Россия готовилась к смертельной схватке с куда более серьёзным врагом.

Максим ЛАВРЕНТЬЕВ