Бесславный поход

Село Дютьково стоит на Екатерининском тракте Звенигород — Верея (Старая Калужская дорога). Здесь во время Отечественной войны 1812 года шли бои с шаромыжниками (при бегстве из Москвы наполеоновские вояки выпрашивали у местных жителей еду со словами «Шер ами» — Cher ami, то есть «дорогой друг», заслужив прозвище шаромыжников).  129 лет спустя по Старой Калужской дороге на Москву вновь наступал неприятель, и опять многие деревни в тех краях были полностью разорены. И, хотя в этот раз во главе объединённой Европы на нашу страну напал не Наполеон, а Адольф Гитлер, на подступах к Белокаменной снова оказались французы, только в немецкой униформе.

По утверждению британского историка Криса Бишопа, во время Второй мировой французов на германской службе было больше, чем граждан любого другого западноевропейского государства. Французская армия, насчитывавшая более двух млн человек, сложила оружие 22 июня 1940 года, на 43-й день наступления немцев. Зато 75 лет спустя писательница Людмила Улицкая озвучила мысли российской «пятой колонны»: «Париж стои́т, они его сохранили, они сохранили культуру». Более того, добавил бы я, многие парижанки охотно приобщали к этой культуре оккупантов. Нацисты призвали в свои вооружённые силы свыше 140 000 французов из Эльзаса и Лотарингии, 150 000 мобилизовали в военно-строительную организацию Тодта, ещё 25 000 обслуживали бундесмарине в бретонских и бискайских портах и около 45 000 служили, причём добровольно, в вермахте.

Через две недели после нападения гитлеровцев на СССР их французские прихвостни создали Легион добровольцев против большевизма (Légion des Volontaires Français contre le Bolchévisme — LVF) и 8 июля 1941 года открыли в Париже вербовочный пункт.

Тут же откликнулись 12 тыс. волонтёров. Из них сколотили пехотный полк, которому в вермахте присвоили номер 638 (во время Первой мировой в полку с тем же номером служил Адольф Гитлер). По замыслу автора полотна La Relève («Ротация»), пособников нацистской Германии должно было вдохновлять наполеоновское нашествие. Перед отправкой на Восточный фронт их привели к присяге. «Клянусь перед Богом беспрекословно подчиняться главе германских и союзных армий Адольфу Гитлеру в борьбе против большевизма и готов в любое время, как храбрый солдат, пожертвовать своей жизнью», — произнёс перед строем командир полка Роже Лябонн, а легионеры, вскинув в нацистском приветствии вверх правые руки, подхватили: «Клянусь!» После чего полковник Лябонн объявил их наследниками Готфрида Бульонского и повёл за собой в крестовый поход  против «азиатов» и «зверья» (так, подражая гитлеровцам, он обозвал красноармейцев).

Летом 1941 года гитлеровские полчища стремительно продвигались на восток, в глубь СССР, и Легион французских добровольцев (ЛФД) отправился им вдогонку с Восточного вокзала Парижа под лозунгами «Да здравствует ЛФД» и «Хайль Гитлер».

На вагонах, в которых легионеров повезли порабощать советский народ, было также начертано: «Париж — Москва» и «Смерть евреям». Ехали как на парад, вернее, ехали именно на парад, который пообещал вскоре устроить на Красной площади главарь Третьего рейха. Легионеры рассчитывали пройти по ней парадным строем в киверах, какие носили в наполеоновской армии.

В конце октября они добрались до Смоленска, откуда через неделю в пешем строю отправились к столице СССР той же дорогой, которой 129 годами раньше топала Великая армия. 

Роже Лябонн

Первые потери французы понесли ещё до боевых действий. «Тут вам не Ницца!» — раздражённо-презрительно прикрикнул на них один из офицеров вермахта, которого французы допекли жалобами на наш климат.

У нас долгое время считалось, будто осенью 1941 года на Бородинском поле вновь произошла битва с французскими интервентами. В 1985 году Юрий Озеров даже включил соответствующий эпизод в свою киноэпопею «Битва за Москву». В действительности же 32-я Краснознамённая Саратовская стрелковая дивизия полковника Виктора Полосухина, которая в октябрьских боях на Бородинском поле на целых шесть суток задержала продвижение 40-го механизированного корпуса гитлеровцев, лицом к лицу сошлась с французами несколько недель спустя, после того как те в конце ноября расположились в южной части Нарских прудов, готовясь атаковать Дютьково.

638-й полк стал единственной ненемецкой частью в составе группы армий «Центр», наступавшей на Москву осенью — в нач. зимы 1941 года. Свой полевой лазарет легионеры развернули у деревни Большие Семёнычи в роще, которую местные жители по сей день называют «Французы».

Так боевая диспозиция выглядела на карте ЛФД, 

а так — в документах командиров Красной армии.

А вот как положение на этом участке фронта изобразили в штабе дивизии Полосухина:

В Дютьково 1-й батальон наткнулся на плотный пулемётный огонь и впервые применённые Красной армией фугасные огнемёты.

Виктор Полосухин

О том сражении в 1968 году на страницах «Военно-исторического журнала» в статье «Советские огнемётчики в боях под Кубинкой» рассказал генерал-майор технических войск запаса Александр Бабушкин. В ней, правда, он именует французских легионеров немцами, хотя уместнее было бы назвать их гитлеровцами: «Во время Великой Отечественной войны для борьбы с танками наши войска использовали различные средства, в том числе фугасные огнемёты.

<…> В июле 1941 года фугасные огнемёты ("ФОГ-1") были приняты на вооружение Советской Армии. Они отличались простотой устройства и применения в боевых условиях. Резервуар огнемёта заполнялся специальной смесью (чаще всего из автобензина) с добавлением, для увеличения вязкости, дальности огнеметания и времени горения, специального загустителя — порошка "ОП-2". Из резервуара огнемётная смесь выбрасывалась давлением газов, образующихся при сгорании порохового заряда, а при вылете из брандспойта она поджигалась небольшой зажигательной шашкой.

При боевом применении резервуары огнемётов, как правило, укреплялись в грунте в специально отрываемой для каждого огнемёта лунке. Дальность действия огнемёта свежеприготовленной вязкой смесью достигала 100–120 м, а жидкой смесью — до 60 м.

Огнемёты устанавливались кустовым способом по 5–6 приборов в кусте. Их брандспойты разворачивались в виде веера, для того чтобы цели поражались как перед фронтом, так и на флангах. Расстояние по фронту между соседними кустами устанавливалось в 120 м. <…>

Подрывные пункты (обычно по одному на отделение) размещались в блиндажах, здесь же находились источники тока. Из блиндажей велось наблюдение за противником, отсюда командир руководил боем своего отделения. Провода, идущие от подрывных пунктов к огнемётным точкам, во избежание повреждений зарывались на 15–20 см в грунт.

<…> Рота, используя весь комплект огнемётов, могла выбросить на танки или пехоту противника 4500 л горящей смеси. При этом на фронте до 2000 м возникала сплошная стена огня.

Учитывая, что огнемёты являются оружием ближнего боя, их надо было тщательно маскировать. Огнемётчикам запрещалось обнаруживать себя и начинать огнеметание, пока танки и пехота противника не подойдут к их позициям на 50–60 м.

В огнемётные части, учитывая все эти требования, отбирались наиболее смелые, обстрелянные бойцы.

Первый опыт применения огнемётных подразделений был получен в декабре 1941 года под Кубинкой [выделено мной. — Авт.].

В борьбе с противником в этом районе важную роль сыграли два взвода 26-й отдельной роты фугасных огнемётов. 1-й взвод создал огнемётные позиции в боевом порядке 1-го стрелкового батальона 113-го стрелкового полка 32-й стрелковой дивизии на переднем крае обороны по западной окраине Дютьково (юго-западнее Кубинки). Перед ним была поставлена задача не допустить продвижения танков и пехоты в направлении Бол. Семёнычи, Кубинка.

<…> Утром 1 декабря противник перешёл в наступление на оборонявшийся в районе Дютьково 1-й батальон 113-го стрелкового полка. Огнемётчики 1-го взвода 26-й отдельной роты фугасных огнемётов во главе с командиром роты лейтенантом Михаилом Степановичем Собецким  и командиром взвода лейтенантом Иваном Владимировичем Швагером  хорошо подготовились к бою и внимательно наблюдали за наступавшей пехотой, стараясь раньше времени себя не обнаружить. Огнемёты и подрывные пункты были тщательно замаскированы. Помог в этом и выпавший снег. Когда около роты гитлеровцев подошло к огнемётным позициям на 50–60 м, был произведён одновременный подрыв 20 огнемётов.

На фронте в 300–350 м внезапно возникла сплошная стена огня. Вязкая огнемётная смесь, ещё загустевшая на морозе, выбрасывалась из резервуаров огнемётов на 100–120 м. Поэтому весь боевой порядок роты немецких автоматчиков был накрыт пламенем.

Гитлеровцы были буквально ошеломлены этим внезапным залпом. Многие из них в горевшем обмундировании, бросив оружие и снаряжение, катались по снегу, некоторые старались сбить пламя ветками, но это им не удавалось. Шесть солдат в загоревшейся одежде бросились в пруд.

В результате огнемётного залпа 60 гитлеровцев были уничтожены, остальные бежали. В это время по отступающим открыли интенсивный ружейно-пулемётный огонь стрелки. В общей сложности они уничтожили более роты гитлеровцев. [Архив МО, ф. 208, оп. 2536, д. 3, лл. 416, 417.] Вражеская атака в полосе обороны 113-го стрелкового полка была успешно отбита. Немцы на этом направлении атак больше не повторяли».

В тот же день, пишет далее Александр Бабушкин, 2-му огнемётному взводу той же 26-й отдельной роты фугасных огнемётов пришлось вести бой у соседней деревни Акулово с вражескими танками и пехотой, прорвавшими оборону 32-й стрелковой дивизии: «35 танков и два батальона мотопехоты, захватив Акулово и обойдя огневой вал, двинулись в направлении Кубинки. Но на пути противника на опушке леса севернее Акулово оказались огнемётчики 2-го взвода 26-й огнемётной роты.

Командир взвода лейтенант Иван Фёдорович Швец и находившийся на огнемётной позиции военком роты старший политрук Алексей Андреевич Анисимов своим присутствием и личным примером воодушевляли бойцов на решительную и упорную борьбу с немецкими оккупантами. Перед боем лейтенант Швец ещё раз предупредил командиров отделений, чтобы они ни в коем случае не обнаружили себя раньше времени и не допустили преждевременного подрыва огнемётов. Он напомнил, что надо ждать выхода танков и пехоты на рубеж выставленных вперёд ориентиров и тогда, не теряя ни одной секунды, внезапно обрушить на них залп огнемётов.

В 13 час. 15 мин. передние танки и автоматчики противника вошли в сферу действия огнемётов отделения сержанта Егора Александровича Синькова, которое занимало позицию в первом эшелоне взвода. Подрывник Семён Дементьевич Верещагин по команде Синькова произвёл подрыв всех 20 огнемётов, стоявших на позиции отделения.

Огнемётными струями были накрыты передние танки и взвод автоматчиков. Три танка запылали. Вопли, стоны, крики раздались в зоне огня. Метались по полю боя горящие немецкие солдаты. Некоторые из них, как и в бою у Дютьково, катались по снегу. В результате огнемётного залпа три вражеских танка вместе с экипажами и значительная часть взвода были сожжены. Кроме того, многие автоматчики были уничтожены ружейно-пулеметным огнём. Остальные танки повернули обратно. [Архив МО, ф. 33, оп. 682524, д. 248, лл.  127,137, 141.]».

Отто Вайдингер, штурмбанфюрер действовавшего на соседнем участке фронта панцер-гренадерского полка «Дер Фюрер», после войны вспоминал: жуткие крики погибших в огне легионеров преследовали его всю жизнь и произвели на гитлеровцев деморализующий эффект.

Тем не менее 3 декабря в атаку на Дютьково пошли немецкие танки, рассчитывая прорваться в Акулово, выйти на Кубинку и оттуда по Минскому шоссе устремиться к Москве.     

Поднявшись вместе с наводчиками на колокольню храма, в котором с 1821 года лет сто служили наши предки Палладины, командир 154-го гаубичного артиллерийского полка майор Василий Кузьмич Чевгус стал руководить оттуда орудийной стрельбой.   

Немцы начали бить по церкви. Всю её западную стену изрешетили осколки и пули, там и сям остались зиять пробоины от вражеских снарядов.

«Больше мы не продвинулись вперёд ни на миллиметр, — говорится в книге М. Ожье "Добровольцы". — То же касается немецкой 4-й армии. К вечеру пришла страшная новость: группа армий "Юг" оставила Ростов-на-Дону. Впервые непобедимый вермахт пятится назад, впервые оставляет города. Впервые с 1919  года немецкая армия отступает».

О действиях 26-й отдельной роты фугасных огнемётов доложили командующему Западным фронтом генералу армии Георгию Жукову, и 8 декабря 1941 года он издал приказ, в котором, в частности, говорилось: «В районе Дютьково и Акулово с большим боевым эффектом были использованы фугасные огнемёты, которыми уничтожены четыре танка и до роты автоматчиков. Огнём фугасных огнемётов не только была отражена атака противника, но последний в панике бежал, оставив на поле боя оружие, снаряжение и много обожжённых трупов. Все эти примеры показывают, что при тактически грамотном размещении огневых валов, бутылочных полей и огнемётов последние являются могучим и эффективным средством уничтожения живой силы и техники врага».

О первом опыте применения фугасных огнемётов доложили и Верховному главнокомандующему. Иосиф Сталин знал цену храбрости и отваге, поскольку сам был человеком незаурядного мужества.

Главный маршал авиации Александр Голованов в своих мемуарах воспроизвёл такой эпизод (даю в сокращении, опустив малозначимые детали): «В один из тех дней в Ставке я стал свидетелем весьма знаменательного разговора <…>.

<…> Раздался телефонный звонок. <…> Звонил корпусной комиссар Степанов — член Военного совета ВВС. Он доложил Сталину, что находится в Перхушково (здесь, немного западнее Москвы, располагался штаб Западного фронта[1]).

— Ну, как у вас там дела? — спросил Сталин.

— Командование ставит вопрос, что штаб фронта очень близок от переднего края обороны. Нужно штаб фронта вывести на восток за Москву, а КП организовать на восточной окраине Москвы!

Воцарилось довольно длительное молчание...

— Товарищ Степанов, спросите товарищей — лопаты у них есть? — спросил спокойно Сталин.

— Сейчас... — вновь последовала долгая пауза. — А какие лопаты, товарищ Сталин?

— Всё равно какие.

— Сейчас... — Довольно быстро Степанов доложил: — Лопаты, товарищ Сталин, есть!

— Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перхушково, а я останусь в Москве. До свидания».

6 декабря начальник химического отдела Западного фронта полковник Кузьма Шальков, начальник химического отдела 5-й армии полковник Шалва Брегадзе и командир 2-го огнемётного взвода лейтенант Иван Швец были приглашены в Кремль.

Иосиф Виссарионович расспросил их, как огнемётчики отбили атаки у Акулово и Дютьково, сколько танков и пехоты уничтожили, как вели себя в бою. «Огнемётчики сделали большое дело, — заключил Верховный главнокомандующий. — За это следует наградить».

Вскоре 15 огнемётчиков получили ордена Боевого Красного Знамени и Красной Звезды, а 26-я отдельная рота фугасных огнемётов первой из огнемётных частей Красной армии удостоилась ордена Красного Знамени.

9 декабря 1941 года Государственный комитет обороны принял постановление «О формировании огнемётных рот», и уже через пару недель было создано 30 новых огнемётных рот и запасной огнемётный батальон.

Тогда же в «Известиях» напечатали фронтовой репортаж, почти наполовину посвящённый бою под Дютьково: «Среди разгромленных на Можайском направлении частей немецкой армии оказался французский "добровольческий" легион. Это тот самый французский легион, о котором недавно германское информационное бюро поведало миру, что он "принимает участие в борьбе против большевизма и создал гимн, в котором проявляется дух войск и их политические устремления". Вот начальные строки этого "гимна": "Чтобы вам помочь, мы объявили себя добровольцами, ради вас бьются наши сердца. Мы — добрые французы. Как хорошие добровольцы, мы уничтожим ложь и террор…"

Итак, сердца "добрых французов" из легиона полковника Лябонна бьются ради гитлеровских бандитов, поработивших Францию. Надо отдать должное этим "добрым французам" — они усердно помогают немецкой грабь-армии в зверствах, чинимых ею над мирным населением. Мы не знаем точно, чьих грязных рук кровавое дело, о котором скупо рассказывает следующий акт, составленный позавчера бойцами и командирами части лейтенанта Н.А. Кузнецова: "При взятии деревень Васильевское и Поречье в лесу между этими двумя селениями мы обнаружили трупы двух девушек, имена которых не установлены. У одной распорот живот и изрезаны груди и рот забит тряпкой. У второй изрезан рот и отрезан язык…"

Возможно, это злодеяние совершили солдаты генерала Маркграфа. Но не исключено, что в нём повинны легионеры Лябонна. Они были не только соседями на Восточном фронте. Своим поведением и замашками эти насильники, грабители и убийцы ничем не отличались друг от друга».

К фронтовой службе ЛФД больше не привлекали: немцы сочли, что в дальнейших боях с Красной армией толку от легионеров будет мало, зато в тылу, на оккупированной территории — в самый раз. В период с лета 1942 года по август 1944-го гитлеровцы использовали наследников Готфрида Бульонского и наполеоновских завоевателей в карательных операциях против партизан и мирного населения Гомельской, Минской, Могилёвской и Витебской областей Белоруссии. Но это тема для другой статьи.